Провести подготовку для ремонта и восстановления танков и
автомашин в соединениях, участвовавших в операциях против Греции и
Югославии.
Рациональное использование времени ввиду отсрочки операции
"Барбаросса", задерживающейся по крайней мере на четыре недели..."
РАБОТА ПО СПЕКТРАЛЬНОМУ МЕТОДУ
_____________________________________________________________________
Риббентроп не любил Розенбергов по двум причинам. Во-первых, потому, что они, по отзывам зарубежных журналистов, были "эталонами истинных арийцев" (подразумевалась их внешность) среди всего партийного и государственного руководства рейха: голубоглазые, высоколобые, с крепкими подбородками и "хотя бы остаточно, - как шутил Риббентроп в домашнем кругу, - но все-таки блондины". Во-вторых, и это было главное в объяснении его неприязни к рейхслейтеру, они исповедовали два совершенно различных начала в подходе к одной и той же проблеме, за которую отвечали перед фюрером, - внешней политике рейха.
Розенберга Риббентроп не называл иначе, как "теоретик", вкладывая в это определение все то презрение, которое плохо образованный, но сильный практик испытывает к тому, что руководствуется созданными им же самим канонами, кто каждый свой шаг соотносит с цитатами из своей же книги "Миф XX века" и кто хоть и не прямо, но, в соответствии с иерархической лестницей НСДАП, косвенно мог принимать или отвергать акции рейхсминистра иностранных дел.
Риббентроп сделал карьеру на Британии. Он сделал то, во что никто не верил: он подписал с Чемберленом морской договор, и это можно было считать прелюдией к выполнению стратегического плана фюрера: "Единственным союзником Германии в Европе может быть Англия, и никто больше".
То, что не удавалось сделать традиционной германской дипломатии, чинному министру фон Нейрату, то, что до тошноты порядочный посол рейха в Лондоне Хеш называл идиотизмом, то, что подвергал ироническому осмеянию Розенберг во время обсуждения в рейхсканцелярии плана поездки Риббентропа, стало свершившимся фактом: Чемберлен протянул свою джентльменскую суховатую руку быстрой и потной руке Гитлера.
Эта победа Риббентропа оказалась главным поражением Розенберга: у всех была на памяти его ирония по поводу "новой дипломатии национал-социализма", предложенной Риббентропом. Она, эта новая дипломатия, должна была, взяв как изначальную основу наступления "Мою борьбу" фюрера (а никак не "Миф XX века" Розенберга), действовать в духе этой "великой книги, открывшей германской расе путь в светозарное будущее" - то есть смело, напористо, убежденно, без обязательных для прежней дипломатии лавирований, недоговорок и компромиссов. И главное - смело, главное - не подстраиваясь под хорошо изученного партнера в переговорах, а, наоборот, заставляя партнера принять тебя таким, каков ты есть. Это дает огромный выигрыш в темпе и в качестве, ибо западноевропейский партнер, который исповедует, естественно, консервативный, веками рождавшийся традиционализм, столкнувшись с новой манерой вести переговоры, с новым качеством дипломатии, созданной идеями национал-социализма, будет озабочен уже не столько тем, чтобы п о б е д и т ь, но тем, как бы не п о т е р я т ь, поскольку "дело приходится иметь с хамами, а им лучше отдать малость, пока они сами не отхватили по-хамски главное".
Розенберг старался везде и всюду подчеркивать "гуманизм" и "интеллигентность" учения Гитлера; Риббентроп - в противовес ему - об учении фюрера ничего не говорил, но действовал отнюдь не как интеллигент и гуманист; он сразу же заявлял в переговорах свой новый стиль, стиль открытого удара и угрозы: "Если сами добром не дадите - возьмем силой. Вы нас вынудите к этому, и вся ответственность за последствия этого вынужденного вами шага ляжет на вас, и история вам этого не простит". Западная дипломатия, "отягощенная, - как сказал Риббентроп, - чрезмерным знанием мировой истории", старалась подверстать новое движение, родившееся в Германии, под свои представления о политике, заставить Гитлера принять их манеру поведения; они считали, что путь этот, видимо, будет длительным и сложным, но идти на открытую конфронтацию с великим народом через шестнадцать лет после окончания мировой бойни - не гуманно и жестоко. В конце концов, считалось в западных кругах, Гитлер - европеец, с ним надо вести себя так, как это принято в Европе. Не замечать его так, как можно позволить себе не замечать Россию, - немыслимо, ибо Россия - отсталая азиатская держава, которая сама по себе изрыгнет большевизм, оставшись один на один со своими экономическими трудностями, окруженная на востоке алчными азиатскими государствами, а на западе - стеной холодного и надменного непризнания. Гитлер же представляет Германию, без которой европейская, да и мировая цивилизация - невозможна.
