— Светлоглазый слабак, но не злодей. Поступил как дурак, что отравил Монтейна. Тот все равно умирал. А вся беда оттого, что ему не хватило природного ума, чтобы подождать немного.
Оуэн не хотел, но был вынужден задать вопрос:
— Возможно ли такое, что Люси Уилтон подмешала в снадобье яд? Чтобы отомстить за смерть матери.
Магда нахмурилась.
— Как это? Это ведь ее муж, а не Монтейн убил мать Люси.
— Как могла Люси согласиться выйти замуж за Николаса Уилтона?
— Можешь не сомневаться, Филиппа мало что рассказала девушке. — Увидев выражение лица Оуэна, Магда расхохоталась. — Тебе тошно от этой истории. Но дамочка сама попросила у светлоглазого отраву. Она сама на себя наложила руки.
— Как вы думаете, он любит Люси? Я имею в виду Николаса.
Магда насквозь пронзила Оуэна своим взглядом, он даже заерзал на стуле. Тогда она фыркнула.
— Так же сильно, как молодуху любит Птичий Глаз? — Она рассмеялась, когда он начал было отнекиваться. — Ты завяз по уши. Магда все видит. — Она покачала головой, ее острые глазки искрились весельем. — Скажу тебе: да, он сильно ее любит.
Когда Оуэн покинул домик Магды, перевалило за полдень.
Люси вернулась в дом и пришла в ярость, узнав, что Оуэна до сих пор нет. Но потом, прикусив язычок, она поблагодарила Тилди за помощь.
— Значит, мастер Николас не просыпался?
— Я слышала, как он поздоровался с архидиаконом, когда тот поднялся наверх, но…
При этих словах Люси охватила дрожь.
— Архидиакон Ансельм наверху с ним?
— Да, мэм.
— Ты разве не сказала ему, что хозяин спит?
Тилди кивнула.
— Я говорила, но он все равно поднялся. Вы не предупреждали, что его нельзя пускать.
Глаза ее расширились от страха, что она сделала что-то не так.
— Ты права, Тилди, я ничего тебе не говорила насчет архидиакона. Ты очень мне помогла. Теперь займись своими делами.
Люси поднялась по лестнице. Голос Николаса звенел и срывался на высоких нотах.
— Мы прокляты! — кричал он. — Ты нас проклял.
Больному вредно так волноваться, теперь ему станет хуже. Архидиакон доконает его своими визитами. Люси не могла оставаться в стороне и ждать, когда это случится, что бы там Николас ни говорил. Она открыла дверь. Ансельм стоял на коленях рядом с кроватью и, вцепившись Николасу в руки, что-то шептал ему.
На смертельно-бледных щеках мужа алели два пятна, волосы были влажными от пота.
— Нет, Николас, милый Николас, ты не должен так говорить. — Ансельм причитал над ним, как над капризным ребенком.
Николас пытался вырвать руки, но Ансельм держал крепко.
— Ты убиваешь меня, Ансельм, — простонал аптекарь.
— Как ты можешь так говорить? Я твой защитник.
— Уйди от меня.
— Убирайтесь отсюда, — сказала Люси.
Ансельм вздрогнул и обернулся.
— Оставь нас вдвоем, женщина.
Без имени. Просто «женщина». Сказал, как проклял. А с Николасом говорит сладеньким до приторности голосом. Господь милостивый, до чего же она презирает архидиакона. Сознание этого придало Люси сил.
— Вы готовы командовать мною в моем собственном доме? Он мой муж. Я сделала все, что в моих силах, чтобы он пошел на поправку, а вы приходите сюда и сводите все мои усилия на нет. Посмотрите, как вы на него действуете. Он сам только что сказал. Вы убиваете его. Убирайтесь прочь. — Она перешла на крик. Ее трясло от ярости.
Ансельм поднялся. Серое, обтянутое кожей лицо, как у высохшего трупа. От одного его вида ей стало нехорошо.
— С Николасом ничего бы этого не случилось, если бы не ты, — прошептал он.
— Что вы хотите этим сказать? Что вам об этом известно?
— Ансельм, прошу тебя, — закричал Николас, — оставь нас!
Ансельм повернулся к аптекарю.
— Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы я оставил тебя с ней?
— Да.
— Тогда ты глупец. Предоставляю тебя твоей судьбе. — Ансельм прошел мимо Люси, но в дверях остановился и посмотрел на нее глубоко запавшими глазами. — Я ухожу по его просьбе, не твоей.
Она стояла не двигаясь, дрожа, пока не услышала, как внизу хлопнула дверь. Только тогда она опустилась на кровать рядом с мужем, который лежал, закрыв глаза, и комкал в руках одеяло. Люси взяла тряпицу из миски с ароматной водой и протерла ему лицо, шею, а потом и руки, отобрав для начала измятый край одеяла.
— Ты слишком ко мне добра, — прошептал он, открывая глаза.
— Что все это значит, Николас? Не могу же я и дальше верить, будто архидиакон твой друг. Минуту назад ты сказал ему, что он тебя проклял. Как, Николас? Что между вами?
Николас покачал головой.
— Прости меня.