В столице было неспокойно. Большой город, чья история насчитывала столетия, еще недавно был погружен в призрачную, типичную для Востока дрёму. Из Голубого дворца безраздельно правил страной шахиншах, шахиня скупала целые магазины в Лондоне, куда летала на личном Боинге 707. Корпус жандармов и шахская служба безопасности САВАК зорко следили за порядком, бросая неугодных, посмевших сопротивляться воле монарха в тюрьмы, где они часто исчезали без следа или выходили из застенков калеками.
Страна развивалась — один за другим возводились заводы, с нуля создавалась промышленность — сталелитейная, автомобильная, судостроительная. "Белая революция", начатая личным повелением шахиншаха без малого пятнадцать лет назад, шагала по стране. Темпы экономического роста Ирана в семидесятые годы могли сравниться только с темпами роста маленькой Японии. Иран стал самым крупным покупателем американского оружия в мире, только в семьдесят восьмом году он разместил в США оборонных заказов на пятнадцать миллиардов долларов. Американцы продавали шахиншаху даже то оружие, которое не продавали в страны НАТО. Например новейшие истребители F14 Tomcat в то время были на вооружении только в двух странах — в США и Иране. В обращении к нации шахиншах пообещал — что к тысяча девятьсот девяностому году в стране будет двадцать пять ядерных энергоблоков и собственная атомная бомба — и, видя отношения Ирана и США в это невозможно было не поверить. У всех на глазах рождался новый региональный лидер, способный уравновесить давнего союзника США Израиль и поставить надежный заслон проникновению коммунизма с Севера. В то время Израиль и Иран были надежными союзниками — например советниками в структуре САВАК были не столько американцы — сколько израильтяне из МОССАД, именно они помогали шахской службе безопасности превратиться в одну из самых грозных разведок на всем Востоке.
Развивая свою страну, шахиншах допустил одну ошибку, ставшую для него смертельной. Образованный и современный человек, он забыл о том, что на Востоке нельзя прощать врагов — их надо уничтожать при первой возможности. И когда несколько религиозных авторитетов во главе с аятоллой Хомейни выступили против него — он приказал не казнить их, а просто выслал из страны. Хомейни, изгнанный из Ирана и лишенный возможности проповедовать, обосновался в иракском городе Эн-Наджаф — одном из мировых центров шиитского ислама, откуда и рассылал свои гневные проповеди, а также преподавал в тамошнем исламском университете.
Лишенный даже намека уважения к государству, в том числе и тому, в котором он находился аятолла Хомейни начал жестко критиковать и власти Ирака. Но он не понимал, что только что пришедший к власти Саддам Хуссейн коренным образом отличается от шахиншаха Пехлеви. После первой же проповеди, где религиозные авторитеты посмели высказаться против диктатора, аятолла Хомейни и некоторые другие авторитеты были арестованы. Часть расстреляли сразу, без суда. Хомейни диктатор приказал не расстреливать — он приказал вывести его на показательный судебный процесс и публично — расстрелять. А еще лучше — повесить. Диктатор Ирака ни с кем не собирался делиться своей властью, ни с Аллахом, ни с его наместниками на земле ни с самим иблисом (прим автора — дьяволом). Процесс должен был стать предупреждением для всех религиозных общин многоконфессионального Ирака — тот, кто посмеет высказаться против диктатора, будет раздавлен.
Однако, неожиданно для всех Саддам Хуссейн поменял свое мнение и освободил аятоллу Хомейни. Вместо смертной казни его наказали всего лишь высылкой из страны — и из ставшего в одночасье негостеприимным Ирака аятолла вылетел в Париж. Оттуда он вернется уже в свою страну — вернется победителем…
А тем временем, в Иране начались волнения. Напряженность нарастала весь 1978 год, чтобы достигнуть к зиме следующего, семьдесят девятого своего пика. Волнения начались в очередной раз из-за религии — религиозные авторитеты нагнетали обстановку своими антиправительственными проповедями, служба контрпропаганды очерняла исламское духовенство в правительственных газетах, что приводило к еще большей дестабилизации общества. Тем не менее, шахиншах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви не проявлял видимого беспокойства насчет своего трона — САВАК работала как часы, около столицы страны было сконцентрировано до сорока процентов личного состава армии. Центр города охраняла проходившая обучение в учебных центрах армии США "Гвардия Бессмертных", численностью до десяти тысяч человек. Этого должно было хватить для подавления любого мятежа — тем более, что оружия у народа не было, на демонстрации в основном выходили безоружными. Но на сей раз шахиншах ошибался. Теперь, оружие было и все должно было пойти совершенно по-другому…
Небольшой, потрепанный Рено остановился в паре десятков метров от полицейского участка в одном из окраинных районов Тегерана. Было ранее утро, солнце только начало свой дневной путь по небосводу и на небе не было ни облачка, обещая ясный и погожий день. Впрочем, тем, кто сидел в машине — в этой и в двух других, что подъехали еще раньше и стояли с другой стороны улицы, было не до того, каким будет сегодня день. Если что-то пойдет не так, этот рассвет станет последним в их жизни…
— Еще раз! — человек, сидевший на переднем пассажирском сидении обернулся к тем, кто сидел сзади, взглянул каждому в глаза, ища хоть малейшую тень сомнений. Сомнений не было — первым бьешь ты, Джавад. Потом — огонь по распределенным секторам — и штурм. Все поняли?
Молчание было красноречивее слов.
— Аллах с нами, братья!
— Аллах с нами!
Несмотря на утреннее время перед полицейским участком было многолюдно — на утро, на десять часов была намечена демонстрация. Верней, даже не демонстрация — а похороны погибших в предыдущей. Эти похороны, в нарушение традиций тоже должны были стать демонстрацией. Предстоящая демонстрация в этом квартале за последнее время была уже не первой, до этого их было три и каждая последующая многочисленнее предыдущих. Первые две разогнали слезоточивым газом, во время разгона третьей были жертвы. Когда толпа приблизилась к полицейскому кордону — из задних рядов кто-то кинул в полицейских две осколочные гранаты. Один из полицейских мгновенно погиб, разорванный осколками, еще восемь были ранены. Разъяренные полицейские дали залп в толпу почти в упор, потом еще и еще… Толпа разбежалась, всю ночь агенты САВАК, шахской охранки и жандармы ездили по кварталу, разыскивая и арестовывая зачинщиков. Найти удалось немногих — почти все перешли на нелегальное положение. А сегодня должны были быть похороны. Погибло более тридцати человек, хоронить их решили одновременно и власть решила готовиться к самому худшему. Утром в полицейский участок вместо привычных винтовок завезли автоматы из армейского арсенала. Этого то боевики и ждали — если армейский арсенал захватить было почти невозможно, то здание полицейского участка, где складировали оружие — очень даже можно. Так сказал товарищ Али — а товарищу Али исламисты верили, пусть он и был неверным, кафиром. Впрочем, наверное, если бы ими командовал товарищ Али, они бы захватили и армейский арсенал и даже Голубой дворец — но товарищ Али был один, а дел было много. Поэтому, сегодня нападением командовал Мехмет — один из тех, которого лично учил товарищ Али.
Первым, как это и предусматривалось планом, в бой вступил Джавад. Товарищ Али дал им по два гранатомета на каждую машину — и до вечера обучал трех братьев, выбранных гранатометчиками, как пользоваться этим грозным оружием — как раскладывать их, как откидывать прицел, как наводить оружие а цель, как целиться. Поначалу братьям эти гранатометы — длинные, зеленые тубусы весом с автомат серьезным оружием не показались — но товарищ Али сказал, что таким оружием можно уничтожить бронированную полицейскую машину, а если он так сказал, значит, это правда.
И поэтому, Джавад, самый молодой из них первым выскочил из машины, прикрываясь ею от полицейских, достал из салона машины уже раздвинутый, ставший в полтора раза длиннее зеленый тубус гранатомета, умостил его на плече так, как это показывал товарищ Али. В рамке прицела зеленела кабина тяжелого трехосного армейского грузовика, подъехавшего только что к участку в сопровождении полицейской машины. Никто пока не заметил, никто не обратил внимания на готовящегося к стрельб гранатометчика. Перед участком в ряд стояло несколько бело-голубых полицейских машин, по тротуару шли люди, у стальной двери участка курили трое полицейских. Никто из них не знал, что сейчас произойдет…
Джавад нажал на клавишу спуска — небольшая комета, изрыгая пламя, метнулась к кабине грузовика. Врезалась в нее — и кабина взорвалась, брызгая пламенем, осколками стекла и обрывками стали. Прочти в ту же самую секунду, исчез в клубке пламени полицейский седан, что ехал перед армейским грузовиком, чтобы показать дорогу к участку — выстрелил еще один из братьев. Один из полицейских у дверей участка упал замертво, сраженный осколком. Двое других схватились за оружие — но они были в шоке, да и пистолеты плохое оружие на таких дистанциях. Один из них успел даже выстрелить — но пуля пролетела метрах в двух от третьего гранатометчика, да и он уже успел выпустить свой заряд. Еще через секунду дверь полицейского участка вышибло взрывом вместе с размазанными по ней полицейскими.
— Аллаху Акбар! — поливая длинными автоматными очередями по окнам, братья из двух машин бросились к зданию полицейского участка. Из горевшего полицейского седана на асфальт вывалился полицейский, вся одежда его была в огне, он пытался ползти, корчился — и Мехмет длинной очередью перерезал его пополам, отправил к Аллаху. Он хоть и полицейский — а лишних мучений не заслуживает, Аллах на небесах разберется, по делам его…
Из окон открыли огонь, когда нападающие уже преодолели большую часть открытого пространства. Гранат у полицейских не было, были только газовые гранаты — но от них спасало намазанное жиром или вазелином лицо. Нестройный залп из револьверов и ружей ударил по рядам атакующих, двое братье покатились по земле — но остальные продолжали атаку, полосуя очередями окна.
Пока одни штурмовали полицейский участок, братья, что приехали в третьей машине тушили армейский грузовик. Еще не хватало, чтобы он взорвался — полный оружия. Поэтому, пока двое братьев заливали огонь белой пеной из заранее припасенных огнетушителей — еще двое, держа наизготовку оружие, подошли к развороченной взрывом гранаты кабине.
Офицер был еще жив, увидев приближающихся боевиков, он попытался поднять пистолет — но перебитая осколком рука не слушалась…
— Аллах Акбар! — шедший первым боевик, совсем молодой, не старшей пятнадцати лет пацан полоснул автоматной очередью. Пули разорвали тело офицера, со звоном отрикошетировали от обгоревшего металла кабины. Одна из пуль чиркнула по красному баллону с пеной, который держал брат постарше — но не разорвала его, а улетела куда-то дальше. От неожиданного удара брат выронил баллон и он упал, больно ударив по ноге…
— Йа-лла! — выругался он — иблис тебя забери Реза, что ты делаешь? Ты же чуть не убил меня этой проклятой пулей!
Молодой внимательно посмотрел на незадачливого пожарника.
— Не богохульствуй, Хосейн, ибо сегодня день гнева Аллаха и мы клинок его! И неужели ты думаешь, что Аллах заберет твою душу к себе, пока ты не выполнишь все то, ради чего ты находишься здесь?
От того, с какой фанатичной верой были сказаны эти слова, становилось жутко.
Стена. Разбитая, исхлестанная пулями и осколками. Опаленная, выбитая выстрелом гранатомета дверь. Редко плюющиеся огнем и свинцом окна…
Перед дверью Мехмет затормозил, сменил магазин в автомате на полный, передернул затвор. Хороший автомат, советский, надежный, легкий и скорострельный, намного лучше тех тяжелых и неуклюжих немецких, которыми пользуется армия и жандармы. Выхватил гранату, зубами выдернул кольцо и сильным кистевым движением метнул в опаленный пламенем пролом, где совсем недавно была дверь. Там держали оборону те полицейские, которым удалось еще оставаться в живых. Надо было спешить — если появится подкрепление, другие братья удержат его, устроят перестрелку на дороге — но долго сдерживать жандармов они не смогут…
Внутри глухо ухнуло, раздались крики на два или три голоса — и Мехмет ринулся внутрь. Внутри было дымно, жарко, страшно, ноги скользили по залитому кровью полу. На полу ничком, кучами лежали два или три трупа, все — в темной, набухающей кровью форме. Еще один был еще жив — все лицо залито кровью, кровь стекает на пол по длинной черной бороде — но он поднял пистолет и слепо нащупывал цель. Короткая очередь, опаленные дыры на груди, стремительно набухающая черной влагой форма. Последний из остававшихся в живых в вестибюле падает на залитый кровью пол.
— Аллаху Акбар!
— Аллаху Акбар! — многоголосо прогремело за спиной
Сопротивление сломили быстро. Когда боевики прорвались в холл, начали бросать гранаты в кабинеты, остававшиеся в тот момент в живых полицейские бросили оружие и запросили пощады. Сдавшихся немедленно расстреляли, найденных раненых добили.
Немного опьяневший от запаха пороха и крови Мехмет вышел на свежий воздух. В одной его руке был автомат Калашникова, в другой он нес немецкую G3 подобранную в участке. Он все еще не мог до конца поверить в то, что они сделали это.
Начало положено. Гнев Аллаха ужасен и никто из разложившихся, прожидовившихся правителей не сможет ему противостоять…
Полицейских ему не было жаль. Ничуть, Те, кто прожидовился или начал служить прожидовившимся властям, те кто посмел выстрелить в братьев, исполняющих волю Аллаха — те заслуживают мучительной смерти. Жаль, что нет времени — можно было бы снять с этих полицейских кожу или хотя бы отрезать головы. Все это будет — потом. Когда они победят. А эти… даже умерли не как мужчины. Сначала сдались вместо того, чтобы умереть по-мужски с оружием в руках, потом ползали по грязному, с красными разводами полу моля о пощаде. Воистину тот, кто идет против воли Аллаха — тот перестает быть человеком.
Грузовик уже потушили, сейчас вскрывали ящики, те которые лежали ближе к борту. Улица, недавно заполненная и машинами и пешеходами, вмиг опустела, остались только боевики. Мехмет подошел к машине, перед ним почтительно расступились. Он открыл один из ящиков, посмотрел что внутри. На белых, крупных опилках маслянисто чернело длинное тело ручного пулемета MG-3. Мехмет отложил винтовку, достал из ящика пулемет, ласково погладил дырчатый кожух длинного ствола. Прислушался — дальше по дороге грохотала перестрелка, на помощь разгромленному полицейскому участку шла подмога.
— Ибрагим.
— Я здесь! — шагнул вперед один из гранатометчиков, он уже успел вооружиться трофейной G3 и выглядел весьма грозно.
— Чтобы через двадцать минут ничего этого здесь не было. Это оружие ждут наши братья — и ты должен доставить его им!
— Понял, эфенди…
— А мы? — угрюмо спросил один из бойцов. Таскать ящики ему явно не улыбалось, он только что совершил один подвиг и теперь жаждал совершить еще один.
— Четверо остаются с Ибрагимом — распорядился Мехмет — и помогают ему. А мы еще сегодня постреляем. Аллах Акбар, Хомейни Рахбар!
— Аллах Акбар, Хомейни Рахбар! (прим автора — Аллах велик, Хомейни вождь, эти слова появились уже тогда)
Хотя для многих в мире исламская революция в Иране стала неожиданностью, на самом деле обстановка продолжала обостряться весь тысяч девятьсот семьдесят восьмой год. Событиями, положившими начало исламской революции общепринято считать события восьмого января 1978 года. Тогда в городе Кум была зверски расстреляна демонстрация студентов медресе, протестовавших против опубликованной в правительственной газете клеветнической статьи о Хомейни. По официальным данным, в ходе усмирения беспорядков погибли 2 студента, по данным демонстрантов 70 человек, раненых никто и не считал. По шиитской традиции, поминальные службы о погибшем идут 40 дней, и через 40 дней после разгона демонстрации в Куме, 18 февраля бунт вспыхнул в Тебризе. Его подавление также привело к человеческим жертвам. Затем всё то же самое повторялось 29 марта и 10 мая, каждый раз беспорядки были все более многочисленными и кровавыми.
Однако, на самом деле антиправительственные волнения начались еще раньше, в октябре 1977 года после неожиданной и подозрительной смерти от сердечного приступа сына аятоллы Хомейни Мостафы. Тогда эти волнения еще мало кто замечал.
В мае 1978 года солдаты ворвались в дом аятоллы Казема Шариатмадари, одного из авторитетнейших священнослужителей, придерживавшихся умеренных взглядов и застрелили одного из его последователей прямо у него на глазах. В результате Шариатмадари присоединил свой голос к тем, кто требовал свержения шаха.
Практически все лето и осень 1978 года в крупных городах то и дело вспыхивали бои между жандармами, полицейскими, агентами САВАК и демонстрантами. В них погибли десятки тысяч человек, но до революции пока было далеко. Не было самого главного — оружия. Поддержки извне. Исламское подполье в этот момент больше копило силы, выжидая пока складывающаяся в стране обстановка не подточит правящий режим.
Шах, в надежде успокоить население, обещал провести свободные выборы в июне и показательно снял с занимаемой должности председателя САВАКа генерала Нематоллу Нассири, возглавлявшего САВАК тринадцать лет. Вместо него был назначен более слабый генерал Насер Могадам. Это было ошибкой, причем двойной. При смене руководителя спецслужба временно ослабла, причем в такой момент когда допускать этого было нельзя, а генерал Могадам до этого назначения возглавлял третий департамент САВАК, занимавшийся борьбой прежде всего с коммунистической партией ТУДЕ. Опасность же исходила вовсе не оттуда — но генерал Могадам был за конструктивный диалог с исламской оппозицией, а не за ее уничтожение.
