Оуэн поднялся и, подойдя к ней, взял ее за руки.
— Повторяю, ради тебя, Люси. — Она невольно взглянула ему в лицо, без повязки, непривычное. Шрам побагровел. Под здоровым глазом пролегли тени. Он был измучен не меньше, чем она. — Сумеешь простить меня? Сумеешь когда-нибудь мне поверить?
— Не знаю. Помоги мне добраться до сути этой проклятой истории, Оуэн, и тогда мы посмотрим. Но ведь твое будущее зависит от его светлости? Я, пожалуй, начну подыскивать нового ученика. Ладно. Работа отвлечет меня.
Она вышла из кухни.
Наверху она проверила, как Николас. По привычке. Веки его дрогнули, и он открыл глаза.
— Люси? Ты ранена?
— Пустяки. — Она наклонилась, чтобы посмотреть, нет ли у него жара.
Он дотронулся до ее лица, она отпрянула.
— Люси!
Убийца мамы. Ей захотелось причинить ему боль.
— Это Ансельм затеял пожар, ты разве не знал? Он назвал меня дьяволицей. Ведьмой. Блудницей. Этот огонь предназначался мне, Николас. Я должна была в нем сгореть. После этого он ни с кем бы тебя не делил.
— Он безумец. Что он тебе наговорил?
— Ты называешь его безумцем? Но ведь он твой друг, Николас.
— Это было давно, Люси.
— Вот как? С недавнего времени он стал самым желанным гостем. С тех самых пор, как ты отравил Джеффри.
— Нет! — прошипел Николас.
Люси отошла от изголовья кровати. Ее тошнило от его лжи.
— Даже сейчас ты не хочешь сказать мне правду?
— Это не то, что ты думаешь.
— Ты отравил его, Николас. Использовал мастерство, дарованное тебе Господом, чтобы убить Джеффри Монтейна. Он был хороший человек. Благородный. Он любил мою мать. А ты? Неужели ты ревновал к нему?
— Люси, умоляю тебя. Она была моим другом, не более того.
— И поэтому ты ее убил?
— Я не… Я сделал то, о чем она просила.
— А она просила тебя убить Джеффри?
— Я поступил так ради тебя.
— Ради меня? Ты проклял себя ради меня? Ты так говоришь, словно ожидаешь моей благодарности. Я никогда не желала Джеффри смерти. Это не он убил мою маму.
— Ты обвиняешь меня?
— Да.
— Кто тебе об этом рассказал?
— Это был твой долг, Николас, твой.
— Я… виноват лишь в том, что не подумал как следует. Я был очень молод. Но я старался загладить перед тобой вину. Лавка. Скоро ты станешь мастером аптекарем. Никто не смог бы тебе помешать. Кроме Монтейна. Если бы он рассказал кому-то о том, что я совершил… Умоляю, Люси.
Он отказывался отвечать за свой поступок.
— Поспи, Николас. Оставь меня в покое.
— Я люблю тебя, Люси. Я сделал это ради тебя. Но признаться… я не мог.
Ради нее. Он в самом деле был уверен, что убил ради нее. Она вся дрожала, когда выходила из комнаты.
В соседней крошечной комнате, служившей некогда детской Николасу, где потом так недолго прожил Мартин, она приготовила постель для тети Филиппы, а вторую для себя.
Помощник Ансельма немедленно вскочил, когда появился архидиакон, собиравшийся заняться каким-то делом, перед тем как отслужить мессу.
— Его светлость архиепископ хочет вас видеть.
— Его светлость?
— Он просил вас прийти немедленно.
— В его дом или в приемную?
— В приемную.
Ансельм заторопился. Нечасто в последние дни его вызывали к архиепископу. Он даже подумал, не прослышал ли его светлость о пожаре. Маловероятно. Единственный свидетель погиб. А если бы даже Торсби и узнал что-то, то неужели не одобрил бы? Они ведь с ним в конце концов оба пастыри своей паствы. И он устранил волчицу, грозившую одному из их дражайших агнцев.
Йоханнес проводил его к архиепископу.
Джон Торсби не поднялся из кресла, чтобы поприветствовать Ансельма, а просто указал ему на стул перед своим столом, за которым изучал документы.
— Ваша светлость, для меня большая честь…
— Я позвал вас не для того, чтобы выслушивать любезности. Мне нужно, чтобы вы отправились выполнить одно мое поручение.
Значит, его вызвали не из-за пожара.
— За пределами города, ваша светлость?