Там, где я ночевал, встают рано.
Еще зевая, катил я домой. В окна машины заглядывало с чистого неба умытое солнце. Хотелось улыбаться…
Войдя в свою такую тихую на рассвете обитель, я первым делом проведал много мудрого.
Разбуженный Приятель размял механические суставы и, приняв пароль, поприветствовал меня:
ДЗЮНИИ ИЭТАКА
И сразу перешел к делам:
БУДЕТЕ ВВОДИТЬ ИНФОРМАЦИЮ (Д/Н)?
Н, — лениво ответил я.
САМОСТОЯТЕЛЬНЫЙ ПОИСК ИНФОРМАЦИИ (Д/Н)?
Д, — шлепнул я. Приятель тут же полез в Сеть.
Я увел мышиный курсор за границу экрана, и монитор погас.
Со старой «подмышки» на меня уже не первый год жмурилась сонная кошка — когда-то я на такие штучки западал. Теперь вот совсем остыл к дельфинчикам, драконникам и собачкам, подхожу к вопросу утилитарно: место мыши — амбар!
Пойду-ка хряпну кофейку между делом…
Я не спеша принял душ, выпил пару чашек «Нескафе» со сливками, перекурил и вернулся в келью отшельника Пентюни.
К моему удивлению, Приятель уже выудил где-то необходимые сведения, и на экране, когда я двинул мышкой, зажглось:
ИЗМЕНИЛАСЬ СТРУКТУРА ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ ПРИЧИН СМЕРТИ СУДАКОВА. ЕСТЕСТВЕННАЯ СМЕРТЬ: 1 %. НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ: 19 %. НЕПРЕДНАМЕРЕННОЕ УБИЙСТВО: 3 %. УМЫШЛЕННОЕ УБИЙСТВО: 77 %.
АНАЛИЗ ОПЕРАТИВНОЙ ОБСТАНОВКИ: МОСКОВСКОЕ ВРЕМЯ 7 ЧАСОВ 20 МИНУТ. РЕЗУЛЬТИРУЮЩАЯ НЕОБХОДИМОСТИ ЭКСТРЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ В БЛИЖАЙШИЕ 2 ЧАСА: ОТРИЦАТЕЛЬНАЯ. РЕЗУЛЬТИРУЮЩАЯ НЕОБХОДИМОСТИ ЭКСТРЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ В ПОСЛЕДУЮЩИЕ 12 ЧАСОВ: УМЕРЕННО ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ.
КРАТКОСРОЧНЫЕ РЕКОМЕНДАЦИИ: ОПТИМИЗАЦИЯ ЖЕСТКИХ ДИСКОВ.
СРЕДНЕСРОЧНЫЕ РЕКОМЕНДАЦИИ:
1. ИРИНА ПОРТНОВА, 35-Й КЛАСС. СВЯЗИ ДОНИЦКОГО.
2. БРОНЕЖИЛЕТ.
Железка определенно читает мысли. Я ведь и сам собирался навестить Портнову в консе, да забыл спросить, где именно ее искать.
ПРОВОДИТЬ ОПТИМИЗАЦИЮ ЖЕСТКИХ ДИСКОВ (Д/Н)?
Д, — разрешил я: чем бы дитя ни тешилось… А то снова умничать начнет.
Я вылез из каморки Приятеля на свет божий и невольно зажмурился: солнце било прямо в глаз! Нет, меня положительно радует перспектива встречи с храмом Музыки… или с ее прекрасной жрицей?
Несколько омрачили светлое — под стать сменившему вчерашнюю слякоть ясному дню — настроение поиски на антресолях легкого и очень надежного бронежилета, привезенного по случаю из Чечни одним моим… впрочем, уточнять не будем. Так вот, во-первых, я очень долго искал сей элегантный предмет туалета, а во-вторых, сама мысль о его возможном боевом применении наводила тоску — интересно, почему?
Пришлось включать мою музыку, чтобы как-то сгладить взъерошенные мысли. Заверещали высокочастотники, заухали басы. Я принялся рыться в шкафах, слушая кадешку «Foreigner». Из далекого семьдесят восьмого ребята пели о горячей крови, о грядущем романтическом свидании. М-да… Как молоды мы были! Теперь вот, собираясь на свидание с дамой, битый час ищешь бронежилет…
Однако в конце концов неприятная процедура завершилась, и я вышел из нашего с Приятелем дома под голубые небеса в стареньком, но любимом сером костюме-тройке.