Кроме того, Мохаммед Реза Пехлеви попытался предпринять срочные антиинфляционные меры, которые привели только к массовым увольнениям рабочих. Без персонала, в большинстве своём примкнувшего к демонстрантам, заводы начали простаивать. К ноябрю 1978 года экономика Ирана была окончательно подорвана массовыми стачками.
Шахиншах Пехлеви в попытках сбить нарастающую волну народного гнева неоднократно обращался к правительству США с просьбой оказать помощь, в том числе военную. Летом 1978 года Тегеран посетил советник президента США по национальной безопасности Збигнев Бжезинский, который после ознакомления с ситуацией на месте предложил начать немедленное военное вторжение в Иран. Однако, президент США Картер понимал что армия США только что вышла из тяжелейшей и бесславно проигранной Вьетнамской военной кампании и нуждается в передышке. Еще меньше его вдохновляла мысль ввязаться в войну у самых границ Советского союза. Поэтому, в прямой военной помощи шаху было отказано.
В начале сентября 1978 года произошел пожар в Абаданском кинотеатре, в результате погибло более 400 человек. До сих пор непонятно был ли это поджог или простая случайность — но исламское духовенство всю вину возложило на шаха, вызвав новую волну протестов. В ответ на это шах ввел в стране военное положение, предусматривавшее запрет на любые демонстрации. Несмотря на запрет, массовая акция протеста прошла в Тегеране. В разгоне демонстрации участвовала не только полиция, но и армия с боевой техникой.
В ноябре 1978 года, по настоятельным просьбам Ардешира Захеди (посол Ирана в США) и генерала Голям-Али Овейсси (Военный губернатор Тегерана, прозванный исламистами "мясник Тегерана"), шах поддался уговорам придворных кругов и заокеанских "друзей", в целях сбить нараставшую волну протеста провел массовую чистку в высших эшелонах власти и госаппарате (по приказу шаха полиция САВАК арестовала 13 видных чиновников режима) Удар "по своим" еще больше дестабилизировал режим, шах не понимал, что старые проверенные рецепты типа "кинуть с крыльца одного из чиновников народу на растерзание" уже не действуют, это только вносит раскол и сумятицу в тающие ряды сторонников шаха.
В декабре 1978 года началась новая волна демонстраций. Второго декабря в Тегеране в запрещенной властями демонстрации приняло участие более двух миллионов человек, а уже десятого и одиннадцатого декабря в них приняли участие до десяти миллионов человек. На демонстрациях открыто призывали к свержению режима и физическому уничтожению шахиншаха. В начале 1979 года эти демонстрации переросли уже в вооруженный мятеж, на руках у демонстрантов появилось большое количество огнестрельного оружия, начались настоящие уличные бои. Опасаясь за свою жизнь, шахиншах вместе с шахиней покинули Иран. Это произошло 16 января 1979 года.
Оставшийся во главе страны премьер-министр Шапур Бахтияр, оппозиционер назначенный шахом на эту должность в конце 1978 года запретил САВАК и выпустил на свободу всех политзаключенных, плеснув в огонь беспорядков бензина. Он также пригласил в страну аятоллу Хомейни, предлагая тому войти в правительство национального единства. Аятолле он предложил создать в г. Кум независимое религиозное государство наподобие папского Ватикана.
1 февраля 1979 года аятолла Хомейни вернулся в Иран после 15-летней ссылки. В столичном аэропорту Мехрабад его встречали восторженные тегеранцы. На улицы города вышли миллионы людей с портретами аятоллы, кричащие "Шах ушёл, Имам пришёл!". В тот же день Хомейни отверг предложение Бахтияра о создании правительства "национального единства".
Сразу после приземления Хомейни направился на кладбище Бехеште-Захра, в южном пригороде Тегерана. Там он произнёс свою 20-минутную речь, в которой назвал "самого Бахтияра, его правительство, его парламент и всех его приспешников незаконными" и обещал "выбить зубы этому режиму".
4 февраля аятолла сам назначил премьер-министра, которым стал Мехди Базарган. Бойцы сил правопорядка переходили на сторону последователей Хомейни. 9 февраля в аэропорту Мехрабад произошёл бой между "хомейнистами" и лояльными Бахтияру гвардейцами, начавшийся с мелкого спора. Бой перекинулся на весь город и приобрел уличный характер. Сторонники Хомейни взяли под контроль полицейские участки, военные части. В этих условиях Высший военный совет (Генштаб) объявил о своем нейтралитете.
Декада с первого по одиннадцатое февраля — когда шли наиболее жестокие бои на улицах — называют "декадой ненависти". Не счесть даже погибших за эти дни, когда исламские экстремисты сражались на улицах с полицейскими, агентами САВАК и остававшимися еще верными шаху воинскими частями, прежде всего "Гвардией Бессмертных". Наконец одиннадцатого февраля 1979 года сопротивление было подавлено, Тегеран полностью перешел в руки восставших. Этот день и принято считать днем Исламской революции.
Государственный департамент США Отдел политического анализа Меморандум Тема: "Обстановка на Ближнем и Среднем Востоке" Степень секретности: совершенно секретно Президенту США Копии: членам Совета национальной безопасности США По списку N 2
Уважаемый господин президент!
В связи со значительными изменениями на политической карте Ближнего и Среднего Востока и в соответствии с запросом N 2/154 отдел политического анализа Госдепартамента США проанализировал складывающуюся ситуацию по отдельным странам региона:
Вооруженный мятеж в Иране, переросший затем в государственный переворот и образование нового государства, так называемой "Исламской республики Иран" является серьезной угрозой национальным интересам США. Следует признать, что ни одно разведывательное либо внешнеполитическое агентство США не смогло правильно оценить масштаб и характер угрозы. Также следует заметить, что этот переворот был организован не только внутренними, но и внешними силами и был бы невозможен без серьезной поддержки извне.
Прежде всего — народные волнения по религиозным поводам происходили в Иране и раньше, но ни одно из них до настоящего времени не приводило к сколь либо значительным изменениям. В данном случае, эти выступления начались по незначительному поводу и постепенно переросли из массовых беспорядков в вооруженные столкновения с полицией, армией и силами безопасности. Вызывает серьезные вопросы тот факт, что начиная с конца 1978 года в руках у повстанцев оказалось значительное количество боевого стрелкового оружия и боеприпасов. Помимо обычных, неорганизованных людских масс в выступлениях участвовали вооруженные, обученные и хорошо организованные военизированные отряды. Данные отряды наносили удары по полицейским участкам, армейским казармам, захватывали арсеналы, передавая захваченное оружие неорганизованным мятежникам. Бои с полицией и силами безопасности в городах отличались крайней жестокостью и упорством, в них погибло более ста тысяч человек. Однако нельзя казать, что ситуация в стране полностью вышла из-под контроля. В этих условиях поспешное бегство шахиншаха Ирана из страны было неоправданной слабостью, приведшей к полной утрате контроля за ситуацией.
В настоящее время американский военный и гражданский персонал за исключением дипломатического, полностью завершил эвакуацию из страны. Эвакуированы и некоторые посольства других стран, а также все иностранные граждане, работающие в стране по частным контрактам и подрядам. Средства и авуары иранского правительства в банках заморожены.
Надо сказать, что пришедшее к власти религиозно-экстремистское правительство в главе с духовным лидером, аятоллой Хомейни не является прокоммунистическим. Оно заявляет ярко выраженную антиамериканскую позицию — но в то же время негативно высказывается и о Советском Союзе. Налаживания каких либо тесных отношений между ИРИ и СССР ожидать не стоит.
Считаем, что прошахские силы в Иране слабы и разобщены, а ближайшее время будут ликвидированы новым режимом. Шахиншах Ирана пользуется авторитетом у незначительной части населения Ирана, в экстремальной ситуации проявил слабость и вряд ли сможет взять власть обратно. Поэтому, оказывать ему какую-либо помощь бессмысленно.
В настоящее время в Иране существуют две основные оппозиционные платформы новому режиму. Основной является Иранская коммунистическая партия ТУДЕ, поддерживаемая Советским союзом и имеющая ярко выраженную просоветскую ориентацию. Данная партия является светской, антиисламской, ее активисты подвергаются жестоким преследованиям со стороны режима аятолл. Однако, не надо исключать возможность вооруженного вмешательства СССР во внутрииранские дела. Иран имеет границу с СССР как сухопутную, так и водную. Поводом может послужить любой пограничный инцидент, как случайный, так и инспирированный, либо прямое обращение партии ТУДЕ к Советскому союзу.
По оценкам аналитиков в случае вторжения советской армии в Иран никакого серьезного сопротивления новая власть оказать не сможет. В настоящее время небоеспособными являются восемьдесят процентов частей и соединений иранской армии, остальные двадцать процентов ограниченно боеспособны. Процветает дезертирство, разграбление боевой техники, армейские командиры высшего звена большей частью расстреляны. Командиры среднего и низшего звена репрессируются и заменяются на религиозных авторитетов, а то и просто на выпускников медресе, не имеющих не только опыта командования, но зачастую и вовсе никогда не служивших в армии. В военно-воздушных силах уволены или убиты практически все летчики, способные управлять боевыми самолетами. В этих условиях господство в воздухе советской авиацией будет завоевано сразу, в течение часа после начала вторжения начнется массированная высадка десантных соединений. Предполагаем, что очаги сопротивления будут подавлены в течение двадцати четырех часов после начала вторжения, на полную оккупацию страны потребуется не более трех суток.
В то же время, возможности США влиять на ситуацию в данном случае весьма ограничены. Сил и средств армии и флота США, имеющихся в данном районе совершенно недостаточно не только для того, чтобы отразить возможную советскую агрессию, но и для захвата и последующего контроля территории Ирана даже с учетом состояния вооруженных сил последнего. Более того, вооруженное вмешательство США в случае военной агрессии СССР против нового Ирана может привести к тому, что Советский союз продвинется дальше и захватит Саудовскую Аравию и ОАЭ. Единственным способом остановить это будет применение ядерного оружия.
Помимо ТУДЕ в настоящее время некоммунистической оппозицией организуются боевые отряды "Моджахедин-э Халк" и "Федаин-э Халк". Данные отряды не имеют ярко выраженной идеологической платформы и имеют своей основной целью свержение исламского режима. Эти организации находятся в стадии формирования, не связаны с Советским союзом — и поэтому мы считаем, что США должны оказать данным организациям всемерную материальную и организационную помощь.
Подводя итог, на сегодняшний день можно сказать, что ситуация в Иране развивается по крайне неблагоприятному для американских интересов сценарию, но ресурсов для разрешения в благоприятном для нас ключе у нас нет. Вооруженное вмешательство на данном этапе может привести к тяжелейшим последствиям, в том числе — к прямому вооруженному столкновению с Советским союзом при безусловном превосходстве последнего. Предлагаем начать мероприятия по поиску путей сближения с умеренной частью нового иранского правительства, а также оказать всемерную помощь формирующимся организациям "Моджахедин-э Халк" и "Федаин-э Халк". Так же имеет смысл оказать помощь Ираку усиливая его в противовес Исламской республике Иран.
В Афганистане, после прихода к власти просоветской "Народно-демократической партии Афганистана" продолжается укрепление коммунистической идеологии в этой стране. Руководитель НДПА Нур Мухаммед Тараки после прихода к власти обратился к СССР с просьбой об оказании военной и экономической помощи, и данная помощь оказывается во все более возрастающих объемах. Во всех частях афганской армии присутствуют советские военные советники, идет перевооружение армии Афганистана советским оружием, начата реализация многочисленных гражданских контрактов по ирригации, добыче полезных ископаемых, ведению современного сельского хозяйства. В Кабуле и других крупных городах начато многоэтажное строительство.
В самой НДПА в настоящее время идет борьба за власть. Помимо Н.М. Тараки в партии существует второй лидер Бабрак Кармаль, сын генерала шахской армии и крупного землевладельца. В настоящее время Н.М. Тараки постепенно отстраняет Б. Кармаля и его сторонников от реальной власти, что не может не вызывать недовольства последних. Кроме того, за спиной Н.М. Тараки находится еще одна, пока держащаяся в тени, но очень перспективная фигура афганской политической сцены — Хафизулла Амин, явно имеющий собственные претензии на власть.
В то же время, новая власть в Кабуле допускает серьезные ошибки. Так, демонстративная атеистичность новых властей неприемлема для большей части глубоко религиозного афганского населения. Земельный передел — когда земельные наделы отнимались у крупных землевладельцев, передавались крестьянам и сразу же отнимались в пользу коллективных хозяйств вызывает недовольство как у бывших землевладельцев, так и у крестьян. Недовольство вызывает и программа "освобождения женщин" воспринимаемая населением как покушение на многовековые устои.
Политика нового Афганистана отличается односторонней ориентацией на СССР и антиамериканизмом. 22 февраля сего года при невыясненных обстоятельствах посол США в Афганистане А. Даббс был захвачен в заложники террористами. При проведении афганскими силами безопасности операции по освобождению Даббс, а также всего его похитители были убиты.
В то же время, в самом Афганистане и за его пределами, в соседнем Пакистане существуют значительные силы, на которые можно опереться в противодействии нынешнему просоветскому режиму в Афганистане. Так, на приграничной с Афганистаном территории Пакистана существуют лагеря беженцев, бежавших от зверств коммунистического режима. Поток беженцев через афгано-пакистанскую границу увеличивается с каждым годом и сейчас превышает сто тысяч человек в год. Эти люди готовы с оружием в руках сражаться против коммунистов и Соединенные штаты Америки не должны упускать такую возможность.
Подводя итог: Соединенные штаты Америки должны проводить в отношении Афганистана двустороннюю политику, с одной стороне активно помогая антикоммунистическим силам афганцев, сосредоточенным в Пакистане, а с другой стороне — налаживать контакты с возможными претендентами на власть в Кабуле. Наиболее перспективным политиком второго эшелона на данный момент в Кабуле по нашему мнению является Хафизулла Амин.
Пакистан в данном регионе всегда являлся и является противовесом Афганистану. Вызвано это тем, что между странами существует отрезок неурегулированной сухопутной границы значительной протяженности. Так называемая "Линия Дюранда" проведенная в начале 20 века британской колониальной администрацией произвольно, разделила живущие на юге Афганистана пуштунские племена на две части. В итоге ни одно правительство Афганистана не признает границу с Пакистаном в том виде, в каком она есть, а на территории Пакистана регулярно происходят восстания пуштунских племен, жестоко подавляемые властями.
В настоящее время, у власти в Пакистане находится военная хунта во главе с генералом Мухаммедом Зияя уль-Хаком. Законный руководитель Пакистана Зульфикар Али Бхутто повешен, в стране распущен парламент, действует режим чрезвычайного положения.
Сложившаяся в Пакистане обстановка безусловно отвечает национальным интересам США так как генерал М. З. уль-Хак придерживается твердой антисоветской, антиафганской и проамериканской позиции. Данное позиционирование вызвано угрозами со стороны просоветской Индии с одной стороны и просоветского Афганистана с другой стороны. Поэтому, генералу уль-Хаку не остается никакой другой политической позиции, кроме проамериканской.
Считаем необходимым сделать Пакистан основным союзником США в данном регионе, выделить требуемые средства для полного перевооружения армии, оказать содействие в реализации программы создания ядерного оружия. Охранение Пакистана в нашей зоне влияния критически важно для нас, так как в случае, если в советскую зону попадет и Пакистан, это будет означать, что у Советского союза появится прямой выход к Индийскому океану. Создастся цеп государств, которая отсечет Китай и страны Азии от Персидского залива, а сам Персидский залив окажется в частичной изоляции. Ради предотвращения такого сценария допустимо пойти на все, в том числе на нарушение режима нераспространения ядерного оружия. В то же время, целесообразно дезинформировать генерала уль-Хака, передав ему информацию о том, что готовится одновременный удар Индии и Афганистана по Пакистану и расчленение страны.
Исследовав полученную информацию, отдел политического анализа предлагает в политике в этом регионе придерживаться следующего:
1. Всемерная поддержка Пакистана и его военного руководства, перенос основных разведывательных усилий в эту страну. Максимальное усиление армии Пакистана.
2. Поддержка усилий афганских беженцев, находящихся в Пакистане в их борьбе против коммунистического режима в Кабуле, в том числе поставками оружия, денежными средствами, направлением военных советников и созданием центров обучения совместно в властями Пакистана
3. Наращивание военного присутствия в Персидском заливе в целях предостережения Советского союза от агрессивных действий в Иране
4. Налаживание контактов, прежде всего дипломатическими средствами, с наиболее умеренными силами в афганском и иранском руководстве
5. Налаживание контактов с новым иракским руководством в целях включения Ирака в американскую сферу влияния
6. Поддержка вооруженной оппозиции в Иране за исключением ТУДЕ.
С уважением,
Группа политического анализа
Государственный департамент США
Заседание Специального координационного комитета Совета национальной безопасности США два раза откладывали — в первый раз резко изменилась ситуация и потребовались дополнительные данные, во второй раз — простыл президент. Первый президент-южанин за более чем сто лет американской истории, чужой большинству вашингтонского политического истеблишмента, он так и не привык за время президентства к холодной и сырой погоде зимой, и каждую зиму простывал. Вот и тут — пока президент лечился, заседание СНБ пришлось отложить…
Хотя истинная причина того, что это заседание СКБ так долго откладывалось, была конечно не в этом. Истинной проблемой было то, что очень многие из тех, кто должны были присутствовать на совещании неслабо облажались по тому вопросу, который был вынесен на повестку дня. Поскольку могли быть приняты кадровые решения, каждый из участников предстоящего совещания попытался как мог прикрыть свою задницу, заранее подготовив и слив в прессу свою версию развития событий, в том числе рассекречивая закрытую информацию. Картина получалась весьма и весьма неприглядной…
Вообще-то председательствовать на заседании комитета должен был помощник президента США по национальной безопасности, это был его комитет, его вотчина. Но это заседание было настолько важным, что на нем должен был присутствовать сам президент. И тем не менее, "маленький поляк", Збигнев Казимеж Бжезинский, университетский профессор волею судьбы ставший одним из самых влиятельных людей в стране, приехал в Белый дом первым. И место занял — по правую руку от президента, будто показывая всем свое положение. Гонористый как все поляки, Бжезинский даже в мелочах любил подчеркивать свои привилегии, а также "право на рокош", право на мятеж, на конфликт. Понятие "работа в команде" для него значило немного, он имел свою внешнюю политику и всеми силами пытался проводить ее в жизнь. То, что эта самая политика была чревата ядерной катастрофой, его не волновало.
