Вернувшись к себе, Риббентроп продиктовал телеграмму, которую попросил зашифровать и немедленно отправить Веезенмайеру:
"Ускорьте контакты с лидерами усташей. Помните, что чем страшнее
будет террор возмездия против изменников сербов, продавшихся Лондону,
тем униженнее оставшиеся в живых приползут к сапогам немецких солдат.
Удар должен быть нанесен выборочно - и по тупой массе, по толпе, и по
носителям духовных ценностей. В последнем случае необходимо
ликвидировать всех инакомыслящих хорватов еще более непримиримо, чем
сербов, ибо, дай мы тлеть углям неуправляемого хорватского духа,
возгорится пламя неповиновения среди тех, кто должен стать на
какое-то время карателем сербов..."
Розенберг отправил шифровку своему непосредственному представителю в Загребе - Вальтеру Малетке. Ее содержание резко отличалось от телеграммы Риббентропа.
"Вам надлежит, - писал он своему сотруднику, - сделать Мачека не
просто нашим союзником; следует провести с ним такого рода
подготовительную работу, чтобы в надлежащий момент он смог объяснить
миру гнев хорватов против сербского засилья, и не просто объяснить
этот гнев, но обосновать его теоретически, исходя из посылов нашей
расовой теории. Эту работу вам надлежит проводить исподволь,
настойчиво и энергично, не вмешивая в нее других представителей
рейха, занятых по долгу службы в Загребе".
Кейтель продиктовал приказ генерал-фельдмаршалу Листу:
"Сотни самолетов должны обрушить на столицу Югославии тысячи
тонн бомб в первые часы вторжения. Бомбардировка имеет не столько
стратегическое значение, сколько демонстративное - как удар возмездия
и кара страхом".
Этот документ - в копии - был послан Риббентропу: во-первых, чтобы показать рейхсминистру, как армия откликнулась на слова фюрера, а во-вторых, чтобы министерство иностранных дел сообщило немцам в Югославии о готовящемся налете и предупредило о необходимости - под любым предлогом - покинуть Белград шестого апреля с пяти утра до семи часов вечера.
Начальник имперского штаба Джон Дилл прилетел из Афин в Белград ночью, опасаясь нападения итальянских истребителей. Он был в штатском такое условие поставил Симович; "Не надо злить немцев, не надо давать им карты в руки". С аэродрома он сразу же отправился к премьеру,
- Мы окажем вам помощь, - пообещал Дилл, - но в пределах реальных возможностей: в Греции у нас всего три дивизии, а Нильская армия не может оголять Суэцкий канал, потому что Роммель набирает силу в Африке. Мы сможем передать вам одну дивизию и одну моторизованную бригаду.
- Но у Листа по меньшей мере двенадцать дивизий.
- Я понимаю, - вздохнул Дилл, - я все понимаю, генерал, но пока еще не изобретен способ создавать солдат из воздуха. Я предлагаю, чтобы наши штабные офицеры начали немедленные переговоры о возможности отступления югославских армий к Салоникам, объединения их с греками и с нами и создания общей линии обороны.
- Господин фельдмаршал, речь, в таком случае, пойдет о защите британских интересов на Ближнем и Среднем Востоке, но отнюдь не о защите Югославии, - сказал Симович. - Возможно, наши объединенные части и удержат фронт в Салониках... Это будет означать, что я своими руками отдаю мою родину под власть Гитлера.
- Я понимаю, я все понимаю, господин премьер-министр. Но пока Россия не вступила в войну, единственный гарант европейского возрождения Великобритания. Как это ни горько говорить, но вы, сражаясь за интересы империи, в большей мере поможете своей родине - в будущем, естественно, чем если бы в настоящем решились на сражение с Гитлером. Я военный, как и вы, поэтому я говорю по-солдатски открыто и доверительно.
- Ставка на Москву? - спросил Симович. - Я ждал вашего приезда, чтобы окончательно выяснить военные возможности на Балканах. Итак, ставка на Москву. Как вы относитесь к этому?
- Если Кремль согласится выступить против Гитлера самим фактом переговоров с вами, этот шаг - во всех смыслах - будет иметь позитивное значение. И не столько сейчас, сколько впоследствии. Боюсь, впрочем, огорчить вас - мне сдается, что Кремль не рискнет начать с вами переговоры...
...Через два часа Симович вызвал для беседы советского поверенного в делах Лебедева.