Ребенок, угадав, что взрослые, побеседовав с врачами-педиатрами, пришли к выводу, что наказание может лишь травмировать слабую душу и подвигнуть дитя на еще большие грубости и шалости, становится домашним сатрапом; ему все позволяется, все прощается, и всем его шалостям находят объяснение: "Повзрослеет - поймет и изменится".
Риббентроп исходил именно из этого простого житейского правила, забываемого умными дипломатами, когда они садятся за стол переговоров со взрослым контрагентом. И он одержал победу, он вернулся в Берлин победителем, и он, а не Розенберг стал рейхсминистром иностранных дел, когда фюрер приказал либо разогнать беспартийных аристократов, засевших в МИДе, либо принудить их служить не традициям, а новому - его, фюрера, идее.
В общении с подчиненными Риббентроп выработал такую же манеру, как и в переговорах с противником: краткость, сухость, четкость.
- Я рад, - сказал он Веезенмайеру, - что именно вам вменено в обязанность вписать еще одну страницу нашего дипломатического подвига в летопись истории национал-социализма. Я убежден, что вы победите в Югославии так же легко, как вы победили в Словакии. Я даю вам санкцию на контакты со всеми оппозиционными и сепаратистскими силами в Загребе и вне его. Я договорился с хорватским лидером Влатко Мачеком о том, что ваша миссия пройдет вне поля зрения Белграда. Вы должны подготовить правительство Хорватии, которое будет встречать наши войска по старому славянскому обычаю: хлебом и солью. Вы должны сделать так, чтобы это новое правительство было нашим карманным правительством и чтобы оно позаботилось о том, как объяснить миру необходимость ввода наших войск в Югославию, проведя точный водораздел между политическим к а ч е с т в о м ввода наших войск в Хорватию и в Сербию. В остальном я полагаюсь на ваш опыт. Это все. Хайль Гитлер!
Гейдрих, пригласив для беседы Веезенмайера, мучительно долго буравил красивое и сильное лицо штандартенфюрера своими маленькими раскосыми голубыми глазами, а потом неожиданно спросил:
- Скажите откровенно: ваша детская, самая первая мечта о будущем рисовалась вам в образе офицера, или все-таки вас с самого начала тянуло в дипломатию?
Зная, что РСХА не то место, где надо развешивать слюни по веткам, а Гейдрих не тот человек, который просто так задает отвлеченные вопросы, Веезенмайер ответил так, как, ему казалось, следовало ответить этому холодному и властному человеку.
- Будущее рисовалось мне, группенфюрер, - сказал он, - в солдатском служении идеям Адольфа Гитлера...
Гейдрих заметил:
- В дни вашего детства идей Адольфа Гитлера как таковых не было. В дни вашего детства Адольф Шикльгрубер учился рисованию в Вене и зарабатывал себе на хлеб, нанимаясь чернорабочим на строительство банковских зданий. Я ждал вашего конкретного ответа потому, что думал подсказать вам кое-какие детали, и касались бы они дипломатии и армии нам все-таки известно то, что неизвестно ни МИДу, ни внешнеполитическому отделу партии. Нам вменено в обязанность подсматривать в замочные скважины спален - как это ни противно... Но поскольку вас интересует служение чистой идее, то я не вправе давать вам конкретные советы. Я ограничусь просьбой: думайте о кадрах, Веезенмайер, о славянских кадрах. Думайте о том, чтобы циклопы убивали циклопов. Думайте о том, чтобы славянское племя хорватских циклопов стало штурмовым отрядом, послушным нашей с вами воле в борьбе против всех иных славянских циклопов: сербов, поляков, украинцев, русских. Ищите людей, которые хоть как-то соответствуют по уровню своего интеллекта нам с вами, арийцам. Вот, собственно, и все. Нас интересуют люди - самые разные, в самых разных областях; без этих людей, которых мы с вами условились называть циклопами, нет будущего Европы. Я говорю не слишком грубо? Ваш ученый слух не коробит моя манера выражать мысль, не заворачивая ее в цветную бумажку, как на рождественских распродажах?