Вторым прибыл государственный секретарь США Сайрус Вэнс. Во всем, практически во всем он был полной противоположностью Бжезинскому. Если Сайрус Вэнс был приверженцем "новых рубежей", программы злодейски убитого президента Кеннеди, и уже тогда занимался политикой — то Бжезинский был прежде все профессором-политологом, отличался провинциально-агрессивными вхглядами и в администрацию попал скорее случайно. Демократам нужен был кто-то, кто вел бы политику, полностью противоположную той, которую вел Генри Киссинджер. Вот и выбрали Бжезинского, потому что никто в Соединенных штатах не критиковал политику Киссинджера больше чем он. Логично было бы назначить его на должность госсекретаря США как Киссинджера — но даже совершенно неопытный во внешней политике Картер понимал, что этого делать нельзя, последствия могут быть катастрофическими. Поэтому создали своеобразный тандем — госсекретарем стал либеральный Вэнс, помощником президента по национальной безопасности — фанатичный Бжезинский. Как два полюса — плюс и минус, и каждый уже сколотил коалицию в поддержку себя. Вэнс имел все основания опасаться этого совещания больше чем Бжезинский, ведь именно Бжезинский весь прошлый год выступал за вооруженное вторжение в Иран, он же уговаривал президента не делать этого, не рисковать наметившейся разрядкой с Советами. Теперь получается, что основной их союзник в этом регионе, крупнейший покупатель американских вооружений, один из основных поставщиков нефти шахиншах Ирана позорно бежал из страны, а сама страна перешла под контроль исламских фанатиков, к которым американские дипломаты не знали даже как подступиться. В голове Вэнса мелькнула крамольная мысль, что лучше бы уж Иран захватили русские — по крайней мере, во время дипломатических переговоров они не потрясают у тебя перед носом автоматом или Кораном и даже готовы продавать нефть и покупать зерно, которого им вечно не хватало. От этих же иранских фанатиков ничего хорошего ждать не приходилось.
Почти одновременно с президентом, едва не опоздав, прибыли остальные приглашенные Директор ЦРУ, адмирал Стэнсфилд Тернер, "суперпризрак" как называли его некоторые за увеличение техническими новинками — на самом деле его увлечение имело вполне рациональную основу. Просто он прекрасно разбирался в технике, и на дорогостоящую технику можно было выбить больше денег из бюджета, чем на содержание агентурной сети и резидентур, в которых нет-нет, да и перебежит кто-нибудь к русским. Вторым был министр обороны США Гарольд Браун, бывший военный летчик, а до этого — ученый-ядерщик, работавший в Ливерморской лаборатории и успевший побывать президентом Калтеха, Калифорнийского технологического университета. В вопросах противостояния с Советским союзом он примыкал к группировке Вэнса — опытный физик-ядерщик, он хорошо понимал, до чего можно доиграться…
Должны были присутствовать еще трое — председатель ОКНШ и двое наблюдателей — министр юстиции и директор АНБ. Но их присутствие сочли излишним.
И Тернер и Браун числились сторонниками Вэнса, поэтому они и сели рядом с ним, втроем с одной стороны стола. Бжезинский остался в гордом одиночестве, но ничего не сказал, лишь недовольно пожевал губами. Вошедший следом за Брауном президент Джимми Картер горько усмехнулся — раскол проявлялся даже здесь, в мелочах.
— Приступим, джентльмены… — президент говорил красивым, хорошо поставленным голосом, он вообще умел выступать — прежде всего, я хотел бы знать, все ли прочитали разосланный вам аналитический меморандум Госдепартамента?
Собравшиеся кивнули, кто мрачно, кто с недоброй улыбкой, означающей ожидание крови…
— Хорошо — подытожил президент — теперь бы я хотел услышать от вас, кто и как видит решение этой проблемы. По очереди.
Первым слово, конечно же, взял Бжезинский
— В настоящее время — напыщенно и высокопарно начал он — Соединенные штаты Америки получили такую пощечину, какую они не получали со времен Тонкинского залива! (прим автора — с инцидента в Тонкинском заливе началась активная фаза вьетнамской войны). Наш основной союзник в регионе, которому мы все лично гарантировали безопасность, вынужден бежать из страны, в Иране хозяйничают бандиты! На Лондонской бирже таких нефтяных цен не было со времен блокады ОПЕК, еще год таких цен и русские возьмут нас голыми руками. Мы просто обанкротимся. Поэтому мое предложение — сейчас же, немедленно начать проработку плана вторжения в Иран. Пока это сделать просто, переворот только что произошел, у них нет ни армии ни спецслужб, они просто не смогут защищаться. Наша морская пехота пройдет сквозь них как раскаленный нож сквозь масло…
Вэнс многозначительно хмыкнул. Наверное, именно так пятнадцать лет назад кто-то убеждал Президента (для Вэнса был только один настоящий, с большой буквы Президент, тот самый, что был убит пулей снайпера в Далласе), что морская пехота за несколько дней возьмет ту большую яму с дерьмом, что прозвали "Дурная земля". В результате его страна ввязалась в бессмысленную десятилетнюю войну, потеряв только убитыми под полсотни тысяч человек и полностью подорвав свою экономику. Позор Бреттон-Вудса, когда США фактически не смогли расплатиться по своим обязательствам, был незабываем, после него инвесторы отвернулись от США, экономика начала скатываться к пропасти, росла инфляция, росла безработица. Но это было не самое страшное. Сайрус Вэнс помнил шестидесятые — времена "Новых рубежей", молодую и сильную Америку под руководством молодого и сильного президента, оптимизм в словах и в делах, полет на Луну и все прочее. Даже отношения с Советским союзом, извечным врагом, подошедшие к опасной черте во время Карибского кризиса стали превращаться во что-то пристойное. Но самое главное — все жили с твердым убеждением, что они правы, их страна права и дальше будет только лучше. А сейчас? Вэнс иногда выходил на улицу, одеваясь так, чтобы его никто не узнавал и поражался тому, что видит — угрюмые, нервные, озлобленные лица, нищие и безработные на улицах, обшарпанные дома. Воюя во Вьетнаме, они убили свою страну и свое общество, то общество, которое было сейчас, нельзя было назвать американским. Интересно, этот маленький польский ублюдок хоть понимает, как это хорошо — жить в стране, которая права, которая за хороших парней — или желание отомстить русским за страдания Польши затмевает все остальное?
— Сайрус…
Госсекретарь вздрогнул, огляделся. Все, в том числе и президент смотрели на него.
— Да, господин президент…
— Мы ждем вашего мнения, Сайрус.
— Да, да… госсекретарь сделал попытку встать, но понял что это глупо и остался на месте — я считаю предложения господина Бжезинского категорически неприемлемыми. Мы сейчас находимся не в том самом состоянии, чтобы позволить себе новую военную кампанию, вьетнамская сказывается на состоянии нашего бюджета до сих пор. Что же касается шаха и перспектив его возвращения в Иран — давайте, будем реалистами. Несли мы вторгнемся в Иран для того, чтобы вернуть шаха — нам придется воевать с большей частью населения страны. Иранцы уже ясно дали понять в ходе семьдесят восьмого года, что не желают видеть шаха во главе Ирана ни при каких обстоятельствах. Да и сам шах показал слабость, бежав из страны. Вторгнувшись в Иран, мы получим второй Вьетнам, причем под самым боком у Советского союза — и боюсь, что русские не останутся в этом случае в сторон.
— Я смотрю, у нас внешняя политика определяется тем обстоятельством, что госсекретарь боится русских! — последовал злобный выпад Бжезинского
— Наша внешняя политика ответственна и реалистична, я не смотрю на весь мир через перекрестье прицела! — огрызнулся в ответ Вэнс
Президент постучал карандашом по столу, давая знать: достаточно.
— Ваше мнение, мистер Браун?
Поскольку председателя Объединенного комитета начальников штабов на заседание не пригласили, отдуваться пришлось Брауну, который профессиональным военным не был. Предвидя это, он два дня заседал с военными, уясняя обстановку и возможности американской армии в этом случае.
Сейчас, Гарольд Браун обстоятельно, как это и подобает ученому разложил перед собой документы, надел очки…
— Итак, джентльмены. Прежде всего немного о предстоящем театре военных действий. Иран является семнадцатым по площади государством мира, его площадь равна примерно миллиону, шестисот пятидесяти тысячам квадратных километров. Столица страны Тегеран, основные города — Мешхед, Керж, Исфахан, Тебриз. Почти вся территория страны представляет собой гористые плато, слабо заселенные, дорожная сеть слабая. Емкость этого ТВД — примерно шесть-семь дивизий. В настоящее время армия, флот и ВВС страны практически развалены, в случае вторжения организованного сопротивления ждать не приходится. Но есть два фактора, серьезно осложняющих ведение боевых действий в Иране. Первый фактор — удаленность ТВД. Нам придется либо полностью оголить Европу, перебрасывая дивизии в Иран — этим могут воспользоваться красные — либо перебрасывать силы и средства морем. Если переброска будет происходить морем — то для сосредоточения группировки, способной выполнять поставленные задачи пройдет не менее двух месяцев. Скрытно сосредоточить силы не удастся, об этом будет знать весь мир, в том числе и красные. Они могут опередить нас и вторгнуться в страну сами.
— У русских есть договор еще с двадцатых годов — мрачно подтвердил Вэнс — они могут придумать предлог, фиктивный конечно, но могут. Согласно этому договору в случае осложнений русские могут оккупировать Иран. Сейчас осложнения налицо, законной власти там нет вообще. Русским ничего не мешает сделать ход конем…
— Бога ради, Вэнс — раздраженно перебил Бжезинский — это наша страна и они об этом знают. А если забыли — не мешало бы и напомнить. Ты поешь то же самое, что и весь прошлый год — в результате этого мы потеряли своего ценнейшего союзника.
— В результате этого мы не считаем сейчас потери! — вспыхнул Вэнс
Одной из проблем администрации Картера, которая в конечном итоге и свела ее в могилу, была даже не ненависть членов президентской команды друг к другу. Эта ненависть присутствует всегда, в любой бюрократической организации, особенно в президентской администрации. Имеющий мало политического опыта и почти не имеющий преданных сторонников в вашингтонском истеблишменте, президент-южанин вынужден был подбирать свою команду "на ходу", своей, сработавшейся у него не было. Поэтому и попали в команду такие разные люди как например буквально брызгавший во все стороны ненавистью маленький поляк Збигнев Бжезинский и спокойный, уравновешенный, либеральный госсекретарь Сайрус Вэнс, сторонник мира, сокращения военных расходов и разрядки отношений с Советским союзом. Около них моментально начали образовываться коалиции сторонников и вместо государственных дел большую часть времени они посвящали грызне и подсиживанию друг друга. Но это было еще не самое плохое. Намного хуже было то, что острые вопросы и разногласия в президентской команде выносились с прессу обеими противоборствующими группировками. Любое грязное белье, какое только появлялось, моментально вывешивалось на всеобщее обозрение для того, чтобы подставить кого-нибудь. Урок Никсона, чье грязное белье запачкало сам институт президентства, ничему не научил. Работать в такой команде было решительно невозможно, президент это понимал, но заменить тех сторонников, которые у него были, было просто некем. В Вашингтоне он был чужим.
— Как бы то ни было, джентльмены… — продолжил министр обороны — русские в этом случае имеют все шансы и возможности опередить нас. Мы провели несколько штабных игр. У красных есть морская и сухопутная граница с Ираном, ничто не мешает им быстро сосредоточить перед вторжением крупные силы на границе. Мы предполагаем, что после принятия решения, русские способны в течение сорока восьми часов высадить в ключевых точках Ирана три дивизии ВДВ. Эти дивизии захватят плацдармы для высадки основных сил красных и возможно начнут самостоятельные действия, не дожидаясь подхода основных сил. В течение последующих пяти дней русские способны перебросить в Иран до двух общевойсковых армий. Сил и средств для того, чтобы отразить подобное вторжение не хватит не только у нового иранского режима — но даже и у нас. Если мы начнем готовить вторжение заранее и даже успеем сосредоточить силы — все равно проиграем русским. У них плечо снабжения на порядок короче нашего, а театр военных действий досягаем даже для тактической авиации. Они будут воевать на пороге своего дома — а мы за тридевять земель от своего.
Вторая проблема заключается в том что высадившись в Иране мы рискуем ввязаться в длительную и тяжелую партизанскую войну. В стране разграблены все оружейные арсеналы, вооружены даже дети. Учитывая фанатизм населения, его ненависть к шаху, в случае вторжения начало партизанской войны прогнозируется нами со стопроцентной вероятностью.
Президент поморщился — возможность нового Вьетнама пугала сейчас любого здравомыслящего человека в США. Да и армия только переходила с призывного на контрактный тип набора, нужно было время. Короче говоря — армия сейчас была не в том состоянии, чтобы где-то воевать.
— Таким образом… — подытожил Браун — военные аналитики рекомендуют воздержаться от вторжения.
— Нормально… — фыркнул Бжезинский — армия, которая не хочет воевать. Великолепно просто!
— Ваше мнение, господин Тернер — проговорил президент, демонстративно игнорируя последнюю реплику Бжезинского
Адмирал Стэнсфилд Тернер погрузился в свои бумаги.
— На сегодняшний день вся агентурная сеть в этом регионе разрушена, вся информация которая есть у нас, получена со спутников, либо от израильтян, у которых еще кое-что осталось. Информация не внушает оптимизма. Власть в стране захвачена исламскими фундаменталистами, идут репрессии и чистки. Количество казненных растет ежедневно, и уже перевалило за тридцать тысяч человек. Вчера вечером мы получили информацию, которой пока еще никто не владеет. Вчера, по решению Исламского революционного трибунала были расстреляны бывшие руководители САВАК генералы Нематолла Нассири, Хасан Пакраван, Насер Могадам, бывший премьер-министр Амир Аббас Ховейда, командующие родами войск генералы Манучер Хосродад, Мехди Рахими и Реза Наджи. Таким образом, почти все высшие чиновники шахской администрации, из тех, кому не удалось сбежать мертвы.
Несмотря на то, что это происходило далеко и уже мало имело отношения к США, все присутствующие непроизвольно поежились. Новый режим обещал быть кровавым, жестоким, фанатичным, не склонным к компромиссам.
— Но самое главное — продолжал Тернер — есть серьезные основания полагать, что русские готовятся к вторжению. Причем готовились еще при шахе.
— Значит, у нас с одной стороны психопаты с автоматами, а с другой стороны красные! — не преминул снова высказаться Бжезинский
— Русские идут, да, Збиг? — недобро подколол его госсекретарь — хорошо, что здесь у нас окон нет.
(прим автора — Сайрус Вэнс намекает на ситуацию, произошедшую с министром обороны США Форрестолом в 1948 году. Придя на работу, он вдруг закричал "русские идут!" и выбросился из окна своего кабинета)
Помощник по вопросам национальной безопасности склонил голову, чтобы присутствующие не видели выражения его лица…
— Что предлагает ЦРУ для исправления сложившейся ситуации? — спросил президент
— Прежде всего, нам нужно найти новую опорную точку — сказал адмирал — страну, которая будет нашим безусловным союзником, и из которой мы можем работать против русских. Такой страной может стать Пакистан. В стране военная диктатура, у диктатора нет иного выбора, кроме как ориентироваться на нас. Русские и афганцы грозят ему с одной стороны, индийцы — с другой. Туда надо перенести центр нашей разведсети, после чего надо начинать восстанавливать старые связи. По самому минимуму на это потребуется несколько месяцев, сэр. Кроме того — я бы немедленно вышел в Конгресс с предложением о выделении значительных средств для помощи афганским беженцам, находящимся на территории Пакистана. На эти деньги следует закупить оружие. Наличие проблемы в Афганистане создаст советам головную боль и отвлечет их от Ирана. Кроме того — мои люди уже ищут подходы к наиболее умеренным представителям исламской оппозиции, захватившей власть в Иране. Что бы ты не говорил на митингах — а красиво жить все равно хочется…
Проведенные в ЦРУ годы сделали адмирала Тернера более циничным.
— А как же быть с шахом? — поинтересовался Бжезинский — получается, мы его бросаем?
— Получается так — подвел итог президент — у нас нет ни сил, ни желания стегать дохлую лошадь. Шахиншах потерял страну — это его проблемы. Теперь мы должны играть теми картами, которые у нас есть. Поэтому вам, господин Браун поручается доработать до конца возможный план вторжения в Иран а также план противодействия русскому вторжению. Что бы не произошло дальше — они должны быть у нас в запасе. Вам, Тернер поручается наладить разведработу в Пакистане, начать сотрудничество с их разведкой. Также за вами — налаживание контактов с новым иранским режимом. Все равно вся их боевая техника произведена у нас, рано или поздно им понадобятся запчасти к ней, да и нефть кому то надо продавать. За вами, Збигнев — подготовка программы помощи афганским беженцам с которой я выйду в Конгресс и налаживание контактов с их лидерами. За вами, Сайрус — дипломатическое давление на Москву. Нужно предупредить русских по дипломатическим каналам — что вторжение в Иран будет означать аннулирование всех ранее достигнутых договоренностей по разрядке…
Уже на выходе директор ЦРУ поймал взгляд госсекретаря, едва заметно кивнул головой. Значит, была какая-то информация, которая не предназначалась для общего обсуждения.