- Пусть приготовят чай, - попросил он секретаря, - разговор, видимо, затянется, а я не спал две ночи.
Лишь после того, как Симович испробовал все пути для урегулирования отношений с Германией; лишь тогда, когда югославскому послу в Берлине было сказано, что "после тех актов террора, которым подверглись лица немецкой национальности в Белграде, впредь наши дипломатические отношения переходят на уровень консульских"; лишь после того, как главное командование югославской армии провело ночное совещание с фельдмаршалом Диллом и выявило со всей определенностью, что военная помощь Великобритании может носить лишь символический характер; лишь тогда, когда Симович убедился, что хорватский лидер Мачек по-прежнему саботирует участие в его правительстве и проводит в Загребе сепаратистскую линию, - лишь после всего этого Симович решил начать переговоры с Советским Союзом, хотя он мог и должен был начать их еще три дня назад.
Когда советский поверенный в делах Лебедев сообщил Молотову шифрованной телеграммой о том, что Симович обращается с просьбой заключить договор о дружбе и взаимной помощи, то есть тот самый договор, который был предложен Белграду Советским Союзом еще несколько месяцев назад, в дни, когда Риббентроп требовал немедленного присоединения Белграда к Тройственному пакту, шифровка эта была доложена Сталину.
- Заигрались, а нам расхлебывай, - попыхивая трубкой, хмуро проговорил Сталин. Он ходил по кабинету, ступая осторожно и мягко. - Что дает разведка? Какие у них данные о ситуации на Балканах?
- Она сообщает, что армии Листа в Болгарии начали передислокацию к западным границам, - ответил Молотов. - В Венгрии происходит концентрация германских войск в районах, которые прилегают к стратегическим дорогам, ведущим на Белград, товарищ Сталин.
- Что же это - война?
- Может быть, демонстрация силы? Нажим на Симовича...
- А поточнее? Война или демонстрация силы? Нельзя ли поточнее? Если война, то, значит, нам предлагает дружбу покойник? Политический покойник? Значит, будущие историки посмеются над доверчивыми глупцами типа Молотова и Сталина, которые подписали договор о дружбе с политическим трупом?
Сталин остановился у стены, и Молотов, глядя на его сутулую спину с чуть опущенным правым плечом, на мгновение раньше движения угадал само движение: Сталин обернулся, и зеленоватые глаза его остановили медленный, изучающий взгляд на лице наркома.
- Если мы пойдем на заключение договора о дружбе, это будет первый договор такого рода в Европе, - сказал Молотов.
- Это будет первый договор со славянской державой, - уточнил Сталин, - которая уже однажды стала объектом мировой войны, определенного рода побудителем войны в Европе. Значит, будущие историки могут попрекнуть Молотова и Сталина в том, что они пошли на поводу у традиционной русской царской политики на Балканах?
Он неслышно повернулся, подошел к столу, взял книгу в сером кожаном переплете, открыл ее и неторопливо прочитал:
- "Благодарю за телеграмму. Очень рад слышать, что Вильгельм старается прийти с Ники к соглашению относительно мира. Мировая война была бы непоправимым бедствием, и я от души надеюсь, что ее удастся предотвратить. Мое правительство, со своей стороны, делает все возможное, предлагая и России и Франции приостановить дальнейшие военные приготовления, если Австрия удовлетворится занятием Белграда и окружающей его сербской территории как залогом для успешного выполнения требований, при условии, что и другие государства тем временем приостановят свои военные приготовления. Георг, король британский..."
Сталин поднял глаза на Молотова, набил трубку, продолжая смотреть куда-то в надбровье собеседника, потом медленно, словно бы сознавая значимость каждого своего слова, уперся пальцем в строчки.
- "Как Англия, так Германия и Австрия хотели локализовать конфликт в Сербии, - продолжал Сталин. - В России агитировала влиятельная партия, желавшая во что бы то ни стало вызвать войну. Нападение России ставило лицом к лицу со свершившимся фактом, и в последнюю минуту в Австрии побоялись приостановить мобилизацию, дабы не опоздать с обороной. Послы не всегда говорили то, чего от них хотело их правительство, - Сталин чуть усмехнулся и сделал короткую затяжку, - они передавали поручения вполне корректно, но если их личное мнение, - Сталин на мгновенье поднял глаза на Молотова, в них метались искорки молчаливого смеха, - несколько отклонялось от предписанного, то это разногласие ни от кого не оставалось в тайне..."