- Скоро.
- Я умею разговаривать с моими агентами и поэтому никогда не даю размытого ответа на точный вопрос - я боюсь, что мне перестанут верить.
- Грац, я штандартенфюрер СС, сиречь полковник, если перевести на язык здешней армейской субординации. А план вторжения у нас и план обороны у вас готовят министры. Скоро - это самое доверительное. Это то, что знаю я. Как скоро? Думаю, в течение двух недель, судя по тому, как меня торопят в Берлине.
- Мы успеем. Мы успеем даже за неделю.
- Рассказывайте, Грац. Тут, кстати, надежно? Аппаратуру установить не могли?
- Дом проверил наш человек, инженер-электрик. Телефон, видимо, ненадежен, но он на первом этаже. Можно говорить спокойно.
Грац сбросил простыню, снял со спинки стула брюки и рубашку, положил их рядом с собой, натянул носки и снова хрустко потянулся.
Веезенмайер поймал себя на мысли, что завидует той уверенности, с которой Грац одевается, не смущаясь своего тела, сильного и натренированного. Веезенмайер представил себя на его месте: он стыдился угрей на плечах, смущался, если кто-то мог увидеть его слабые плечи и неестественно широкий таз, словно насильственно прикрепленный к сухощавой фигуре.
- Штурмовые отряды усташей сейчас организовываются в десятки, - начал Грац. - Эти боеспособные единицы могут выступить в день Х повсеместно.
- Оружие?
- Поставили итальянцы.
- Имейте в виду, итальянское оружие надо сначала опробовать. Бывает, что их автоматы во время атаки не стреляют.
- Мы уже опробовали оружие. Теперь второе. Списки тех, кто подлежит уничтожению, составлены, в день Х они будут ликвидированы.
- Это все?
- У вас есть дополнительные предложения?
- Да, Грац. То, что вы сделали, очень важно. Однако сейчас надо отладить связь с армией. Выяснить: кто, где, когда. То есть меру боеготовности, новые места концентрации войск, персоналии командного состава. На кого можно положиться и кто будет верен Белграду? Далее, связь с прессой и радио. Необходимо развернуть широкую кампанию дезинформации и распространить слухи, которые вызовут панику, страх и неуверенность. Не улыбайтесь, Грац, не улыбайтесь. Пропаганда - это оружие, которое в определенные моменты оказывается сильнее пушек... Кстати, кто такой Николаенко?
- По-моему, гениальный псих. Доктор вам сказал о его зяте? Адъютантик. Попробуйте. Может получиться.
- Спасибо. Теперь вот что... У вас с русской эмиграцией надежных связей нет?
- У меня лично нет.
- Понятно. А у вас лично, - улыбнулся Веезенмайер, - есть связи с теми, кто знает все о хорватских коммунистах?
Доктор Нусич вошел, держа в руках поднос, на котором были чеканный кофейник и три маленькие чашки на серебряных подставках. Горьковатый аромат турецкого кофе был густым и зримым, казалось, что воздух в комнате стал коричневым.
- Не голодны? - спросил Нусич Веезенмайера.
- Нет. Спасибо. Я стараюсь поменьше есть.
- Зря. Организм сам по себе откажется от того, что ему мешает.
- Я бы съел кусок мяса, - сказал Грац. - Или сыра.
- У меня великолепный соленый сыр. Вам принести, господин Веезенмайер?
Грац поморщился.
- Зачем спрашиваешь? Неси, и все. Буржуазная манера - угощать вопросом. Хорваты угощают, не спрашивая...
- Неприлично навязывать еду, - сказал Нусич, выходя.
Грац проводил взглядом доктора.
- Что касается хорватских коммунистов, то здешние большевистские агитаторы уже в тюрьме, их не выпустили, несмотря на амнистию...
- Я знал об этом в тот день, когда Мачек отдал приказ об аресте. Он арестовал их, чтобы показать нам свою силу... Серьезные люди?
- Очень. Особенно Август Цесарец.
- Талантлив?
- Да. - Грац внимательно посмотрел на Веезенмайера. - Нет, - поняв его без слов, сказал он, - Цесарец на контакт не пойдет. Он фанатик.
- Вы знаете, что Тельман не расстрелян?
- Почему?
- Будет очень славно, когда он обратится к немцам и скажет о правоте фюрера. Поддержка бывшего врага подчас важнее, чем славословия друга...
- Цесарец не согласится...
- Попробовать можно?
- Можно. У нас надежные подходы к тюрьме.
- Майор Ковалич?
- Ого! Сам признался или он уже давно с вами?
- Ковалич действительно верный человек, - усмехнулся Веезенмайер. Попробуйте, а? Цесарец во-первых писатель, а уж во-вторых коммунист. Творческий человек, если он талантлив, всегда сначала "я", а потом "мы".
Грац покачал головой.
- Я не верю, что он согласится...
- А остальные? Которые взяты с Цесарцем? Что это за люди?
- Кершовани и Аджия - профессора, публицисты, теоретики. К их слову прислушиваются, и слава богу, что они лишены возможности говорить.
- Ну а Прица, например?