Госсекретарь догнал директора ЦРУ уже на улице, в коридоре пропустив вперед Бжезинского. Тот быстро вышел из здания, окинул стоящих у машин людей ненавидящим взглядом, сел в машину и уехал. Его надежды на то, что президент сегодня "пустит кровь" не оправдались…
Директор ЦРУ дождался, пока лимузин помощника президента по вопросам национальной безопасности скроется из вида, с мрачным видом повернулся к госсекретарю
— Есть дело… Не знаю, что делать с этим дерьмом, но рассказать я должен. Лучше тебе, потому что ты в хороших отношениях с ним — Тернер кивнул на дом, из которого они только что вышли — и он тебе скорее всего поверит.
— Что произошло?
— Насчет маленького поляка… Один из моих людей видел его в очень дурной компании.
— В компании советского посла? — деланно ужаснулся Вэнс
— Хуже. В компании одного из моих предшественников. Некоего Джорджа Герберта Уокера Буша. У меня такое подозрение, что "поляк" собирается сменить команду. Наша команда его больше не устраивает.
Госсекретарь задумался. То, что сказал ему Тернер, возможно, было самым серьезным из всего, что он услышал за сегодняшний день.
— Еще кто-нибудь об этом знает?
— Только мы двое. Мой человек будет молчать.
— Ой ли?
— Я его отправил отсюда. В московскую резидентуру, хороший трамплин для прыжка, он не возражал.
— Может, провокация?
— Не думаю… — тщательно подбирая слова, ответил Тернер — я кое-что проверил. Буша в этот день не было в Техасе, он летал куда-то на личном самолете по делам.
— Хорошо — Вэнс принял решение — я найду удобный момент, чтобы выйти с этим к президенту. Пока никому ни слова. Твой человек это подтвердит если что?
— Да.
— Вот и договорились. Пока — никому ни слова. Директор Центрального разведывательного управления США Директива 2 / 15 Оперативная деятельность в зоне Ближнего и Среднего Востока Вступает в силу с 1 марта 1979 года Секретно
В соответствии с положениями Закона о национальной безопасности от 1947 года и президентским указом 11811, учитывая резкое обострение обстановки в зоне Ближнего и Среднего Востока, расширения проникновения коммунистических и просоветских элементов в этот регион, настоящим определяются новые структуры ЦРУ США и направления деятельности в данном регионе
Обстановка в регионе Ближнего и Среднего Востока на данный момент является чрезвычайно тяжелой. В связи с вооруженным мятежом в Иране, приходом к власти агрессивного и неподконтрольного нам правительства оперативные возможности агентства в Иране утрачены полностью. В любой момент, в Иране возможен новый переворот, прокоммунистический, инспирированный Советским союзом через местную коммунистическую партию ТУДЕ. Продолжается проникновение коммунистических элементов в регион, возможности противодействовать этому на сегодняшний день ослаблены. Так, в Афганистане продолжает укрепляться просоветский режим НДПА, Советский союз значительно увеличил помощь этому режиму. В Ираке также продолжает укрепляться военно-техническое сотрудничество Ирака и СССР, новый лидер Ирака заявил о предстоящих крупных закупках военной техники в СССР. Индия продолжает находиться под значительным советским влиянием. Необходимо констатировать, что на данный момент мы стоим на грани полной потери влияния в регионе Среднего Востока, что автоматически создает опасность для наших позиций и на Ближнем Востоке.
Для реорганизации и обеспечения работоспособности новой структуры ЦРУ в регионе "Средний Восток" основной в данном регионе устанавливается станция в Исламабаде, Пакистан. Резиденту в Пакистане вменяется в обязанность установить рабочие связи с пакистанской межведомственной разведкой ИСИ, а также с лидерами афганской эмиграции в Пакистане. Дополнительно, следует открыть вспомогательные станции в Кветте, Пешаваре и Лахоре в срок до 01 января 1980 года.
Обеспечение ресурсами данной программы осуществляется на основе плана и штатного расписания, которое руководителю станции в Исламабаде следует подать в срок до 01 мая 1979 года. Денежные средства выделяются из бюджета ЦРУ на текущий год, в установленном соответствующими процедурами порядке.
Директор ЦРУ
С. Тернер
Небольшой седан, из новых, выпущенных после топливного кризиса, мощности двигателя которого еле хватало для того, чтобы везти самого себя, свернул с тихой аллеи к небольшому, скрытому густо растущим кустарником дому. Внешне этот дом казался заброшенным — но внешнее впечатление, как и во многих случаях, было обманчивым. Этот дом, снятый на год через подставных лиц, не только активно использовался для встреч, которые не стоило афишировать на публике, и имел охрану. Охрана была частной — те, кто снимал этот дом, были в оппозиции. Пока были в оппозиции…
Дверь неожиданно большого для такого дома закрытого гаража на четыре машины была открыта и седан заехал внутрь. Дверь сразу же пошла низ, скрывая машину и того, кто в ней был от посторонних глаз, в гараже зажегся свет.
Невысокий, просто одетый мужчина в больших черных очках, явно желающий быть узнанным, выбрался из седана — его он взял напрокат — и пошел к двери. Двое охранников — открыто оружие не носили ни тот ни другой, но оно у них было, проводили его взглядами. Никто посторонний этот дом навестить не мог, а этот мужчина приезжал сюда уже не первый раз.
Мужчину ждали на первом этаже в комнате с горящим камином и зашторенными окнами. На улице было холодно, сыро — и камин в этом случае был как нельзя кстати…
— Что новенького, Збиг? — спросил седой, коренастый мужчина в дорогом костюме с Сэвилл-Роу и очках в золотой оправе. Звали его Кристофер Уиттакер и он был старшим партнером в одной из самых дорогих и влиятельных адвокатских фирм Вашингтона. Официально он не был ни республиканцем, ни демократом, но на самом деле работал на Республиканскую партию США. Со Збигневом Бжезинским они встречались уже не первый раз, именно к нему поляка послал человек из Техаса, с которым он встретился, чтобы тайно сменить команду.
Сменить команду…
То, что сейчас делал помощник президента США по вопросам национальной безопасности Збигнев Казимеж Бжезинский, по человеческим меркам было подлостью, по меркам вашингтонской политики — тягчайшим преступлением, худшим даже, чем продавать информацию в советское посольство. Один из высокопоставленных членов президентской команды, в канун выборов тайно сменил сторону и стал информировать другую партию о том, что происходит в самых высших эшелонах власти. Худшего и придумать было сложно. Но этот шаг Бжезинский сделал обдуманно, он пришел к выводу, что Картер вместе со своими благопристойными чистоплюями — Вэнсом, Тернером, Брауном и другими просто просрут страну. Поляк никогда по настоящему не принадлежал ни к одной из партий, его партией была Польша, вновь оккупированная русскими — и поэтому он предал тех, кто назначил его на этот пост без малейших угрызений совести.
— Ничего! — раздраженно ответил поляк — совершенно ничего! Все как всегда! Вэнс и его прихлебатели разглагольствуют о мире с русскими, а президент боится вылезти из под стола, чтобы что-то сделать! Все как всегда!
— Чего и следовало ожидать — саркастическим тоном заметил второй мужчина. Он сидел так, чтобы оставаться в тени, но по голосу Бжезинский его узнал. Патрик Джозеф Бьюкеннан, человек сейчас временно находившийся не у дел и придерживающийся крайне правых, почти фашистских взглядов. Бьюкеннана отличала необузданная, животная ненависть к коммунистам и к русским. В этом они с Бжезинским были схожи.
— Так или иначе, мы должны знать, к чему пришел наш уважаемый президент, Збигнев — поднажал Уиттакер
— Да пожалуйста! — раздраженно сказал поляк — мне приказано наладить переговоры с афганскими беженцами в Пакистане, Брауну — проработать два плана. Первый оккупация Ирана нашими войсками — второй — противодействие аналогичным планам красных. Но, судя по настроению президента, он просто страхуется — оба эти плана будут положены под сукно. Тернеру поручено наладить контакты с пакистанцами и организовывать свою работу оттуда. Так же ему поручено попытаться наладить контакты с умеренными из новых властей Ирана, если таковые найдутся. Сам президент собирается выйти в Конгресс за деньгами для вооружения афганских беженцев. Ну и за Вэнсом — дипломатическое давление на Москву.
— Уже что-то — безразличным тоном заметил Картрайт
— Вот именно. Что-то. Полное дерьмо — опередив Бжезинского высказался Бьюкеннан — русским все это как слону дробина. Я их знаю…
Откуда Патрик Джозеф Бьюкеннан хорошо знал русских, он не уточнил.
— Нет, идеи то на самом деле хорошие — задумчиво сказал Уиттакер — они не столь хороши сейчас сколь будут хороши в будущем. Война против русских в Иране — план может пригодиться и быстро. Афганские беженцы и Пакистан — прекрасно, хороший задел на будущее прямо у советской границы. Все это может очень хорошо пригодиться в будущем…
— Мне то что делать с этим? — спросил поляк
Уиттакер задумался. У республиканцев он был один из тайных, невидимых координаторов их политики. Никто не знал, что он был республиканцем, юридическое образование, полученное в Гарварде вкупе с хорошими знакомствами, и долгие годы адвокатской практики делали этого человека особенно хитрым и опасным.
— Можно сделать вот что. Как советник президента по вопросам национальной безопасности ты можешь пойти к президенту и взять кое-что на себя. Пусть Тернер делает работу по своим каналам — а ты делай ее по своим. Особенно нас интересуют контакты с иранцами, они могут быть очень небезынтересными. А дальше… Дальше мы уже подумаем, что со всем этим делать.
Контакты с иранцами действительно оказались небезынтересными. Четвертого ноября 1979 года шестьдесят шесть американских граждан были захвачены в здании посольства США в Тегеране ворвавшимися туда исламскими фанатиками. Среди этих фанатиков, возможно, был и нынешний президент Ирана Махмуд Ахмадинеджад. Вооруженные силы США разработали специальную операцию "Орлиный коготь" для освобождения заложников, но она позорно провалилась по случайности. Кризис с заложниками в Иране стал одной из основных причин, почему президент Джимми Картер проиграл выборы и не был переизбран на второй срок. Американские граждане пробыли в плену 444 дня и были освобождены 20 января 1981 года при посредничестве Алжира, через пять минут после того, как новый президент США республиканец Рональд Рейган принес президентскую присягу на Конституции США. Совершенно секретно Особая папка
N П 149/XIV
Т.т. Брежневу, Косыгину, Андропову, Громыко, Суслову, Устинову, Пономареву, Русакову, Байбакову, Скачкову, Замятину Выписка из протокола N 149 заседания Политбюро ЦК КПСС от 12 апреля 1979 года
О нашей дальнейшей линии в связи с положением в Афганистане.
Согласиться с соображениями по данному вопросу, изложенными в записке т.т. Громыко, Андропова, Устинова, Пономарева от 1 апреля 1979 года (прилагается).
Секретарь ЦК Л. Брежнев. К пункту XIV прот. N 149 Совершенно секретно Особая папка
ЦК КПСС
В соответствии с поручением от 18 марта с. г. (N П 147/П) докладываем анализ причин возникшего в последнее время обострения обстановки в Демократической Республике Афганистан и соображения о наших возможных шагах по оказанию помощи руководству ДРА в деле укрепления его позиций и стабилизации положения в стране…
Советское руководство неоднократно давало руководителям ДРА, в том числе и на самом высоком уровне, соответствующие рекомендации и советы, обращало внимание на их ошибки и перегибы. Однако афганские руководители, проявляя недостаточную политическую гибкость и отсутствие опыта, далеко не всегда и не во всем учитывали эти советы.
Недостаточный политический опыт руководителей ДРА проявился в разгар событий в Герате, когда выявилось непонимание ими тех возможных далеко идущих политических последствий, с которыми был бы сопряжен ввод в страну советских войск, если бы Советская Сторона пошла на удовлетворение соответствующей просьбы афганского руководства.
Между тем ясно, что ввиду преимущественно внутреннего характера антиправительственных выступлений в Афганистане участие советских войск в их подавлении, с одной стороны, нанесло бы серьезный ущерб международному авторитету СССР и отбросило бы далеко назад процесс разрядки, а с другой — обнаружило бы слабость позиций правительства Тараки, и могло бы еще больше поощрить контрреволюционные силы внутри и вне Афганистана к расширению масштабов антиправительственных выступлений. Тот же факт, что афганское правительство сумело подавить мятеж в Герате своими силами, должен оказать сдерживающее влияние на контрреволюцию, продемонстрировать относительную прочность нового строя.
Таким образом, наше решение воздержаться от удовлетворения просьбы руководства ДРА о переброске в Герат советских воинских частей было совершенно правильным. Этой линии следует придерживаться и в случае новых антиправительственных выступлений в Афганистане, исключать возможность которых не приходится…
А. Громыко, Ю. Андропов, Д. Устинов, Б. Пономарев. 1 апреля 1979 года, N279/гс N25-С-576.
Шла большая игра. Прервавшаяся в двадцатых годах, эта игра вновь властно заявляла о себе, затягивая в кровавую воронку игравшие в нее страны. На обеих сторонах карточного стола сменились партнеры — Великобританию сменили США, Россию сменил СССР — но суть игры оставалась той же самой, только на порядок, даже на несколько порядков выросли ставки. Игра шла за контроль над Ближним и Средним Востоком — за нефть, газ, за контроль судоходных путей, за геополитическое влияние, в конце концов. И как и в начале века правил в этой игре — не было.
Предостережение западных контрагентов, которое передал генерал Журавлев, Андропов воспринял серьезно. В отличие от ЦРУ Андропов знал про "Контур", про наличие в стране тайной и никому не подконтрольной организации. Первоначально Андропов полагал, что эту организацию создал его давний враг и конкурент — министр внутренних дел Щелоков — но теперь, сопоставив некоторые факты, он пришел к выводу, что в "Контуре" значительную, если не основную роль играют военные. Возможно, именно поэтому люди Журавлева до сих пор не могли выйти на основные структуры "Контура" просто потому, что не там искали.
Военных Андропов боялся. А связки — Армия — МВД боялся еще больше. Внутренний и внешний контроль, возможность принимать обеспеченные силой решения. Такая связка вполне может негласно контролировать страну, партию, вообще определять дальнейшую судьбу Советского Союза. Да, у Андропова были хорошие отношения с Устиновым, министром обороны СССР — но Председатель понимал, что любой на советском политическом олимпе, представься ему возможность сыграть в свою игру, такой шанс не упустит. Кроме того — в министерстве обороны Устинов оставался чужим. У него не было сослуживцев, он не командовал округами, дивизиями — и поэтому у него не было своих, лично преданных ему людей. Если армия захочет сыграть в свою игру — особенно если среди высших командиров найдутся люди из "Контура" — она ее сыграет, с Устиновым или без него…
Сейчас однозначно происходило что-то, в чем Председателю не было места. Подозрения возникли еще давно, когда начались странные шевеления в Кабуле. Тогда повисла на волоске судьба одного из самых верных и преданных Андропову людей — начальника ПГУ КГБ СССР Крючкова. С чудовищным трудом удалось не допустить утечки информации, пришлось даже сдать своего человека — жадного придурка из резидентуры, погрязшего в спекуляциях и потерявшего осторожность. Такие тоже были — сейчас в ПГУ лезли всякие "сынки", желающие дорваться до "загранки" — шмоток, командировочных в валюте, красивой жизни. Одним из таких был Харава — его отец был первым секретарем обкома в Грузии. Андропов его не знал, лично ничем обязан не был — поэтому вконец обнаглевшего сыночка и сдали жаждущим кров ГРУшникам. Отец с трудом спас сына от расстрела — но пятнадцать лет лишения свободы — тоже не фунт изюма. Пусть сидит теперь…
Но в этом деле было несколько аспектов — и не везде удалось выиграть. Так и не удалось найти пленки — то из-за чего, собственно все и началось. ГРУшник — а этот советник однозначно был связан с ГРУ — унес тайну пленок с собой в могилу.
Пленки… Сам факт того, что они были записаны заставлял задуматься. Прослушивание номера, где состоялась встреча такого уровня. Какие-то совещания в Международном отделе ЦК и в Генеральном Штабе СА, на которых предпринимались невиданные меры предосторожности, и о которых Председателю так ничего и не удалось узнать. Странные приготовления военных — десантников, ГРУшников, странные строительные и реконструкционные работы на юге. Все говорило о том, что идет большая игра, идет тайно и целью ее является Иран. Иран — ключ к Персидскому заливу, американский форпост на юге — и начет него уже были готовы планы. По крайней мере аналитики, с которыми советовался Председатель дали однозначное заключение, даже на основе обрывочной информации — готовится вторжение в Иран.
Председателю же это было не нужно. Более того — для него это было опасно. Долгие годы он строил огромный аппарат своей тайной власти, свою империю посредством которой он мог управлять всей страной. Положа руку на сердце — кто не вздрагивал от раскрытой красной книжечки с тиснеными золотом буквами "КГБ СССР"? Страх, вселенный Ежовым и Берией продолжал властвовать в душах людей, и Андропову оставалось только тайно и умело поддерживать его, на людях держа имидж либерала и интеллигентного человека.
Но если начнется война — изменится все. Военные, те кто ведет войну станут на впервые роли, возможно все что угодно, вплоть до военного переворота. Ни для кого не было секретом, что здоровье Брежнева ухудшилось, и возможно именно поэтому так активизировались сейчас военные. Впервые с тридцать седьмого года тень возможного военного переворота так явно висела над страной.
Для того, чтобы остановить военных, верней уже не военных, а связку МВД — армия, Андропову нужно было разрушить их замыслы. Но, прежде всего — их понять. Юрий Владимирович Андропов был хитрым и осторожным человеком, он никогда открыто не выступал против генеральной линии партии. Но все делал, чтобы ее поменять так, как это было ему наиболее выгодно.
