- А если предположить, что в данном случае Черчилль говорит правду?
- Да? - удивился Сталин. - А зачем ему это? Вы скажите вашим работникам, пусть они повнимательнее изучают тех, кто поставляет им такого рода сведения. И ответьте на вопрос, который я задаю вам уже второй раз: Гитлер начнет кампанию в Югославии или нет? А если начнет, когда именно? Приблизительный ответ в данном случае меня не устроит. Срок - день, от силы два.
Той же ночью начальник военно-дипломатического управления РККА заехал без звонка на квартиру югославского военного атташе полковника Максимовича.
- Что-нибудь случилось? - испуганно спросил Максимович. - Уже началось?
- Вас приглашает товарищ Сталин, господин полковник.
...Максимович впервые видел Сталина так близко. До этого он два раза встречал Сталина на приемах, но, как говорил потом Максимович, тот разговаривал с гостями мало, да и то лишь с послами великих держав.
- Не сердитесь, что вас потревожили так поздно? - Голос у Сталина был глуховатый, словно простуженный. Его зеленоватые глаза обняли фигуру Максимовича, отметили количество орденских ленточек, соотнесли это декоративно-цветное количество с возрастом - воевать на первой мировой толком не мог, молод; глаза Сталина зажглись на какое-то мгновение, но быстро потухли, сосредоточившись на желто-зеленом - в цвет глаз - огоньке спички, поднесенной к трубке.
- Господин Сталин, для меня это большая честь - беседовать с вами. В любое время суток.
- У вас, говорят, рабочий день начинается в шесть и кончается в три пополудни, - сказал Сталин. - А у нас начинается в три пополудни и кончается в шесть утра. Так что в чужом монастыре вам приходится жить по чужому уставу.
- Тем более что в этом монастыре такой настоятель. - Максимович позволил себе пошутить.
- Что - страшный настоятель?
- Строгий.
- Ладно, о монастырях позже, полковник, - улыбнулся Сталин. - Я пригласил вас, чтобы поговорить о ситуации в Югославии. Меня часто обвиняют в грубости, и это, конечно, тяжкое обвинение. Поэтому не сердитесь за грубый вопрос: как думаете, сколь долго ваша армия сможет противостоять неприятелю, если предположить войну?
- Наша армия будет биться насмерть.
Сталин поморщился, не скрывая разочарования стереотипным ответом Максимовича.
- Это декларация, а у нас декларировать умеют почище, чем у вас. Меня интересуют факты.
- Мы можем выставить до сорока дивизий.
- Сорока? - переспросил Сталин, и Максимович почувствовал в его вопросе недоверие, подумав сразу, что напрасно завысил цифру: Сталин, видимо, точно знал, что под ружье в случае всеобщей мобилизации может быть поставлено не сорок, а тридцать дивизий.
- Около сорока, - поправился Максимович, отметив про себя, что не может найти правильную линию в разговоре со Сталиным, ощущая все время скованность и робость.
- Скорее всего вы сможете выставить тридцать дивизий, - сказал Сталин. - Так мне кажется.
- Тридцать пять, - чувствуя себя смешным, солгал Максимович.
- Ну что ж, будем считать - тридцать пять, - снисходительно согласился Сталин. - Видимо, это станет возможным только в случае объявления немедленной мобилизации? Видимо, в дни мира Югославия не может позволить себе такую роскошь - держать под ружьем тридцать пять дивизий?
- Вы правы, господин Сталин.
- А оружие? Зенитная артиллерия? Танки?
Максимович ощутил облегчение: все время, пока шел разговор, он был лишен инициативы и поставлен в положение человека, вынужденного давать однозначные ответы на жесткие и столь же однозначные вопросы. Сейчас этим своим вопросом Сталин позволил Максимовичу перейти в наступление.
- Год назад мы вели переговоры с вашей страной. Мы хотели купить у вас оружие, но уважаемые господа из Наркомата обороны ответили отказом. Поэтому конечно же сейчас мы испытываем серьезные затруднения с вооружением.
- Отказал вам не Наркомат обороны, а я, - глухо ответил Сталин, попыхивая трубкой, лениво поднося ее к усам и так же лениво отодвигая свою небольшую веснушчатую руку, в которой была зажата эта маленькая, вишневого цвета трубка. Он поглядел на полковника, словно ожидая реакции, но тот молчал. - Я считаю, - продолжал Сталин, - что нельзя одновременно сосать двух маток. Вы вели переговоры с Германией, Англией, Францией и с нами. Об одном и том же, о закупке оружия. Я не умею верить людям, которые ведут одновременные переговоры с тремя разными силами.