На воле по-летнему пригревало солнышко, а потому я скоро забыл о прячущихся под пиджаком средствах пассивной и активной обороны.
По Французской улице, как всегда, слонялся разномастный люд. Земляки и гости нашего города ели мороженое, пили пиво, обозревали содержимое витрин, а порой отважно ныряли во чрева магазинчиков. Я, не слившись с ними, согражданами своими, магазины отверг, зато выбрал у лоточницы три ярко-желтые розы.
В конце псевдозаграничной улицы чванливо топорщила небо псевдоготическими шпилями консерватория — цель намеченного Приятелем утреннего похода и место работы моей школьной подруги Ирины Портновой. Хорошо, что Ира, в отличие от меня, грешного, не ограничила музыкальное образование музыкальной школой, а выучилась играть на скрипочке в нашей консерватории. Теперь, как видим, там и работает.
Кстати, а что это Приятель мне Фимку Липовского не присоветовал в качестве «языка»? Неужели годятся только специалисты по хордофонам, а преподаватели кафедры специального фортепиано — ни-ни?!
…С трудом отворив тяжеленную консерваторскую дверь, я очутился в полутемном вестибюле и невольно поежился. Сразу вспомнилось, что уже осень.
— Здравствуйте, — обратился я к вахтерше, — как мне найти концертмейстера Портнову?
— Здравствуйте, — откликнулась дама, — посмотрите на третьем этаже, в классах Многодумовой… тридцать пятый, кажется.
— А Липовского Ефима Михалыча я сегодня смогу увидеть?
— Нет, — покачала головой вахтерша, — он опять в Москве, а оттуда сразу в Италию поедет, студентов повезет.
— Надолго?
— Кажется, недели на две…
Я поблагодарил и пошел по коридору туда, где сгущалась тьма и лишь смутно угадывались очертания широкой лестницы.
Снова, как и позавчера в «Западе», меня повел голос флейты. Теперь певучую дудочку ласкала длинными пальцами девушка в мешковатом платье, стоявшая прямо на лестничной клетке перед пюпитром. Когда я проходил мимо, она перевернула ноты и, не взглянув на меня, возобновила свои упражнения. Сверху нетвердой походкой спустилась другая девица, вполголоса что-то напевавшая.
На следующей лестничной клетке я увидел парня в джинсовой паре, ожесточенно дирижировавшего невидимым оркестром. Стараясь не попасться под горячую палочку, я осторожно обогнул темпераментного дирижера и углубился в сумрачный коридор третьего этажа.
Отовсюду слышалась музыка: тут пели, там играли на баяне, здесь, кажется, — на валторне.
Номеров на дверях классов не было.
Но вот слева вскрикнула, точно от тяжелой утраты, скрипка. Начало неловко утешать ее фортепиано. Я подошел ближе. Обитую кое-где уже драным черным дерматином двустворчатую дверь украшала пластиковая табличка, гласившая: «Класс преподавателя Л. В. Многодумовой». Табличка висела на двери при посредстве ржавого гвоздя и махровой веревочки.
Дождавшись, когда музыка стихла, я осторожно заглянул в класс.
Всю крошечную комнатушку занимал громадный рояль. У рояля сидела студентка. За спиной пианистки стояла миловидная полная женщина лет сорока пяти. Обе вопросительно посмотрели на меня, но я не успел раскрыть рта — у стрельчатого окна шевельнулась стройная девичья фигурка, и раздался приветливый голос Портновой:
— Валера, проходи. Подождешь?
— Конечно. Не помешал?
— Нет. Посиди послушай.
— С превеликим удовольствием!
И снова зазвучала музыка.
Не успев еще забыть утренней рок-группы, я окунулся в классику.
Иногда сам себе удивляюсь: кто мне только не нравится! И Бах с Вивальди, и Гайдн с Моцартом, и старый рок-н-ролл, и кое-что бардовское, и даже несколько песен двух Валер — Мармеладзе и Дайсюткина. Причем я далеко не всеяден: в одном и том же стиле, у одного и того же музыканта меня одно цепляет, другое — не выношу.
…Толстозадая девица у рояля старалась вовсю, но преподавательница постоянно останавливала ее:
— Ты что, дома совсем не занимаешься? Ну-ка, давай вот отсюда еще раз. — И наставница в очередной раз ткнула пальцем в покоившиеся на рояле ноты.