Странным образом сплетались интересы игроков. Пятнадцатого марта семьдесят девятого года в Герате, в одной из дивизий армии Афганистана вспыхнул мятеж. Все военно-политическое воспитание, все усилия по воспитанию личного состава пошли прахом в один день. Началось все с мелочи. Неожиданно начались демонстрации, основное требование — открыть ворота тюрем и выпустить оттуда всех уголовников. Подавить мятеж силами расположенной там дивизии не удалось, более того — солдаты дивизии присоединились к мятежникам. Тогда же в эти беспокойные мартовские дни афганское правительство напрямую обратилось к советскому с настойчивой просьбой оказать военную помощь в подавлении мятежа. Вообще, работа по вовлечению СССР во внутриафганское противостояние шла с конца 1978 года, афганцам постепенно удалось даже перетянуть на свою строну посла и главного военного советника в вопросе ввода советских войск в Афганистан Начались многочасовые переговоры Тараки и Амина с Косыгиным, с членами Политбюро ЦК. Практически все советские государственные и партийные деятели на тот момент единогласно высказались против ввода даже небольших подразделений Советской Армии в Афганистан и указали на то, что мятеж необходимо подавить собственными силами. В тот момент позиция советского руководства была едина, придерживался ее и Юрий Владимирович Андропов.
Но все изменилось. Изменилось осенью 1979 года, после того, как к власти в Афганистане пришел Хафизулла Амин.
Садились тяжело. Рейс был экстренным — вообще то решение было принято задолго до этого рейса, но самолет специально заказали в самый последний момент — чтобы никто не успел ничего сообразить и предпринять. Как ни странно — своих самолетов у КГБ не было, даже у центрального аппарата. Если подходила нужда — обращались в Министерство гражданской авиации, а оно уже выделяло самолет. Конечно — не отказывали, но сейчас случай был особый. Выделение самолета для предстоящего рейса должно было проходить с минимальным количеством бумаг и с максимальной секретностью. Пришлось Андропову лично звонить министру гражданской авиации Бугаеву и просить об одолжении. Благо с бывшим личным пилотом Брежнева Борисом Павловичем Бугаевым у органов и лично у Председателя, уже давно сложились хорошие, доверительные отношения. Нужды органов он понимал правильно, и самолет выделил — причем ухитрился провести его по бумагам как самолет, предназначенный для перегона в Прагу порожняком. О том, что на его борту будет один пассажир, ни в одном документе ничего не говорилось.
Вообще, уровень секретности этого полета для человека, не посвященного в "высшие материи" казался неоправданным. Ну что стоит — обратиться к военным, у которых с Кубинки каждый день самолеты летают в любую страну Варшавского договора. Попросить — подбросят и денег не возьмут, все равно летают туда — сюда. Но дело было в том, что Председатель КГБ категорически не хотел обращаться в этом деле за помощью к военным даже в малом. Поэтому — человек Андропова и летел фактически спецрейсом — один человек в рассчитанном более чем на сто мест салоне.
На подходе к Праге разразилась гроза. Серьезная гроза — змеящиеся по антрацитно-черному небу блестящие молнии, оглушительно резкие раскаты грома, порывы ветра бьющие по прорывающемуся сквозь грозу пассажирскому лайнеру. Земля по садку запретила, приказала уходить за запасной аэродром. Но единственный пассажир самолета — а командир корабля знал, что его указания обязательны для исполнения, приказал дождаться хоть малейшего просвета — и сажать самолет в Праге.
Приземлились. Правда, самолет едва не вынесло за пределы полосы, но — сели. Сели — вопреки бьющим по фюзеляжу отчаянным порывам ветра, вопреки заливаемой потоками воды полосе, вопреки кроющей матом на русском, на чешском и на английском "земле" — сели. Командир корабля с трудом разжал пальцы, намертво зажавшие штурвал, штурман грязно выругался. А единственный пассажир самолета не произнес ни слова, он даже не поблагодарил рисковавший жизнью экипаж. Он просто ушел в салон и стал ждать, пока подадут трап…
— Сука — выразил общее мнение штурман
Командир инстинктивно оглянулся — он единственный в общих чертах знал, из какого ведомства этот странный пассажир. Дверь в пилотскую кабину была закрыта.
Но спокойствие изменило и этому странному пассажиру — когда он увидел в заливаемый дождем иллюминатор, что к самолету приближается не только самоходный трап, но и лакировано-черная Волга. Второй машины там не должно было быть, он готов был идти пару километров под проливным дождем к зданию аэровокзала — но только не ехать на машине посольства. Увидев поспешающую за сделанным на базе советского РАФа трапом Волгу — от идущей на скорости машины разлетались фонтаны воды — генерал Журавлев в сердцах выбранился.
Трап поставили быстро, из салона Волги выскочил молодой человек с зонтом. Зонт он держал странно — раскрытым, но в то же время на отлете от себя, так что его все время поливал дождь. Зонт предназначался пассажиру этого странного рейса.
— Владимир Владимирович (прим автора — Владимир Владимирович Мацкевич, чрезвычайный и полномочный посол в ЧССР в описываемый период) попросил позаботиться о вас… — скороговоркой выпалил парень, едва только генерал вышел на трап
Суки — подумал генерал. Просто суки и все. Зажравшиеся суки.
Генерала должен был встречать советник от КГБ при органах безопасности Чехословакии. Лично, не перекладывая это ни на кого. И машину напрокат — лучше всего местную, неприметную "Шкоду" он должен был тоже взять лично. Такового было указание лично председателя КГБ СССР. Но, судя по всему советник просто забил на это на все и перепоручил процедуру встречи посольским. Мол, что в этом такого, может и водитель съездить в аэропорт. Ну а посол и рад стараться — ему тоже хочется узнать, что это за гость летит в страну спецрейсом. Не по его ли душу. До своего назначения послом в ЧССР Мацкевич был министром сельского хозяйства СССР, освободил свой пост при обстоятельствах, которые ему очень не хотелось вспоминать, и нюх на неприятности имел отменный.
Генерал Журавлев не помнил, как зовут представителя их ведомства в ЧССР. Скорее всего, тоже один из "сынков". ЧССР — это не ФРГ или тем более США — но немногим хуже. Вражеской разведки нет, провала можно не бояться — знай, сиди в загранкомандировке и брюхо отращивай! Ладно, в Москву как вернемся — разберемся.
Не говоря ни слова, генерал начал спускаться по трапу, водитель изо всех сил вытянул руку с зонтом вверх и шел по скользкому трапу спиной вперед. Удивительно, как не упал — подумал генерал и раздражение его немного улеглось.
— Вас как зовут?
— Валерий Иванович, товарищ…
— Не надо, Михаил — резко остановил его генерал — я тебе здесь не товарищ. Просто Валерий Иванович, договорились?
— Д…договорились — сказал сбитый с толку водитель
Даже здесь, совершенно постороннему человеку, с которым они скорее всего никогда не увидятся больше, генерал назвал не свое настоящее (по документам) имя, а вымышленное. Впрочем, документы на имя Валерия Ивановича Коротского у него так же лежали в кармане. И даже командировочное удостоверение на это имя от "Автоэкспорта" — тоже.
— А теперь, Михаил скажи мне — в здешнем аэропорту можно взять напрокат машину?
— Можно, конечно… — недоуменно проговорил Михаил — но…
— Ну, вот и поехали за машиной.
Машиной неожиданно оказалась не Шкода, а польский "Фиат", очень похожий на Ваз-2103 но производимый в Польше. Та же хромированная радиаторная решетка отрицательного наклона, те же четыре фары впереди, почти тот же салон. Польша в последнее время вообще преуспела в производстве "почти западных" вещей, их охотно покупали в всех странах СЭВ. Вот только в долги она влезла изрядные…
Генерал влез за руль, запустил двигатель, послушал его. Вроде ровно, нормально работает. Бросил взгляд на панель приборов — бак был полон. Вот и хорошо, а то мода — плеснут на самое дно бензобака и сдают, заправляйся как и где хочешь в незнакомой стране. Чешские кроны у генерала были, просто он не разговаривал по-чешски и не хотел нигде светиться со своей русскоязычностью.
— Где находится Хоствица?
— Хоствица? — недоуменно переспросил водитель — это совсем недалеко, по дороге на Карловы Вары небольшой городок. Получается, выезжаете на дорогу Е48 — не заблудитесь, указателей полно. И потом сразу же — направо, там будет знак — поворот на Карловы Вары. Первый же городок по дороге на Карловы Вары — это и есть Хоствице.
— Спасибо.
— Тов… Валерий Иванович, а что мне…
— Послу сказать? — перебил его генерал — скажи, что ты меня встретил, все нормально. Я уехал по своим делам. Все, езжай давай!
Разобраться и в самом деле оказалось просто — Чехословакия граничила с Европой и здесь все старались делать как в Европе. Огромные щиты над дорогой, разметка, да и сами дороги — ровные, без ям и выбоин. Генерал вспомнил наши бестолковые знаки — иногда шутили, что в Москве знаки и указатели специально так поставили, чтобы любой шпион заплутался — и сплюнул через окно.
Городок Хоствица был одним из тех очаровательных маленьких европейских городков, в которых хотелось бы провести остаток своей жизни. Всего пять тысяч жителей, почти никакой промышленности. Проходящая рядом с ним дорога на Карловы Вары — прекрасное место отдыха и близость Праги давала работу всем, кто хотел работать. Аккуратные маленькие домики, никаких ужасных панельных пяти и девятиэтажек, какие изуродовали старинную Прагу — только маленькие дома, утопающие в зелени участники, тихие улицы. Город этот был хорош как место встречи тем, что человек едущий в Карловы Вары на отдых или наоборот — возвращающийся оттуда — мог без каких-либо подозрений завернуть в этот городок, чтобы перекусить. А за его столом мог оказаться и другой человек — столиков же иногда не хватает…
Кафе, верней даже не кафе, а что-то вроде кофейни находилось в полуподвале одного из тех немногих зданий в городке, в котором было больше двух этажей — аж целых три. Вообще, генерал с удовольствием бы сходил вместо этой кофейни в пивную — чхи варили прекрасное, не уступающее немецкому пиво — но он был за рулем, да и человек, с которым он должен был здесь встретиться — тоже.
— Здесь свободно?
Генерал, о чем-то задумавшийся, вскинул голову — да, он самый…
— Да, пожалуйста.
Оба собеседника говорили по-русски. У одного из них был какой-то странный, восточный акцент. Да и сам он был явно с Востока — полноватый, черные как смоль волосы, черные глаза навыкате.
— Кофе — бросил он подошедшему официанту
— И мне тоже, будьте добры — заказал генерал.
Пока варили кофе, генерал внимательно рассмотрел собеседника. Явно ведет нездоровый образ жизни, употребляет излишне спиртное — мешки под глазами, красная сетка капилляров. Да и в Карловы вары просто так не ездят — помимо прочего там лечат от алкоголизма. И это — будущий руководитель целой страны. Впрочем, так решил Председатель, а решение Председателя не оспаривается…
— Вы просили встречи, товарищ Бабрак? — негромко спросил генерал
— Я просил встречи с представителями ЦК! Официальной встречи!
— Говорите тише, пожалуйста — урезонил не в мере вспыльчивого и громогласного собеседника генерал — вы не первый год в политике и сами должны понимать, что ни один член ЦК с вами не встретится. Мы дорожим отношениями с вашей страной, мы немало потрудились, выстраивая их, а официально встретиться с вами — значит, поставить их под удар. Я ясно излагаю свою позицию?
— В таком случае…
— В таком случае — властно перебил генерал — вам остается встретиться со мной в неофициальном порядке. И решить те вопросы, которые вы хотите решить. Или вы считаете, что я прилетел сюда только затем, чтобы выпить кофе? В таком случае — я его уже выпил и могу идти!
— Постойте! — мгновенно среагировал гость — по крайней мере я должен знать, кого вы представляете.
— Давайте, не будем называть имен, товарищ Бабрак. И вообще — прежде чем что-то ответить вам, я хочу задать вам несколько вопросов. От вашей искренности будет зависеть то, что я вам предложу в конце разговора. Прежде всего — вы знаете о том, что в Кабуле арестованы Кадыр и Кештманд?
— Да… — с неохотой признал афганец — мне передали
— Они арестованы по обвинению в подготовке государственного переворота. Это обвинение справедливо?
— Что вы от меня хотите? — огрызнулся Бабрак — для чего задаете эти вопросы?
— Для того, чтобы кое-что понять.
— Да… — афганец опустил голову — справедливо.
— Чья это была инициатива?
Бабрак молчал
— Чья это была инициатива, ну! — повысил голос генерал
— Кадыра. Понимаете, мы провели съезд, но никакого конкретного решения принято не было, понимаете, никакого. Мы не собирается…
Мда… — подумал генерал — оно и видно, что никаких конкретных решений ты не принимаешь. Поэтому и сидишь послом в Чехословакии да в Карловы Вары катаешься…
— А тогда? Тогда в апреле — чья была инициатива?
— Тоже Кадыра! Он воспользовался ситуацией, мы все уже сидели в застенках Дауда и ничего не могли сделать! Оставался на свободе Амин, он то и связался с Кадыром! А потом Кадыр просто передал нам власть — потому что у него не было своей организации!
Генерал отхлебнул почти остывший кофе. Вот теперь кое-что вставало на свои места. Появился ответ на самый главный вопрос — как смогла раздираемая противоречиями НДПА совершить-таки Саурскую революцию. Теперь стало ясно — она ее не совершала…
Абдул Кадыр, подполковник, начальник штаба ВВС и ПВО страны. Один из лучших афганских офицеров во времена Дауда, имевший много друзей и лично преданных ему людей в армии. ОН помогал еще Мухаммеду Дауду прийти к власти, свергнув Захир-шаха. Он не состоял ни в Парчаме, ни в Хальке и любил подчеркивать, что он просто армейский коммунист. Дауд обидел его, убрав из армии и назначив директором мукомольни — и это было его огромной ошибкой. Таких людей надо было либо держать рядом с собой, либо — расстреливать.
Получается, что именно он, Кадыр, воспользовавшись прокатившимися по стране митингами в поддержку арестованного политбюро НДПА и собственными разветвленными связями в армии организовал военный переворот и сместил со своего поста Дауда. А потом, понимая, что в одиночку не может претендовать на власть, передал ее Тараки и Кармалю. Которые, конечно же, сразу перегрызлись между собой и отстранили от власти Кадыра. Тогда Кадыр попытался совершить переворот в третий раз — но в этот раз не удалось. И, скорее всего потому, что на сей раз против него играл Амин.
— Я вообще первым делом, когда нас освободили спросил — жив ли Дауд! Он был большим другом Советского союза, его нельзя было убивать! Кадыр поступил неправильно!
— Как бы то ни было сейчас нет Дауда, а есть Тараки. И есть Амин.
Генерал внимательно следил за лицом Бабрака, когда произносились эти слова. И если на фамилии Тараки он уловил гнев и обиду, то на фамилии "Амин" — страх.
— Тараки сам не понимает, что делает. Он говорит о социализме, но на самом деле все дальше и дальше отдаляется от народа. Вы видели портреты — ими же весь Кабул завешан. А деньги? Меньше года прошло — а он уже велел изобразить свой портрет на деньгах. И это человек, с которым мы делали революцию. Что же будет дальше?
А то бы ты свой портрет на деньгах не изобразил… — подумал генерал. Кстати, идея весьма здравая — агитация в Афганистане возможна лишь в крупных городах, в кишлаках, в провинции дехкане даже не знают, как выглядит человек, правящий страной. А если напечатать его портрет на деньгах — то за год его узнают все…
— А Амин? — задал следующий вопрос генерал — что вы можете сказать про Амина?
— Амин? Амин подонок и приспособленец, ему нельзя доверять ни на грош. Он сам признался на объединительном съезде, что работал на ЦРУ. Тогда мы не предприняли никаких мер по отнош9ению к нему — а надо бы. Ему очень доверяет Тараки. Тараки сам не хочет работать и всю работу берет на себя Амин, Тараки же просто заседает в президиуме, подписывает документы и пишет свои книги. Но он напрасно так делает. Амин как змея, он подползает тихо и незаметно — но если подползет близко — уйти уже не удастся. Рано или поздно он свергнет Тараки и сам станет во главе партии и страны.
Генерал удовлетворенно кивнул.
— Примерно то же самое мнение сложилось в настоящее время у некоторых ответственных товарищей в Советском союзе. Сейчас уже видно, что сделав ставку на фракцию "Хальк" как более многочисленную мы сделали большую ошибку. Во фракции нет единства, Тараки и Амин уже тянут одеяло в разные стороны. Сама Хальк после того как вас и еще нескольких товарищей выслали из страны послами, тоже начала раскалываться на сторонников Тараки и Амина, этот процесс уже идет. Поэтому, принято решение в будущем делать ставку исключительно на фракцию "Парчам" Вашу фракцию, господин Бабрак
— Это давно надо было сделать! — афганец не смог скрыть своих чувств — Ни Тараки ни Амин не смогут построить в Афганистане социализм, они просто сцепятся между собой!
— Спокойнее — охладил его пыл генерал — предстоит много работы. Прежде всего — у вас есть люди, из которых мы сможем сформировать новое афганское правительство?
— Конечно, есть. Многие сейчас за пределами Афганистана, но если нужно…
— Не нужно. Пока не нужно. Но нужно быть готовым ко всему. У вас есть каналы связи со своими соратниками?
— Да, есть. Через общину…
— Не нужно через общину. Ваша община напичкана людьми, которые работают на нынешнее афганское правительство. Как вы думаете, почему провалился ваш замысел с переворотом?
…
— Вы должны были въехать в страну нелегально, через Пакистан, не так ли, товарищ Кармаль. До этого — собраться у доктора Наджиба, нового посла в Пакистане. Доктор Наджиб предпринял кое-какие действия для того, чтобы ваш приезд в Пакистан остался незамеченным. В Кабуле об этом узнали на следующий же день и начали дознаваться дальше — благо примерная дата им была известна, а в средствах дознания у них ограничений не было. Вот и все.