- С двумя, - заметил Максимович. - Англия и Франция - с одной стороны, а Германия и Советский Союз - с другой.
Глаза Сталина сощурились, лицо мгновенно побелело, словно от удара. Так, впрочем, было лишь несколько секунд. Потом он пыхнул трубкой и повторил:
- С тремя. Англия, Франция и Германия - две воюющие силы, и Советская Россия - третья сила, пребывающая в состоянии мира.
- Говоря о двух силах, я имел в виду пакт между Москвой и Берлином.
- Говоря о трех силах, я имел в виду этот же пакт, - возразил Сталин.
- Мы не могли отвергнуть остальные возможности, сосредоточившись на одной лишь, советской, - сказал Максимович, - в конце концов каждое государство может сопоставлять разные условия, которые выдвигаются во время переговоров.
Проецируя на политику опыт внутрипартийной борьбы, Сталин понимал, что отсутствие широкой практики внешнеполитических контактов поставило его сейчас в сложное положение. Югослав конечно же прав, когда говорит о необходимости обдумать все предложения, а уже потом остановиться на одном. Понимая правоту Максимовича, Сталин тем не менее в душе не мог согласиться с его доводами.
- Как у вас сейчас с вооружением?
- Мы можем противостоять агрессии, - помедлив, ответил Максимович.
- Что значит "противостоять агрессии"? - удивился Сталин. - Нельзя предпринимать серьезные шаги, не будучи процентов на семьдесят уверенным в победе, в окончательной победе над агрессором, а не в противостоянии ему. Это пассив - противостояние, в то время как агрессия максимально активна.
- По-моему, ваш первый вопрос был сформулирован в плане моего ответа, господин Сталин. Вы спросили меня, сколько времени наша армия сможет противостоять неприятелю.
- Я не имею права формулировать мой вопрос иначе, это может быть расценено как подстрекательство, полковник. Вы же ответили мне декларацией и сейчас продолжаете декларировать. По нашим сведениям, у вас старые чешские танки и почти нет зенитной артиллерии. Немцы продали вам устаревшее оружие. По нашим сведениям, ваша главная ставка - конница, а это смешно в век техники. Меня интересует: озабочен ли новый режим состоянием армии? Меня интересует: предпринимает ли новый режим какие-то меры, чтобы в наикратчайший срок оснастить армию техникой? Какой? В каких количествах? У кого купленной? Меня интересует: известно ли вашему командованию - хотя бы в общих чертах, - каким и откуда должен быть удар, если допустить начало агрессии против вашей страны? Меня интересует: не дрогнет ли ваше командование, допусти я на миг агрессию и допусти - мы с вами - временные неудачи югославской армии?
- Нет. Наши военные руководители будут продолжать борьбу, какой бы тяжелой она ни была. Нас не сломят временные неудачи.
- Все же вы дипломат во-первых и лишь во-вторых - военный. Будь вы военным во-первых, вы бы неминуемо стали задавать мне столь же конкретные вопросы, как я вам. Вы бы неминуемо были готовы к тому, что сейчас следует просить, в каких пределах и на каких условиях. Как видно, ваши руководители еще не дали вам такого рода установок. Ну что ж, им видней. Однако можете сообщить им, что Советский Союз готов рассмотреть ваши просьбы и помочь вам в самый короткий срок. Тем более что вы так жарко убеждаете меня в готовности сражаться насмерть, хотя это утверждение априорно, а отнюдь не доказано.
- Я немедленно снесусь с моим правительством.
- Снеситесь, - согласился Сталин, поднимаясь из-за стола. - Не люблю суетливых людей, но и копуш тоже побаиваюсь, особенно если предстоит иметь с ними дело. Обстоятельность - это одно, а медлительность - совсем иное. Как, кстати, у вас с дорогами? - уже возле двери остановил он Максимовича неожиданным вопросом. - Весной сильно развозит?
- В горах - да.
- А в поймах? Насколько нам известно, ваши стратегические дороги, те, которые могут быть использованы танковыми соединениями противника, проходят как в горах, так и в поймах рек.
- Сейчас время разливов. Из дома пишут, что Сава сильно разлилась.
- Сава? Это в Хорватии?
- Да.
- А в Сербии? На границах с Болгарией? - очень тихо спросил Сталин. Там ведь нет рек. Значит, там есть свобода для танкового маневра?