Счастливчик этот Освальд Фицуильям. Наверняка в юности его от всего оберегали, вот и возник аппетит к греховному. Человек всегда жаждет неизведанного, таинственного. Ансельм рано узнал о грехах плоти. Все любопытство в нем было убито теми ублюдками, которых муштровал отец, чтобы сделать из них солдат, да еще тем отребьем, которому его шлюха-мать подбрасывала своего сынка. Тихое, добродетельное существование, которое он и рассчитывал вести в школе аббатства, принесло долгожданное облегчение.
Гильдмейстер отправился домой спать, а Оуэн еще долго сидел в углу, почти не замечая окружающего гула, кислых запахов эля, вина, немытых тел и сквозняка из двери на улицу. Уставившись в пол, он погрузился в размышления. Нет, не о Фицуильяме, а о своем доме. Вспоминать было трудно, все равно что пытаться разглядеть что-то сквозь туман. За это время столько всего произошло — не только с ним, но и с родными, конечно. Жизнь в деревне трудная. Вокруг горы и непроходимые леса. По дорогам проехать можно только летом. От работы ломит спину, кругом беспросветность. В округе ни одного лекаря вроде Роглио или даже аптекаря, как Уилтон. Каждый лечился как мог — его матушка знала много средств, — но в основном снадобья лишь уменьшали боль, а не излечивали. Болезнь или легкая рана очень часто приводили к смерти. Поверила бы ему Люси, если бы он признался, почему не вернулся домой? Он боялся, что они все уже мертвы, и эта мысль была невыносима. Что, если мать, чью улыбку и голос он так хорошо помнил, гниет под землей, питая корни дуба и червей? А сестры — Анджи с озорными глазками, Гвен, такая неторопливая и задумчивая, — они могли умереть при родах, как многие молодые женщины. Он перекрестился.
Люси Уилтон с ее гневом навеяла на него черные мысли. Работать с ней было нелегко, слишком она задевала за живое.
Лучше все-таки поразмыслить о смерти Фицуильяма. Именно для этого он и явился в Йорк, чтобы все расследовать. И чем быстрее найдет ответы на вопросы архиепископа, тем скорее сможет уехать. А уехать ему нужно обязательно. Его сердце постепенно завоевывала женщина, которая никогда его не полюбит, даже если муж ее умрет. Она отвергла Оуэна, даже толком не узнав его. Несправедливо, но жаловаться некому, он должен просто смириться.
Смириться. Оуэн поднял глаза, поймал взгляд Мерчета и поприветствовал его, подняв кружку.
Хозяин таверны приблизился легкой походкой.
— Вы что-то не в духе, сэр Арчер, — сказал он. — Гильдмейстер принес плохую весть?
— К нему это не имеет отношения. Просто одолела тоска по прошлому.
Мерчет сочувственно нахмурился.
— Да. Капитан лучников. Немногим удается подняться так высоко.
— Это тебе, Том, фортуна улыбнулась, когда наградила делом, способным обеспечить старость, и хорошей женой.
Мерчет оживился.
— Да. Господь ко мне благосклонен. — Кивнув, он отошел к посетителям, чтобы наполнить элем их кружки.
Оуэн сделал большой глоток, наслаждаясь превосходно сваренным напитком. Том Мерчет отлично знал свое дело. Его мастерство дарило радость людям, Совсем другое дело — утраченное мастерство Оуэна: убивать, калечить. Возможно, теперешний период ученичества послужит ему искуплением.
Он представил, как они с Люси будут работать бок о бок, в точности как Том и Бесс. Представил, что у них тоже таверна. Люси создала бы совершенно другую атмосферу. Бесс все-таки грубовата. Мужчины смело встречали ее взгляд, и в их глазах читался призыв. И это хозяйку нимало не смущало. Зато, разговаривая с Люси, даже самые что ни на есть бравые молодцы обычно опускали глаза, как мальчишки, обращаясь к лучшей подруге матери. Голоса их начинали звучать тише. А он сам…
Нет, Оуэн никак не мог представить, что она замужем за ним, таким мужланом. Одноглазый, неотесанный…
Он так громко стукнул кружкой о стол, что привлек любопытные взгляды соседей. Увидев, что он смущенно кивнул, они покачали головами и вернулись к своим разговорам.
Но вскоре снова отвлеклись — появился судебный пристав. Задержавшись у стойки, он пробрался через зал с кружкой в руке и уселся за стол к Оуэну.
Его появление не улучшило настроения Арчера. Надеясь, что невежливость отпугнет пристава, Оуэн даже не поднял на него взгляд, а продолжал смотреть в кружку.
— Только не говорите, что архидиакон опять хочет меня видеть.
— Ничего подобного.
Оуэн удовлетворенно кивнул, по-прежнему не глядя на собеседника.
Дигби заерзал. Он ведь надеялся заинтриговать Оуэна своим ответом, но тот молчал. Тогда пристав придвинулся к нему поближе.
— Он хочет, чтобы я следил за вами и выяснил, кто вас прислал и зачем.
Оуэн поднял взгляд.
— Архидиакон ко всем незнакомцам относится с такой подозрительностью?
— Нет.
— Почему же тогда он выбрал меня?
Дигби усмехнулся.
— Он не сказал. Но я-то знаю. Он считает, что архиепископ прислал вас расследовать смерть Фицуильяма.
— Откуда вам известно, что архидиакон так считает?
— Потому что я тоже так думаю.
Дигби принялся неторопливо осушать кружку. Со вчерашнего вечера в нем значительно прибавилось уверенности.
— Наверняка архидиакон не предусматривал, что вы раскроете мне свои планы?
Дигби расхохотался.
— Конечно.
— Так зачем вы мне все это говорите?
— Затем, что хочу знать причину вашего появления здесь.
— Вы имеете в виду, действительно ли я послан в Йорк архиепископом, чтобы расследовать смерть Фицуильяма?
— Точно.
— А позвольте мне узнать, что вообще здесь можно расследовать? Все говорят, что он умер от простуды.
Дигби фыркнул. Очень неприятный звук.
— Только не Фицуильям. Он был не настолько болен.
— Вы его знали?
— Ага. Причем хорошо знал. Он здорово пополнил фонды собора. Дерьмо так и липло к нему, как паутина к кошке.
— Кража руки из помойной ямы вашей матери не самое злостное его преступление?
— Это был пустяк.
— Так вы полагаете, что его убили?
— Ну да. С такими, как он, это всегда случается.