На Кармаля было жалко смотреть, к концу разговора от самоуверенности и какой-то снисходительной важности не осталось и следа.
— Не переживайте — успокоил его генерал — просто поймите, что так, как вы действовали раньше, действовать нельзя. Просто предупредите своих друзей о том, чтобы вели себя тихо и были наготове. Ни во что не ввязывались, не давали интервью, не критиковали — в общем, вели себя тихо, незаметно и послушно власти. Остальное сделаем мы.
— Да, я понял, понял… Вот только…
— Что?
— Что если Тараки или Амин решат отозвать нас в Кабул. Вы же понимаете…
И тут генерал понял. Понял, почему Кармаль находился именно здесь и ехал именно туда, куда ехал. Он же собрался бежать! Он настолько боялся вернуться в Кабул, что решил бежать на запад! Поэтому он и назначил здесь встречу с советским представителем — если бы он сейчас услышал, что СССР не поддержит его — он просто бы после этой встречи направился не в санаторий, а напрямую к границе! Ну и ну… С другой стороны — жить то хочется, а попади он в руки хальковцев — на пощаду рассчитывать не приходится…
— Мы все понимаем. Тараки вас не отзовет.
— Но…
— Не отзовет, это мы гарантируем. Просто работайте, как работали и ничего не предпринимайте — до тех пор, пока мы не выйдем на вас. От вас требуется только одно — связаться с вашими друзьями и передать им это. Все! Совершенно секретно Особая папка Шифром КГБ
Кабул
Резиденту КГБ
При очередной встрече с Н. Тараки и Х. Амином сославшись на поручение, передайте им следующее:
"Москва с глубокой обеспокоенностью следит за развитием ситуации в Демократической Республике Афганистан. В условиях, когда контрреволюционные и реакционные элементы предпринимают все возможные усилия для того, чтобы реставрировать старые порядки в стране, особую важность приобретает сплочение всех прогрессивных сил в стране. Их разобщенность только льет воду на мельницу тех, кто не останавливаясь ни перед чем, пытается удушить молодую Саурскую революцию.
Интересам трудовых слоев афганского общества отвечало бы новое сплочение членов "Парчам" и "Хальк" в целях создания единой партии. В связи с этим полагали бы необходимым рекомендовать не приговаривать С.А. Кештманда, А. Кадыра и других находящихся в заключении лиц к высшей мере наказания, а также не предпринимать никаких мер против членов фракции "Парчам" находящихся в настоящее время на дипломатической работе"
С текстом настоящей телеграммы ознакомьте совпосла
Об исполнении доложите.
Личное дело
Бабрак Кармаль (6 января 1929 — 1 декабря 1996) — председатель Революционного Совета Демократической Республики Афганистан (1979–1986).
Родился в Кабуле в семье армейского генерала. Предки Кармаля по линии отца были выходцами из индийского Кашмира, которые переехали в Кабул во времена, когда Кашмир принадлежал империи Дуррани. На новом месте они ассимилировались с таджикским сообществом Кабула. Его отец скрывал свое непуштунское происхождение и говорил только на пушту. Мать Кармаля была персиязычная пуштунка из племени Гильзаев. Настоящее имя его было Султан Хуссейн, которое он изменил на похожее на типичные афганские имена. В Кабульском университете увлёкся коммунизмом. В 1965 вступил в Народно-демократическую Партию Афганистана (НДПА). Возглавил фракцию "Парчам". В 1965–1973 был депутатом парламента страны.
После Саурской Революции 1978 стал заместителем председателя Революционного совета, но уже летом 1978 был смещён с этого поста и отправлен послом в Чехословакию. Осенью 1978 был обвинён в организации антиправительственного заговора и снят с должности посла. Остался в эмиграции.
После ввода сил Советской Армии в декабре 1979 стал генеральным секретарём ЦК НДПА, председателем Революционного совета и председателем Совета министров (последний пост занимал до 1981). 4 мая 1986 по решению 18-ого пленума ЦК НДПА Б. Кармаль был освобождён "по состоянию здоровья" от обязанностей генерального секретаря ЦК партии при сохранении за ним членства в Политбюро. Смещение с должности было вызвано переменами в СССР, где к власти пришел Горбачев. В конце 1986 был снят и с поста председателя Революционного совета.
После ухода со всех постов был вынужден эмигрировать и проживал в Москве, в первые годы эмиграции — на даче в Серебряном Бору. Бабрак Кармаль пользовался большим уважением афганцев: до эмиграции во время первой после отставки демонстрации в Кабуле люди, проходя мимо трибуны, бросали цветы не новому партийному руководителю Наджибулле, а Кармалю; после заявлений Наджибуллы о "национальном примирении" и необходимости переговоров с контрреволюционерами армия была деморализована и недовольна столь резким и непонятным поворотом, губительным для революции и немыслимом при правлении Кармаля. Популярность Кармаля, ещё больше возросшая на фоне политики Наджибуллы, вызывала опасения советских руководителей, которые боялись возвращения Кармаля во власть, поэтому к Кармалю приставили охрану и строго контролировали его круг общения. Так продолжалось до конца правления М. С. Горбачёва. В последние годы жизни состояние здоровья Бабрака Кармаля резко ухудшилось (болезнь почек), он регулярно проходил курс лечения. Умер 1 декабря 1996 года в 1-й городской больнице города Москвы, похоронен в Афганистане, в Мазари-Шарифе.
Белые ночи кончились — и на город наступала осень, в Ленинграде вообще климат мягкий и погода меняется плавно, без четких переходов. Нежаркое, приятное лето сменяла тихая, прозрачная осень — ну а пока город наслаждался последним, выпавшим на его долю в этом году настоящим летним теплом…
Этого учебного заведения не было ни в одном списке, в него не принимали документы пришедших с улицы абитуриентов, в нем не сдавали экзамены. Замаскированная под один из факультетов Ленинградского университета, эта школа готовила разведчиков. И не просто разведчиков — а военных разведчиков. В отличие от других заведений, где готовили (а точнее проводили переподготовку) офицеров для работы в главном разведывательном управлении генерального штаба, здесь в основном брали абитуриентов с Москвы и готовили с нуля, а не переучивали обычных офицеров на разведчиков. Результаты это давало — хорошие. Помимо прочего, в том что ленинградское заведение готовило слушателей из Москвы был еще один резон. С одной стороны — столичный, почти привычный город, а с другой стороны — за время обучения слушатели рвали все дружеские контакты в Москве, что руководство ГРУ вполне устраивало. Также частенько поступало и КГБ.
Помимо этого, в том, что генерал отправил меня учиться в Ленинград, был еще один резон — о котором не знали тогда ни он, ни я. Если бы знали… Учась в Ленинграде, а не в Москве, в военно-дипломатической академии, я не попал на глаза подонку и предателю, генералу Дмитрию Полякову. Вернувшись из загранкомандировки и уже будучи завербованным ЦРУ — вроде как "по идеологическим мотивам", советский строй люто ненавидел, хотя мало верится, скорее всего за деньги — он пошел преподавать в эту военно-дипломатическую академию и "засветил" американцам несколько курсов ее выпускников. Кому, к чертям нужен разведчик, если еще до начала его активной деятельности противная сторона знает о нем, как о разведчике? Вот так вот. Несколько лет работы ВДА — псу под хвост пошло, и кое-какие провалы восьмидесятых тоже проистекали корнями отсюда. Ладно, не будем о плохом, сдал этого поддонка Эймс вместе с еще несколькими десятками американских агентов, Полякова судили и расстреляли — демократии тогда не было. Туда предателю и дорога…
Занятия в школе делились на три части: теория, практика и физподготовка. С физподготовкой вообще с каждым индивидуально занимались, у кого что хромало то и подтягивали. У меня с физподготовкой все было в порядке — но еще при поступлении сюда я имел глупость громогласно заявить, что являюсь мастером спорта по стрельбе, а это то, что нужно разведчику. Гнобили меня после этого на физзанятиях три месяца, вбивая в дурные головы нашего курса одну простую истину: разведчик, доставший пистолет и выстреливший — провалившийся разведчик.
Теория была достаточно нудной — приходили различные преподаватели, читали спецкурсы. Какие-то выглядели откровенно глупыми, какие-то наоборот стали откровением. "На ура" была встречена лекция о "медовых ловушках" и как надо соблюдать бдительность, чтобы в нее не попасться. Мучили теорией социализма, марксизмом-ленинизмом, читками книг Брежнева…
Сейчас, когда получилось то, что получилось, я почему то вспоминаю именно эти уроки, глупые и ненужные. Уже тогда все — по крайней мере все, кого я знал — на уроках марксизма-ленинизма держали фигу в кармане, в аудитории с глубоким вниманием слушали, конспектировали, а выходя из аудитории — едко прикалывались, стебались над сказанным там. Да, молодежь. Да, ничего святого нет. Да, и в самом деле нудно долбить одно и тоже — не выдержат никакие нервы. Но теперь, когда мы потеряли свою страну, когда ее убивали, и никто не пришел ее защищать я задаюсь вопросом — ведь когда-то то же самое, то что мы воспринимали со смехом, наши отцы воспринимали совсем без смеха. Они верили в это — фанатично, отдавая вере всего себя, их веру ничто не могло поколебать. Даже когда "сталинские воронки" забирали одного соседа за другим — оставшиеся ведь верили. Верили! Верили в то же самое, над чем мы надсмехались. И страна, народ — выдержали то, что не смог бы выдержать никто. Выдержали, выстояли, восстановили страну.
А мы ее просрали…
Собственного жилья, общежитий у этого учебного заведения не было — каждый снимал жилье в городе. И это было правильно — общежитие сплачивает, начинаешь лучше узнавать своих одногруппников, знакомиться дружить — а этого всеми силами старались избегать. В аудиториях рабочие столы на одного, жилья общего нет, совместно праздники и мероприятия отмечать запрещено. Нас готовили как одиночек, индивидуалистов, не нуждающихся в человеческом общении — и это было правильно. Разведчик "на холоде" всегда одиночка, он всегда один, он не может никого посвятить в свои проблемы, он не может искренне ни с кем дружить, он должен всех и всегда подозревать. Поэтому — каждый снимал квартиру сам для себя.
Первой парой сегодня была криптография, мне, привыкшему работать с документами, она давалась проще, чем остальным. Криптографический кабинет представлял собой обычное, похожее на школьный кабинет помещение — только вот вместо парт здесь стояли длинные столы — и каждый курсант был отделен довольно высокой перегородкой друг от друга — чтобы не подслушивали и не подглядывали. На каждом рабочем месте была телефонная трубка, специальная счетная машина — механический прообраз современного калькулятора, подставка со справочниками, набор ручек, карандашей и бумага. Криптография тогда была делом сложным, муторным — компьютеры уже были, ламповые, величиной с небольшой дом — но работе с ними нас не учили, по крайней мере пока.
С криптографией мне удавалось справляться на самом деле неплохо — удивительно, учитывая мои весьма посредственные способности в математике. Тут — либо идет у тебя этот предмет — либо не идет. У меня — шел, по крайней мере, по скорости и правильности пользования средствами шифрования я всегда держался на твердую четверку.
Дальше сразу две пары — эти занятия всегда шли двумя парами. Вот это посложнее — наружное наблюдение! Вели его сразу несколько преподавателей, практически все — бывшие нелегалы. Один — пожилой старичок, которого звали Виктор Семенович — в молодости еще в Львовском гестапо успел побывать.
"Наружка" и уход от наружки — это целая игра, причем игра командная. Если тупо тащиться за "объектом" в нескольких метрах за спиной, как только он остановится — останавливаться тоже и тупо таращиться на витрину — все. Срисуют в один момент. Наружное наблюдение за одним объектом по правилам нужно вести не менее, чем бригадой — три человека и одна машина, можно с радиосвязью а можно и без — надо наизусть знать все тактические построения и выполнять их "на автомате". В бригаде один человек следит за объектом — находится на острие — а остальные следят не за объектом, а за своим коллегой, причем постоянно меняются местами, чтобы на острие находился каждый раз другой человек. Это больше похоже на танец, исполняемый в самой толпе прохожих.
Последняя пара — работа с документацией и базами. Написание отчетов, оформление результатов НН и всего прочего — ведь нужно не только найти информацию — но и правильно, четко, донести ее до начальства. А начальство сидит в нескольких тысячах километров от тебя — и информацию ты должен до него донести кратко, четко — и в то же время не упуская ни одной лишней детали. Информация, не доведенная правильно и полностью до адресата утрачивает свою актуальность. Ну, с этим мне, как бывшему следователю, привычному к работе с бумагами, вообще легко было…
Плащ свой я взял в гардеробе — гардеробщицы там никогда не было, все сами заходили и брали одежду по номеркам. С трудом отпихнув тяжеленную, да еще на тугой пружине дверь я вышел на тихую ленинградскую улицу, поглядел на небо. Может дождь пойдет — а может и нет — конец лета. Запахнул поплотнее на себе плащ, пошел к автобусной остановке — иногда преподаватели за нами наблюдали и делали выводы. Если человек постоянно ездил одним и тем же транспортом на одном и том же маршруте — минус. Нет ничего хуже предсказуемости, постоянных привычек. Разведчик должен быть непредсказуемым — везде и во всем.
Переливистый сигнал машины раздался совсем рядом — я даже дернулся от неожиданности. Посмотрел — совсем рядом черная Волга…
— Владимир Владимирович? — я был действительно удивлен. Реально, не в шутку
Генерал Горин молча открыл дверь, кивнул на сидение рядом с собой. Я упал на обшитое велюром мягкое сидение, захлопнул дверь — и машина сразу тронулась…
Пока мы ехали по ленинградским улицам — я так и не сумел их узнать и полюбить, этот город не стал мне родным, генерал молчал, молчал и я. Тема должна была быть достаточно серьезной — иначе бы генерал не стал показываться здесь, в Ленинграде.
— Как учеба? — прервал молчание генерал
— Легче, чем я думал — самонадеянность конечно у пеня всегда была, что есть, то есть — а как работа? Останется еще к тому времени, как я закончу учебу?
Горин тяжело вздохнул.
— Эх, Сергей… Как ты школу закончишь — так настоящая работа то и начнется. Сейчас так… цветочки. А вот тогда будет…
Я все не мог понять — куда мы направляемся. Но и спрашивать уместным не счел.
Оказалось — направляемся в порт. Верней, в район порта. Ехали мы сложным путем — по Приморскому, на Кировский проспект, въехали на Аптекарский остров, проскочили его и заехали по тому же Кировскому проспекту на Петроградский. Водитель, конечно был классный. Думаете, где самые лучшие водители были — в девятке (прим автора — Девятое управление КГБ, занималось охраной государственных и партийных деятелей) что ли? Ан нет, что бы они не говорили про свою подготовку. Жизнь водителя девятки на самом деле довольно проста — включил мигалку, дали тебе "зеленую улицу", все гаишники "под козырек", ни правил тебе ни пробок — едешь себе и едешь. А вот водители оперативных машин… там ни мигалку не включить, ни себя демаскировать, желательно и правила не нарушать — и в то же время объект наблюдения не потерять. Вот где асы то были! На втором месте были опытные таксисты, а эти — на первом, без вопросов. И тот водитель, что вез нас был из числа лучших — в плотном транспортном потоке почти и не тормозил даже.
Цель находилась на Васильевском острове — около Кировского дворца культуры — туда мы попали по Большому проспекту. Район тогда — его еще питерцы коренные звали "Васька" был нищим и шпанским, соваться туда по вечерам честным комсомольцам не рекомендовалось — можно было как минимум остаться без кошелька. Дрались там всегда жестко — в кость. Но водитель, очевидно знал — куда нас вести — да и генерал светлел лицом, по мере того, как мы приближались к цели.
Целью оказалась пельменная — сейчас то уже мало помнит, что это такое. Такой павильончик — крыша над головой есть, а стен нету, вместо них — такие решетки фигурные. Пельмени там варили и продавали — двенадцать штук порция, тридцать копеек они там стоили за порцию. Останкинские. И на столах — только перец черный и уксус в бутылках, а на бутылках вместо крышки — железная с дырочками. Да…
— Ты иди… — генерал огляделся — место займи… А я возьму…
Две порции. Старые, щербатые тарелки. Вкусный парок над разваренными пельменями. Соседи, которые, прикрывшись плащом, пытаются долить в стаканы с пивом "беленькой". Разговоры — о предстоящей олимпиаде, как сейчас помню, уже тогда судачили…
Нету у нас больше ничего этого. Ни олимпиады. Ни страны. Ни пельменей по тридцать копеек на щербатой тарелке…
Вилки звякали, тыкаясь в тарелку, не глядя друг на друга мы сосредоточенно жевали разваренные, острые из-за уксусно-перечного соуса пельмени.
— Встретил я здесь кое-кого… — нарушил молчание генерал — давно уже. Сколько лет прошло — а первый раз здесь. Я и в Ленинград то из-за этого стараюсь не показываться…
— Что случилось…
— Да какая сейчас уже разница… — раздосадовано сказал генерал — доедай, давай. Покушаем — и поговорим…
Антиалкогольной кампании тогда еще не было, и пиво продавали не в пакетах — но генералу было не до того. Когда и моя и его тарелка опустели, он аккуратно положил рядом вилку, о чем-то задумался, по-старчески вздохнул. Затем, покопавшись в кармане плаща выложил на стол — рядом с пятнышком пролитого уксуса фотографию — небольшого размера, такую какие делают на документы Черно-белую.
— Ты должен знать этого человека. Вспоминай. Вспомнишь — молодец.
Я вгляделся в фото — человек как человек, в штатском. Прокуратура? Афган? Посольство? На русского он не смахивал.
— Афган?