- Меня восхищает ваше умение честно говорить о главном, - ответил Веезенмайер, испытывая горькую брезгливость: мир, увы, устроен таким образом, что все в нем взаимосвязано, и вне этой взаимосвязанности он существовать не может - чистота и грязь, нежность и скотство, ум и сила, он и Гейдрих - одна монета, как ни крути, только разные символы отчеканены на двух сторонах, и которая важнее - не поймешь: реальная стоимость или всеохватная государственная эмблема.
В этот же день Гесс вызвал в партийную канцелярию Риббентропа и Розенберга. Он закончил работу над тремя документами. Первый документ должен быть опубликован МИДом в тот момент, когда это будет признано целесообразным армией - в случае непредвиденной задержки в передислокации частей к югославским границам; второй документ должен быть опубликован за день до появления документа мидовского, и, наконец, третий документ, перечеркивающий два предыдущих, - речь Гитлера - станет известен миру в тот час, когда начнется "Операция-25".
Первый документ - в редакции Гесса - звучал следующим образом:
"Германское министерство иностранных дел уполномочено заявить, что внутренние дела Югославии не могут явиться поводом ни для протестов со стороны Берлина, ни тем более для интервенции. Все слухи о подготовке войны против Югославии являются злостным вымыслом английской империалистической пропаганды. Германия всегда и всюду проводит политику мира и добрососедства и никогда первой не давала и не будет давать впредь каких-либо поводов для конфликта".
Риббентроп согласился с проектом заявления МИДа, предложенным Гессом, однако попросил заранее подготовить для опубликования в газетах текст интервью с шефом отдела печати МИДа Шмитом - на случай каких-либо непредвиденных акций Белграда.
- Что вы имеете в виду? - спросил Гесс. - Какие акции Белграда?
- Договор с Москвой, например.
- Это нереально, - заметил Розенберг. - Москва не решится на такой шаг.
- Пусть Шмит заготовит текст интервью, - задумчиво сказал Гесс, которое должно звучать так, что Берлин возлагает всю ответственность за ухудшение отношений между нашими странами на Белград. Не больше. Теперь о документах по вашему ведомству, - обратился он к Розенбергу. - Я прочту проект корреспонденции, которые будет публиковать Геббельс, а вы внесите коррективы, если мои сотрудники ошиблись в мелочах: "Из Граца сообщают, что сюда прибывают поезда с немецкими беженцами из Югославии. При отправлении поездов сербы кричали: "Уезжайте, германские свиньи!"
- "Немецкие колбасники", - сразу же поправил Розенберг, - славяне называют нас "колбасниками".
Гесс сделал быструю пометку, поблагодарил его кивком головы и продолжал читать текст:
- "Скажите вашему фюреру, что мы хотим войны и вашей крови! Теперь мы будем мучить швабов и изрежем их на куски!"
- "На маленькие кусочки", - вставил Розенберг. - Славяне любят конкретность в метафорах.
- Хорошо, спасибо, - чуть раздраженно ответил Гесс. - "Мы будем мостить улицы вашими телами! Ваши трупы поплывут по нашим рекам! Вена станет сербским городом! Мы повесим тамошних швабов на фонарях, головой вниз!"
- Лучше - "за ноги", - снова поправил Гесса рейхслейтер. - "Головой вниз" имеет несколько юмористическое звучание.
- Так это же они пишут, а не мы, - улыбнулся Гесс. - Пусть это и выглядит смехотворно! Итак, сначала мы печатаем в газетах материалы о зверстве сербов по отношению к немецкому меньшинству, потом Риббентроп выступает с заявлением о нашей позиция. а в речи фюрера, с которой он просил меня вас ознакомить, будет подведена черта под всем этим так называемым югославским вопросом. - Гесс открыл папку и начал читать:
- "С тех пор как английский империализм стал завоевывать мир, он
стремится толкать Европу во все новые и новые войны. Британии
интересна Европа, ослабленная конфликтами. Только в условиях слабой и
истощенной Европы она может достигнуть своих гегемонистских выгод.
Именно Англия принудила старую Германию к прошлой битве. Но сейчас
времена изменились. Да, времена изменились, но Англия осталась
прежней. Она нашла подкупленных наймитов в Польше, которые - без
всякого на то повода - начали против нас войну. Удар Польши был
отражен. Тогда Англия предприняла попытку ударить по рейху из
Норвегии, расчленив наш северный фланг. И этот вероломный удар был