— Так его здесь любили?
— Во всяком случае, не испытывали неприязни. — Монах оглянулся и засунул руки поглубже в рукава. — Мне пора по своим делам. Вас проводить к выходу?
— Нет необходимости. — Оуэн кивком попрощался с юношей и продолжил путь по коридору, а выйдя из здания, направился к монастырской стене. Там он встретил другого монаха, постарше. — Да пребудет с вами Господь.
— И с вами, сын мой, — прошептал старый монах.
— Простите, что нарушаю ваше уединение, но я подумал, а вдруг вы один из тех братьев, кто помогал моему кузену, Освальду Фицуильяму. Кузен отзывался с большой благодарностью и любовью о вашем монастыре, где обрел душевный покой.
На изможденном лице старика появилось легкое удивление. Он покачал головой.
— Я не заслужил столь добрых слов от вашего кузена. Я вообще не имею никаких дел с пилигримами, которые приходят в аббатство.
Он перекрестил Оуэна и зашагал прочь.
— Я знал Фицуильяма, — раздался голос за спиной Арчера.
Обернувшись, Оуэн увидел круглолицего монаха с яркими глазами и хитрой улыбкой, который стоял, перекатываясь с пятки на носок и засунув руки в рукава.
— Я брат Селадин, здешний келарь.[4]
— Ну конечно, он без вас обойтись не мог.
— А у вас есть разрешение обсуждать с монахами своего кузена?
Вопрос изумил Оуэна, ведь брат Селадин начал разговор вполне дружески.
— У меня нет разрешения как такового. Я пришел с рекомендательным письмом к брату Вульфстану. Но я подумал, раз уж я здесь, то…
— Вы были близки с вашим кузеном?
— Только не в последнее время.
Селадин кивнул.
— Большинство братьев терпели Фицуильяма только потому, что он был подопечным архиепископа. Но мне он нравился. Нелегко приходится тому, кто имеет своим покровителем такого облеченного властью человека, как его светлость. С Фицуильяма не сводили глаз. Подмечали каждый его проступок. Конечно, он не мог не взорваться. Но я не думаю, чтобы в душе это был прежний человек. О, я вовсе не питаю иллюзий, будто он собирался больше вообще не грешить, но он старался стать лучше.
— Как получилось, что вы так хорошо успели его изучить?
Селадин усмехнулся.
— Однажды я поймал его в винном подвале, где он изрядно напотчевался.
— И он раскаялся?
— Больше он не совершал подобных проступков.
— Каким он вам казался в последнее время?
Монах задумчиво оглядел монастырский сад.
— Он был какой-то тихий, бледный, наверное, приехал сюда уже больной.
— Вы думаете, его что-то беспокоило?
— Не по собственной воле он оказался в аббатстве.
В конце стены открылась дверца. Келарь обеспокоенно оглянулся.
— Мне пора заняться делами, — быстро проговорил он. — Да хранит вас Господь.
Оуэн повернулся и увидел, что к нему решительной походкой направляется аббат Кампиан. Его хмурое выражение сразу подсказало Оуэну, что игре конец.
— Я позволил вам поговорить с братом Вульфстаном. А теперь, как я слышал, вы прерываете размышления братьев и задаете вопросы о сэре Освальде Фицуильяме. Вы злоупотребляете моим гостеприимством, капитан Арчер.
— Прошу меня простить. Я думал, раз уж я здесь…
— Аббатство Святой Марии — это место для молитв и раздумий.
— Простите мне мой грех.
— Я попрошу брата Себастьяна проводить вас к выходу.
Кампиан подозвал молодого монаха, державшегося в тени. Оуэн покорно последовал за юношей к парадным воротам.
— Ваш аббат очень на меня сердится?
Брат Себастьян заулыбался.
— Он не сердится. Он требует порядка. И ожидает, что все будут соблюдать этот порядок.
— Ему повезло, что он сумел подчинить всю жизнь порядку.
— Это нам повезло, что у нас такой аббат.
Оуэн покинул монастырь в расстроенных чувствах. Он не узнал о Фицуильяме ничего, что могло бы объяснить его смерть. Более того, братья аббатства Святой Марии, видимо, не находили ничего странного, что человек умер, простудившись зимой. Впервые у Оуэна появилось подозрение, не дал ли ему Торсби бессмысленное поручение.
Может быть, визит к архидиакону даст лучший результат.
«Аскет», — подумал Оуэн, когда Ансельм жестом пригласил его сесть. Высокий, худой, весь какой-то серый, включая даже глаза. Холодные ноты в голосе заставляли держать дистанцию.
— Насколько я знаю, вы побывали вчера у секретаря архиепископа.
Значит, все-таки это вопрос территории. Оуэн расслабился. Торсби заранее просветил его на сей счет.
— Его светлость архиепископ оказывает услугу покойному Генриху, герцогу Ланкастеру, снабдив меня рекомендательным письмом и средствами, отписанными мне в завещании лорда. Он послал меня завершить дело к Йоханнесу, потому как исполняет последнюю волю покойного герцога в качестве лорда-казначея.