— Теплее…
Кто же… Из посольства? Нет, из афганцев. Кто же…
И тут я вспомнил. Грязный борт УАЗа. Мат, крики. Шум в ушах от выстрелов — а потом от тишины — страшной тишины, той самой, которая пострашнее выстрелов будет…
— Вспомнил. Полковник Асад Хашим. Царандой.
— Молодец… — покачал генерал головой — я в тебе не ошибался. Молодец, такое не каждый действующий сможет, ты же с ним один раз всего встречался.
— При обстоятельствах, которые не забудешь. Нас тогда обстреляли, я вам докладывал.
— Да… обстреляли, помню. Ты пельменей еще будешь?
— …
— Значит будешь.
Генерал унес грязные тарелки, я подвинул к себе фотография. Интересно где снято без формы? Я помню его старше… прием в партию? Что там происходит, в Афгане? Пока вроде — тихо все.
Генерал вернулся, плюхнул на стол две тарелки…
— Суть в следующем… Полковник Хашим… в общем, приказ о присвоении ему должности генерала и назначении на должность начальника Управления защиты революции — ключевого управления Царандоя — лежал уже на столе у министра. В последний момент этот приказ со стола убрали. Сделали это — как нам удалось выяснить — люди Амина. Помнишь еще такого?
— Тот самый…
— Да, тот самый. Хоть с ним ты дела не имел, но… В общем — Управление по защите Революции контролирует столицу вместе с АГСА (прим автора — разведслужба, предшественница ХАД Переводится как "Служба защиты национальных интересов"). Во главе АГСА — Асадулло Сарвари, твердый сторонник Тараки. Амин пытается протолкнуть своего человека на должность начальника Управления защиты революции любой ценой — ему нужен человек, опираясь на которого он мог бы действовать в Кабуле. Понял?
— Понял. Но при чем тут…
— Не торопись. Мы и сами пока не совсем понимаем, что происходит. Но все больше и больше я прихожу к мнению, что обстановка обостряется и скоро произойдет взрыв. Это первое. Второе — ты должен знать что полковник Хашим какое-то время работает на ГРУ, причем не столько на ГРУ, сколько конкретно — на меня.
А вот это уже было новостью…
— А тогда?
— Тогда — нет. Сейчас — да. И мне нужна связь. На связь он пойдет с человеком, которого он знает лично. Хашим очень боится, он в любом человеке видит тайного сторонника Амина. Он даже в советских не уверен, там в советническом аппарате бардак, советники раскололись на "таракистов", "аминистов", "парчамистов"… Вместо того, чтобы объединять — сами этой дурью занимаются. Когда мы спросили, кого бы он хотел видеть в качестве своего связного, в ком он уверен — он назвал трех человек. Тебя, Глазкова и Варяжцева. Из них сейчас свободен — только ты.
— То есть… как же школа?
— Со школой вопросов как раз меньше всего — здесь точно так же оформляется "академ", даже проще. Звонок сверху — и вопросов нет. Тут взрослые люди учатся.
— Каковы будут мои обязанности? Я не смогу вести агента, тем более такого ценного. У меня просто не хватит опыта.
— Понимаешь… Полковник Хашим сам человек довольно опытный — это раз. Опыт у тебя какой-никакой есть, ты постоянно себя недооцениваешь. Работа в генеральной прокуратуре на раскрытии тяжких преступлений, плюс то, что ты уже был в Афганистане, плюс то, что ты приобрел в "школе" — пусть и не закончил полностью курс. Это нельзя назвать "не хватит опыта". А обязанности. Пока передавать информацию — контакты я тебе дам, передавать будешь как всегда — минуя посольство, благо сейчас туда транспортные борта постоянно ходят. Дальше там — по обстановке. Плюс на тебе — не только Хашим. Заводи связи, знакомься. Лишним не будет.
— Контакты с резидентурой?
— Никаких — быстро ответил генерал — очень опасно. Только с тем человеком, которого я тебе назову.
— Меня там знают. Я ведь был там уже один раз — и помните, как уезжал. Это не могу не забыть. Там еще те же люди?
— Да. Посол, ГВС — все те же. Но… в конце концов, там лишние вопросы никогда не приветствовались. Много там сейчас делается дел, много…
Я задумался…
— Чего мне ждать. Что там происходит.
Генерал отложил вилку
— Попытаюсь объяснить — в двух словах. Только что — буквально в эти дни — был раскрыт антигосударственный заговор. НДПА никогда не была единой — и боюсь у нас в ЦК сделали очень неправильные выводы относительно политической позиции Халька и Парчама. Парчам всегда стоял на умеренных позициях, почти даудовских — это расценили как буржуазность и соглашательство. У Халька же позиция отнюдь не коммунистическая, как это кажется — больше она смахивает на троцкизм. Проблема Халька в том, что там всегда было мало людей, способных к управлению государством. Они сделали ставку прежде всего на привлечение беднейших, маргинализованных слоев — теперь у них тяжелейшая проблема с кадрами. Людей надо учить, на это уйдет не один год — а контрреволюция не дремлет. Власть делает ошибки, делает их много — люди это видят, а контрреволюция этим пользуется. В этом случае мог бы помочь Парчам — там много бывших чиновников даудовского режима, их стоило бы привлечь к управлению, по крайней мере до тех пор, пока не удастся обучить хальковцев. Но ни Хальк ни Парчам не хотят и слышать о сотрудничестве. Лидер Парчама Кармаль этим летом попросился выехать из страны послом — Тараки с радостью согласился. После чего, практически все лидеры Парчама оказались на посольских должностях — и начали замышлять переворот. Он сорвался — сейчас идут чистки, готовится народный суд. Чем это закончится — непонятно, среди арестованных есть очень видная фигура — Абдул Кадыр, игравший активную роль и в перевороте Дауда, и в Апрельской революции. У него могут быть сторонники в армии — которые пойдут на все. Хуже того — я думаю, что уничтожив под корень Парчам, лидера Халька сразу же перегрызутся между собой. Теперь ты понимаешь всю важность полковника Хашима как агента?
— Да… — я бросил в рот очередной, сдобренный уксусом пельмень — понимаю… Совершенно секретно Срочно
Начальнику Генерального Штаба ВС СССР Маршалу Советского Союза Огаркову Н.В.
Донесение
…В ходе беседы тов. Амин поставил вопрос о том, что в районе Кабула сосредоточено большое количество войск, в том числе с тяжелым вооружением (танковые, артиллерийские и другие части), которые можно было бы использовать в других районах для борьбы с контрреволюцией, если бы СССР согласился выделить соединения (1,5–2 тысячи) "командос" (десантников), которых можно было бы разместить в крепости Бала-Хисар…
Далее тов. Амин поставил вопрос о замене расчетов зенитных батарей 77 зенап, прикрывающего Кабул и располагающегося на господствующих высотах вокруг города, в благонадежности которых он не уверен, советскими расчетами.
Генерал армии
Павловский И.В. 21.8.1979 г. Секретно
Начальнику Генерального Штаба ВС СССР Маршалу Советского Союза Огаркову Н.В.
23 августа… тов. Амин поднял вопрос о введении наших войск в Кабул, что, по его мнению, может высвободить одну из двух дивизий Кабульского гарнизона для борьбы с мятежниками…
Генерал армии
Павловский И.В. 25.8.1979 г.
Город Кабул — столица Афганистана — расположен в оазисе реки Кабул среди гор Асмаи и Шир-Дарваза на высоте 1850 м над уровнем моря и является одной из самых высокогорных столиц мира. Река Кабул (или Кабулка, как называют ее все русские) протекает почти через весь город с запада на восток, деля его на две части. Эти части получили названия Старый город и новый город соответственно. Старый Кабул расположен на правом берегу реки, а Новый — это районы левобережья.
Правительственные кварталы города, где расположены здания посольств и министерств, расположены на левом берегу Кабулки. Признанным центром Нового города является площадь Пуштунистан и так называемый "Арк" — дворец. Дворец, выстроенный в 1883 г., многие годы был резиденцией эмиров. Вблизи него — ряд министерств. На улице, ведущей к дворцу, установлена Колонна независимости, воздвигнутая в 1919 г. в честь завоевания независимости.
Именно здесь, совсем недавно танк Ватанджара произвел первый выстрел по дворцу, ставший сигналом к саурской революции. Дауд погиб, и теперь в Афганистане была новая власть — коммунистическая. Но дворец, переименованный в Дом народа, по-прежнему был ее пристанищем…
В самом роскошном кабинете Арка, у выходящих на площадь окон стоял среднего роста человек с роскошными седыми усами. Одет он был не в афганскую, а в европейскую одежду — черный костюм, рубашка галстук. В руках у него были четки, янтарные, небольшие, нанизанные на веревку камушки, которые он то начинал перебирать, то просто держал в руках, наслаждаясь их гладкостью и внутренним теплом.
Человек думал.
Да, не все было просто. Прошло уже больше года после того, как свершилась революция — а все стало еще сложнее.
Но он никогда не думал, что будет так сложно.
Он вспомнил себя в конце шестидесятых — тогда они только создали партию и он, будучи проездом в Москве, был принят некоторым и чиновниками ЦК КПСС. Нет, товарищ Брежнев его конечно же не принял, ведь он тогда не был главой государства, он был всего лишь главой маленькой, только что созданной партии, пусть и коммунистической. Но заведующий сектором в ЦК Ульяновский с ним встретиться согласился.
Тараки поразила Москва. Выросший в Афганистане, в одной из самых нищих стран на земле, писатель и поэт Нур Мухаммед Тараки полдня потратил на экскурсии по Москве. Он просто не мог представить не мог вообразить — даже несмотря на то, что жил в столице Афганистана, в Кабуле — что можно жить именно так, как живут люди в Москве. Причем здесь так — жили все.
Он до сих пор помнил и нудный, монотонный голос Ульяновского. Только сейчас, уже сам старый и убеленный сединами человек, он только сейчас понял, насколько был прав этот занудный секретарь ЦК. Тогда ему, еще молодому казалось — стоит только выйти к народу с правдой, стоит только прокричать ее — эту правду — и все будет по-другому, так же как и в СССР. Из феодализма его страна, его родина шагнет сразу в светлое будущее — в социализм, где не будет баев, генералов, купцов, где все будут равны в труде и в отдыхе, где все будут просто, по-человечески счастливы.
А теперь, спустя год после того, как он находится в этом кабинете Тараки все чаще начал ловить себя на мысли, что к социализму они не идут — от социализма они отдаляются…
Когда НДПА еще находилась в подполье — да, тогда тоже было "два крыла" партии — Парчам и Хальк. Да, разногласия были и весьма серьезные. Да, иногда доходило даже до рукоприкладства — было и такое. Но! Как бы то ни было, какие бы разногласия их не разъединяли — цель у них была единой и она объединяла. Ради этой цели — построения нового, социалистического Афганистана — можно было забыть все обиды, все разногласия и стать в единый строй, когда это необходимо. И они победили. Победили, пришли к власти, стали справедливой в стране, которая никогда не знала справедливости. А теперь… А теперь Парчам готовит государственный переворот против него.
Впервые за все время, пока он находился в этом кабинете, в должности генерального секретаря ЦЕ НДПА, Тараки посетила мысль, что что-то он делает не так. Да, его бывшие соратники вероломно и подло пытались организовать мятеж. Но в чем-то виноват и он.
Становилось страшно. Тараки начинал думать, что ноша, которую он принял на свои плечи — не по нему, что гораздо проще быть просто писателем. Но отступать было нельзя…
— Товарищ генеральный секретарь, прибыл товарищ Сарвари
Тараки оглянулся на своего адъютанта и телохранителя, бывшего начальника Царандоя подполковника Сайеда Дауда Таруна.
— Пусть войдет.
Но член ЦК НДПА, министр безопасности Афганистана Асадулло Сарвари не стал ждать — вошел в кабинет сам, по пути весьма невежливо отстранив с пути адъютанта Тараки.
— Иди, Сайед… — взмахом руки Тараки отпустил своего телохранителя, своим приближенным он многое прощал, в том числе и нарушение протокола. Не до протокола сейчас.
Если бы Тараки разбирался в людях — многое он сделал бы не так как сделал. Он не принял бы своим адъютантом подполковника Таруна, снятого с должности после той грязной и подозрительной истории со штурмом номера с похищенным американским послом. Но за него просил "любимый ученик" — Хафизулла Амин — как было отказать? Принял.
Он бы попытался переманить Таруна в свой лагерь, сделать его не просто своим адъютантом — но его приближенным, обладающим какой-то властью. Тот, кто имеет почти постоянный доступ к телу Вождя должен выделяться среди других. Не сделал. Работает человек — и пусть работает. Тарун так и остался человеком Амина и за свое новое трудоустройство был благодарен именно ему — а не генеральному секретарю лично.
Наконец сейчас, он бы заметил тот мимолетный проблеск в глазах Таруна — и понял, что этот человек опасен. Не понял. Не заметил.
Выйдя из кабинета Тарун огляделся, сел на свое место. В приемной никого кроме него сейчас не было, и увидеть то, что он делает никто не мог. А поэтому, он выдвинул ящик стола, в котором лежала толстая, в кожаном красном переплете книга, открыл ее. Нажал на кнопку, включающую магнитофонную запись от подслушивающих устройств, поставленным в кабинете генерального секретаря НДПА. Кабинет проверяли на наличие подслушивающих устройств еженедельно — но делали это люди из управления контрразведки АГСА, руководитель которого, Азиз Ахмад Акбари, племянник зашедшего в кабинет Асадулло давно почувствовал, что сила — за Амином и переметнулся в его группировку. Облегчило переход на другую сторону то, что Амин три года вел с ним партийные занятия, о чем не знал его дядя. Работал на Амина и первый заместитель Сарвари — Наваб Али. Подслушивающие устройства искали — но никогда не находили…
В кабинете Тараки сел за приставной столик, напротив посадил Сарвари. Асадулло был его давним и проверенным сторонником, всегда занимал его сторону, поэтому он ему доверял безоговорочно. Четверо его сторонников, которым он доверял, только четверо — Ватанджар, Гулябзой, Сарвари и Маздурьяр. Так как им, он не доверял никому, даже Амину — Амину он вообще не особо доверял. Просто был падок на лесть — именно Амин придумал титул "Дорогой учитель", каким и величал Тараки. Да и работать кто-то должен — работоспособностью Амин превосходил всех, Тараки — на порядок, работал по двадцать часов в сутки, лично вникал во все, занимал сразу несколько постов — и на всех должностях реально работал.
Начал Сарвари, как это и полагается издалека…
— Как ваше здоровье, учитель…
Нур усмехнулся
— Поживем еще. А как твое?
— Не жалуюсь…
— Да я уж слышал что и в самом деле, не жалуешься…
Про похождения четверки в Кабуле и окрестностях ходили слухи. Министерство безопасности и его основная сила — АГСА их никак не пресекало, более того — запускало новые. Частично, слухи эти были правдивы — в конце концов четверка представляла собой всего лишь четверых офицеров, молодых, самый старший из которых имел майорское звание. И вот волею судьбы они были вознесены почти к самой вершине власти. Перегибы, конечно были…
— Простите, учитель… — потупился Сарвари, про себя подметив, что донес скорее всего Амин. Сволочь лизоблюдская…
— Молодость… — улыбнулся Тараки — сам был молодым. Но и пятнать партию я не позволю, так и передай остальным. А теперь — говори.
— Товарищ генеральный секретарь…
— Ну говори, говори…
— Я хочу поговорить относительно товарища Амина.
— Относительно Амина… — Тараки не хотел затевать этот разговор, но делать было нечего — говори про Амина…
— Он задумал вас убить.
Вот так вот…
— Такое мне уже говорили. Но Амин сын мне, а я — ему отец.
— Амин змея! Это змея и он ужалит вас, как только вы на миг отвернетесь от него!
— Амин ваш товарищ…
Тараки вдруг понял, что дальше отмахиваться от этой информации просто опасно.
— Кто тебе это сказал.
— Мой племянник Азиз. Он…
— Я знаю кто он такой. Почему в таком случае он не исполняет свой долг, а просто говорит обо всем тебе? Почему ты не исполняешь свой долг?
— Он боится. В его аппарате почти все считают руководителем партии Амина, а не вас, учитель. Ему уже напоминают, что он мой родственник. Если он отдаст приказ арестовать Амина — вместо Амина арестуют его самого.
Тараки встал со своего места, молча прошелся по кабинету, перебирая четки, подошел к окну. Вот и настало новое время. Время новое, а методы решения проблем старые — пуля в спину, нож, удавка. Возможно, этот дворец, в котором раньше жил король — проклят и тот, кто правит из этого дворца страной обречен быть королем…
Тараки вернулся за стол.
— Если позиции Амина в органах госбезопасности так сильны — значит любой, кто прикажет его арестовать будет арестован сам.
— Да, это так. Но проблемы можно решать разными способами…
И вот тут Тараки сделал ошибку. Если бы он созвал как положено пленум ЦК НДПА — а в ЦК Амину не доверял никто, и решил бы проблему законным путем — скорее всего история Афганистана, да и не только Афганистана потекла по другому руслу. Но Тараки решил как и Амин играть тайно, несмотря на то, что бы генеральным секретарем партии и главой государства. В подковерных играх сильнее безусловно был Амин. И те, кто за ним стояли.
Нур Мухаммед Тараки, генеральный секретарь ЦК НДПА задумался, потом провел по лицу ладонями — привычный жест, оставшийся еще с тех времен, когда он пять раз в день совершал намаз…
— Можешь готовиться. Совсем скоро я выезжаю в Гавану, на конференцию неприсоединившихся государств. По пути заеду в Москву, встречусь с товарищем Брежневым. Перед отлетом — я дам тебе знать. До этого — не делайте ничего.
— Как вам будет угодно, учитель…
Тарун заметил, что Сарвари вышел из кабинета в гораздо более бодром и веселом настроении, чем вошел. Значит, разговор был важным — и закончился он успешно. И конечно он был записан. Тарун снова огляделся, снова выдвинул ящик стола и отключил магнитофон — пленки оставалось совсем мало, а встретиться для получения новой у него никак не выпадало время. Генеральный секретарь в последнее время работал допоздна. Но сегодня он скажется больным и передаст-таки пленки…
На сей раз летел как белый человек.
Как белый человек — это не в брюхе транспортного Ила или АНа — а на обычном аэрофлотовском ТУ-154, рейсом из Шереметьево в Кабул. Примерно треть самолета занимали такие же как я — возвращающиеся с отдыха, с лечения и по замене специалисты. Остальные две трети — афганцы, в основном молодежь, студенты, которые в массовом порядке ехали учиться в Союз. Молодой, еще неокрепшей революции нужны были подготовленные кадры…
Что берет с собой советский человек, когда едет в загранку, в развивающуюся страну. Нет не большую сумку, это когда в развитую — большие сумки, а в развивающуюся… Первым делом — это, конечно же водка. Куда без нее, родимой. Таможня пропускала по две бутылки в одних руках, но договориться было можно. Везли в основном "Пшеничную" и "Московскую — но кое у кого была и "Старка". Водку везли и те, кто не пил — потому что с ее помощью в совзагранучредждениях открывались любые двери и решались любые проблемы.
Второе что везли — это мелочевку. То, что в Союзе стоит копейки, даже не обращаешь внимание — купил и купил, за границей может стоить на порядок дороже, а что-то и вовсе — просто не купишь. В общем — пустым не ехал никто.
Не ехал никто и трезвым — особенно неприятно было то, что многие уже садились в самолет пьяными, а сразу после взлета — доставали и начинали добавлять. В основном гражданские — гражданских контрактов в Афганистане для СССР было все больше и больше — но и военные несильно отставали. Может, мои слова и покажутся кому то глупыми — но нажираясь в хлам на глазах у возвращающихся в страну молодых афганцев ты позоришь не только себя — ты позоришь и всю страну.
Сели сразу и мягко — с первого захода — кружить не пришлось. С высоты Кабул вообще выглядит изумительно — он расположен в горной котловине, и зрелище просто изумительное — горы, лепящиеся к ним дома, рассекающая надвое город река…
Сосед мой — пехотный майор, от которого разило пивом — не алкоголем, а именно пивом проснулся перед самой посадкой. Зевнув, уставился в иллюминатор
— Первый раз? — не отрывая взгляда, от медленно плывущих внизу гор спросил он
— Второй… — в разговор мне вступать не хотелось.
— А я третий уже… Эх, Афган, Афган… Куда распределяют?
— Пока не знаю…
— Ты вот что… — майор наклонился ко мне — если в Кабуле остаться не удастся, просись на север. Понял? Куда нибудь на север.
— А что так?
— Граница наша рядом. Понял?
— Понял… — протянул я — спасибо…
— Не за что…
Это что же такое творится, что у служивого люда такие мысли — далеко ли граница. Когда я отсюда уезжал таких мыслей ни у кого не было, точно
На трап я вышел одним из первых — просто у меня было меньше всего вещей, а с вещами протискиваться через узкие самолетные проходы между креслами… сами знаете. Если в Москве уже было пасмурно — то здесь по-прежнему солнце не только светило, но и грело, по-настоящему грело. Народ выходил из самолета, делился на группы — за кем-то прислали машину из посольства, кто-то на автобусе поедет, кто то — на частнике. Увидел майора, помахал ему — тот в ответ махнул рукой мне. Заметив старенький ПАЗ, направился к посольскому автобусу, пристроившись в хвост редкой цепочки людей.
Ни один из прилетевших — кроме меня — не заметил маленькой, но очень важной детали. Там, где была диспетчерская вышка, на высоте, за стеклами постоянно отсвечивал этакий солнечный зайчик, причем в одном и том же месте. Может, кто-нибудь и поверил бы, что это случайность — но не я. Кто-то целенаправленно отслеживал — кто прибывает в страну рейсами из Москвы…
Место встречи было всегда одним и тем же. Чуть дальше посольства Великобритании — там улица делает такой удобный поворот, раздваивается на две, причем одна идет к отелю Интерконтиненталь, вторая же — к известному ресторану Баг-Е-Бала, в котором гуляла вся элита страны. Конечно, если бы они хотели скрыть свои встречи от АГСА — то не встречались бы в элитном квартале, где расположены все дипломатические представительства, а выбрали бы другое место. Но фокус то в том и был, что АГСА до этих встреч не было никакого дела.
Первым на место как всегда прибыл Тарун. Машину он не покупал — пользовался служебной черной Волгой — она полагалась ему по должности — но без водителя. Машину он остановил слева, въехав наполовину на тротуар — сигнал того, что все в порядке. Открыл окно, вращая хромированную ручку. Задумался…
Карьера Таруна складывалась еще при короле. Он был одним из тех офицеров, которых король посылал учиться военному делу у великого северного соседа — в Советский союз. Из СССР он привез диплом об окончании военного училища — с ним в армии продвигаться было легко потому что военных специалистов было мало, и русскую жену Наталью.
Тарун, за счет хитрости и полезности — теперь диплом подкреплялся и опытом — умудрился быть на коне и при короле и при Дауде, пригодился он и после Саурской революции — поняв куда идет дело, он вступил в НДПА. Вообще то, по логике вещей он должен был относиться к парчамистам — представителям более образованных и менее радикальных слоев афганского общества. Но так получилось, что вступил он в Хальк — и принимал его туда лично Хафизулла Амин. Он же был его путеводной звездой — всегда и во всем Тарун придерживался своего учителя. И не прогадывал сразу после того, как НДПА в результате Саурской революции пришла к власти, Амину удалось продвинуть своего ученика на один из ключевых постов — начальника Царандоя, народной милиции. Даже после того скандального инцидента с гибелью посла в гостинице Амин снова помог — поставил не куда-нибудь, а в адъютанты самого товарища Тараки, генерального секретаря партии. Правда и условия поставил…
Но нельзя сказать, что Тарун, равно как и многие другие поддерживали Амина исключительно из-за карьерных или денежных соображений. Восток уважает силу и коварство и жестоко наказывает за слабость, даже мимолетную. Тараки был слаб духом, он даже жестокость проявлял половинчатую. Если бы он, например, приказал схватить и расстрелять Бабрака Кармаля — это бы все поняли. А он — просто отправил его и его сторонников послами в разные страны. Это поступок государственного деятеля? Это поступок труса! А вот за Амином видели именно силу — силу, коварство, бешеную работоспособность — и считали что именно то, что нужно Афганистану — это Амин. Не все тогда было просто и описывать Тараки в белых красках, а Амина в черных нельзя…
Тарун нащупал кассеты. Их было много, больше трех десятков. У генерального секретаря постоянно был народ и Тарун как адъютант и секретарь не только решал — пускать их в кабинет или нет, но и — писать разговор Тараки с посетителем или нет. Если писать все подряд — не хватит никаких кассет. Поэтому писалось только то, что представляло интерес — разговоры с советскими представителями (на этом посланник Амина, имевший дело с Таруном настаивал особо, Амина очень интересовала реальная позиция Советского Союза), разговоры с "твердой четверкой" — министром обороны Мухаммедом Асламом Ватанджаром, министром по делам границ Шир Джаном Маздурьяром, министром связи Саидом Мухаммедом Гулябзоем, министром безопасности Асадулло Сарвари. Остальные разговоры писались выборочно, на усмотрение Таруна. Сайед знал, что учитель помнит о нем.
На противоположной стороне затормозил Датсун, пыльный, старый, цвета топленого молока. Водитель — довольно молодой человек, невысокий, смуглый, с роскошными черными усами вышел из кабины, открыл капот, что-то подергал там. Снова сел за руль, попытался завести машину — не заводится. Огляделся, заметил стоящую на противоположной стороне улицы машину, решительно направился к ней…
— Не поможете, товарищ?
Сайед Тарун вышел из машины
— Что произошло?
— Кажется, сел аккумулятор. Машина старая.
— А может и не аккумулятор. У меня чаще всего бывают проблемы с карбюратором.
Пароль-отзыв. Все нормально.
Молодой огляделся.
— Вы сядьте и погазуйте, как я скажу. А я посмотрю, что такое случилось.
Тарун сел в машину, захлопнул дверцу. Вывалил обмотанные плотной бумагой кассеты на пол, под переднее пассажирское сидение, взял такой же, лежащий между сидениями сверток, там были пустые кассеты чтобы он мог продолжать работу.
— Давай!
Тарун повернул ключ в замке зажигания, нажал на газ — машина сначала чихнула, но потом мотор ровно и громко загудел, пробудившись ото сна.
— Вот спасибо… — молодой захлопнул капот
Тарун вышел из машины, провел рукой по голове, приглаживая волосы — сигнал того, что передача состоялась
— Это был не аккумулятор, правда?
— Вы были правы. Это был карбюратор, надо лучше знать машину…
Как и оговаривалось, Тарун уехал первым, молодой еще постоял около своей машины, чутко всматриваясь в ночную тьму, уже окутавшую город. В отличие от всего остального города, этом районе было освещение и бледно-желтые круги уличных фонарей лежали на пыльной дороге — но победить тьму они не могли, только высвечивали островки дня на асфальте. Как и любой восточный город Кабул ночью наполнен тенями — некоторые были дружественными некоторые — враждебными и нужно было понять только какова каждая из них. Здесь враждебных теней не было — и поэтому, молодой человек, выждав положенное время поехал дальше — к себе на работу, там знали что он работает часто по ночам и у него был круглосуточный пропуск в здание.
На следующий день, то же самый человек на том же самом Датсуне долго, минут тридцать петлял по улицам, петляющим около старой городской стены, пока наконец не приблизился к одной из неприметных и не самых больших вилл. Там, как и везде в городе властвовала темнота — и как и везде в ней были тени. Эти тени были враждебными, в руках у этих теней были автоматы Калашникова — но молодого человека и его машину они знали и не стали стрелять. Открылись стальные, выкрашенные в зеленый цвет ворота — и молодой человек загнал машину во двор, подальше от людских глаз. Именно здесь, в этой неприметной вилле в старом городе сегодня скрывался член ЦК НДПА, первый министр Афганистана Хафизулла Амин. Опасаясь покушения или ареста, он не жил со своей семьей и постоянно менял убежища, каждый день ночуя в новом месте. О том, где Амин будет этой ночью, знал лишь узкий круг посвященных лиц, среди них — старший лейтенант Мустафа Фархади, служивший в министерстве обороны Афганистана на посту радиоперехвата. Поскольку он учился в Советском союзе, профессионально занимался перехватом и расшифровкой переговоров посольств, имел доступ к специальной аппаратуре прослушивания — в группе Амина он отвечал за прослушивание телефонов интересующих Амина людей и зданий. Он почти в открытую хранил в своей каморке не только переговоры посольств, но и информацию из кабинета генерального секретаря ЦК НДПА, министров обороны, внутренних дел, безопасности. Вся информация стекалась к нему, он свободно вносил и выносил данные — потому что с безопасностью в здании были серьезные проблемы, отвечавший за безопасность и режим офицер тоже был из "аминистов" и во всем помогал Фархади.
— Да продлятся ваши дни, учитель… — поклонился Мустафа, войдя в комнату, где за старым письменным столом сидел Амин. Вообще-то раньше говорили "Да продлит Аллах ваши дни…" — но это было давно, еще до революции.
Амин поднял голову от бумаг. Уже наступил новый день, время было полпервого ночи — но он работал и в это время. Первый министр, член ЦК НДПА, министр иностранных дел, фактически еще и министр обороны, потому что большинство командиров полков и корпусов являлись "аминистами" и подчинялись ему, а не Ватанджару. Всю эту работу Амин делал сам, мало кому чего перепоручая и предпочитая лично вникать во все. В этом смысле Амин затыкал за пояс любого из деятелей афганской революции, которые жили по принципу: сделали революцию и все а дальше все само собой сложится.
— Здравствуй, Мустафа… Принес ли ты для меня хорошие новости? — Амин понимал, что сам все кассеты, которые собирает для него Фархади, прослушать не сможет, и поэтому оказывал доверие своему молодому соратнику. На своем рабочем месте Фархади слушал кассеты и выделял только самое важное — о чем потом и рассказывал Амину.
— Новостей много, учитель. Товарищ Тарун передал двадцать шесть кассет с записями, я их прослушал сегодня. Самые интересные две. Первая — разговор Тараки с товарищами из Советского союза, Гореловым и Павловским.
— Что же в нем?
— Павловский и Горелов говорят о том, что нужно обеспечить единство партии. Контрреволюция только и ждет раскола в партии, чтобы покуситься на власть.
— А Тараки?
— Тараки говорит, что между ним и вами, учитель, нет никаких противоречий, что он по-прежнему ваш учитель, а вы — его ученик…
Амин улыбнулся. Не зло, скорее насмешливо.
Из всех фигур афганской политической сцены конца семидесятых наиболее противоречивой и плохо изученной является фигура Хафизуллы Амина. Обычно о Хафизулле Амине говорят по принципу: либо ничего либо плохо. И никто даже не пытается объяснить неувязок — а их немало! — в официальной исторической трактовке тех или иных событий.
Прежде всего Хафизуллу Амина обвиняют в интриганстве. Да, ну и? А вообще, если посмотреть на то что творилось в Афганистане в то время? Сначала драка между двумя фракциям НДПА — Хальк и Парчам. Драка эта несмотря на все усилия советской стороны не только не прекратилась — но и вышла на уровень политического и даже физического уничтожения сторон. Сам Нур Мухаммед Тараки — не он ли любой ценой оттирал Бабрака Кармаля от власти, не он ли потом высылал из страны его и его сторонников послами? Наконец — не при нем ли к смертной казни приговорили двоих оставшихся в Афганистане сторонников Кармаля (Кештманда и Кадыра, Амин потом заменил смертную казнь пятнадцатью годами тюрьмы)? Все это делалось при Тараки, представляемом невинной жертвой Амина. Я не оправдываю Амина и того, что он делал — я просто хочу сказать, что в волчьей стае пристало быть волком, не овцой — если не хочешь быть съеденным.
Амина обвиняют в жестокости — это второе популярное обвинение. А кто-нибудь пробовал править восточной страной без жестокости? Пробовал? И долго прожил?
Амин был жесток вынужденно. Он знал свою страну как никто другой, он был пуштуном и выходцем из небогатой семьи. Он не питал никаких иллюзий насчет власти и методов ее осуществления. Он понимал, что если не проявлять жестокость — племенные группировки и политические группировки начнут разрывать страну на части — это в условиях все возрастающей, пользующейся поддержкой США исламской угрозы.
Не стоит судить человека до тех пор, пока не окажешься на его месте…
— Между нами и в самом деле нет раскола… — медленно проговорил он — но раскол в партии есть и Тараки этого не видит. Раскол в том, что банда четырех откололась от партии, ведут себя без стыда и совести, не занимаются делами, порученные им Раскол в том, что генеральный секретарь партии покрывает этих людей подрывая тем самым доверие к самой партии. Вот в чем раскол, Мустафа!
— Вы правы, учитель… — произнес Мустафа
Амин улыбнулся. Он умел подбирать людей. В этом ему хорошо помогла школа американского университета, он многое понял тогда, в Америке. Расклад в политической игре зачастую зависит не от первых лиц, нет… Расклад определяют мелкие люди, на которых никто не обращает внимания. Обычные исполнители. Такие, к примеру, как Мустафа Фархади — человек не имеющий власти и при этом находящийся на ключевой должности, имеющий возможность слушать кого угодно. Если министр подбирает себе толкового заместителя, готового взять на себя основную работу по министерству — он это и сделает, отдаст основной объем работы и сам будет наслаждаться жизнью, сам даже не понимая, что он уже не министр. Вот таких людей и надо искать, взращивать, привлекать на свою сторону — тех, кто делает работу, а не просто отдает распоряжения.
Документ подлинный
Подлежит возврату в течение 3-х дней
ЦК КПСС (Общий отдел 1-ый Сектор)
Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Коммунистическая партия Советского союза, Центральный комитет Совершенно секретно Особая папка
N П150/93
Т.т. Брежневу, Косыгину, Андропову, Громыко, Суслову, Устинову, Пономареву, Смиртюкову
Выписка из протокола N 150 заседания Политбюро ЦК КПСС от 21 апреля 1979 года
О нецелесообразности участия советских экипажей боевых вертолетов в подавлении контрреволюционных выступлений в Демократической республике Афганистан
— Согласиться с предложением по этому вопросу, изложенным в записке Министерства обороны от 18 апреля 1979 года N 318/3/0430
— Утвердить проект указаний Главному военному советнику в Демократической Республике Афганистан (прилагается)
Секретарь ЦК К пункту 93 протокола N 15 °Cовершенно секретно Особая папка
Кабул
Главному военному советнику
Сообщите Премьер-министру Демократической Республики Афганистан Х. Амину, что просьба о направлении 15–20 боевых вертолетов с советскими экипажами доложена Советскому правительству.
Скажите, что афганскому руководству уже давались разъяснения о нецелесообразности непосредственного участия советских воинских подразделений в мероприятиях по подавлению контрреволюционных выступлений в ДРА, так как подобные акции будут использованы врагами афганской революции и внешними враждебными силами в целях фальсификации советской интернациональной помощи Афганистану и проведения антиправительственной и антисоветской пропаганды среди афганского населения.
Подчеркните, что в течение марта-апреля с.г. ДРА уже поставлены 25 боевых вертолетов, которые обеспечены 5-10 комплектами боеприпасов.
Убедите Х. Амина что имеющиеся боевые вертолеты с афганскими экипажами способны совместно с подразделениями сухопутных войск и боевой авиацией решать задачи по подавлению контрреволюционных выступлений.
Разработайте для афганского командования необходимые рекомендации по этому вопросу.