— Откуда, Лидия Владимировна? — Ирина шагнула вперед, кивнула и вернулась к своему пюпитру. Вот она прижалась к скрипке щекой, подняла смычок… Многодумова чуть взмахнула рукой. Скрипка воскликнула что-то горькое и гневное. Вступило фортепиано, и два инструмента повлекли музыку дальше.
Солировала студентка, но даже мне, дилетанту, была отчетливо слышна разница в классе исполнителей, и я целиком перенес свое внимание на Портнову.
Она играла одухотворенно. Я присутствовал на рядовом занятии, преподавательница то и дело прерывала исполнение, давала указания своей ученице, — и все-таки Портнова играла с душой.
В паузах она опускала скрипку, перебрасывалась репликами с Многодумовой, что-то советовала студентке, улыбалась мне, даже шутила.
Но стоило ей прижать свой инструмент подбородком, склонив голову, и коснуться струн смычком — лицо скрипачки мгновенно преображалось, в глазах появлялась глубина… Ирина играла не одними руками — всем телом, будто музыка перетекала в скрипку откуда-то извне, пронзая по пути самое сердце стоявшей подле меня женщины, раскаляясь в нем до нестерпимого жара, до слепящего блеска…
Я заслушался и даже не сразу опомнился, когда Портнова тронула меня за плечо:
— Собирайся. На сегодня все… Лидия Владимировна, — обратилась она к Многодумовой, — куда пульт денем?
— В сейф, — ответила та. — Иначе…
— А полезет? — усомнился я, глядя на небольшой сейф.
— Он складной, — объяснила концертмейстер Портнова. — Не спрячешь — уйдет.
— «Который тут Пульт, выходи!» — вспомнил я старую шутку.
— Именно так, — кивнула Многодумова, смеясь глазами.
Тут я наконец-то вручил ей розы.
— А я-то думала, кому же Валера цветы несет? — сказала она, но все же чмокнула в щеку и добавила: — Спасибо.
…Потом мы шли по не слишком еще оживленной улице и тихонько беседовали. Я выяснил, что, помимо консерватории, Ирина трудится в школе, а еще играет на вечерах в литературном кафе.
— Кстати, что ты сегодня играла? Не Бетховена случайно?
— Его, — кивнула Портнова, поправив висевший на плече скрипичный футляр. — Неужели помнишь?
— Нет, конечно, — улыбнулся я. — Просто музыка была очень тревожная. Нервная…
— Хорошая музыка, — серьезно сказала она. — Такую бы играть всегда… да с голоду помрешь.
— А в школе получше зарплата?
— Какое там! Родители в основном бедные, платят за школу из последних сил. Дети замотанные, полуголодные. Берем на скрипку не лучших из лучших, как положено, а всех подряд. Но все равно детей мало, значит, и нагрузки никакой, а нет нагрузки — нет зарплаты. Приходится халтурить где только можно.
— И где у нас можно? — заговорил во мне профессиональный интерес.
— В кабаках. На свадьбах. На всяких левых концертах. — Портнова подозрительно искоса глянула на меня. — Ты, часом, не из налоговой будешь, милок?
— Ира, я пытаюсь понять, кто всем этим заправляет. Человека ведь не просто так убили, — серьезно сказал я.
— Конечно, не просто так. За деньги.
— И, видимо, большие.
— Не обязательно, — покачала головой скрипачка. — ЭТИ ничем не брезгуют.
— Так уж и ничем? — усомнился я. — Разве водка, наркота и ваша конса — одно и то же? Неужто прав был Жванецкий: консерватория, концертмейстерство, частные уроки, валюта, золото, суд, Сибирь?
— Бандиты — везде бандиты, — пожала плечами Портнова, — козлы — всегда козлы.
Мы незаметно дошли до угла моей Майской. Я уже собирался решительно пригласить ее к себе в берлогу, когда увидел выходящих из дверей ближайшего похоронного бюро двух респектабельно одетых молодых людей… и мгновенно узнал вчерашних любителей кожаного мяча.
Их модные длиннополые плащи одновременно распахнулись. Словно в замедленном повторе удачной футбольной комбинации, я зачарованно глядел, как они вскидывают свои короткоствольные автоматы. Этот матч, похоже, я проиграю… — мелькнуло в голове.
Левой рукой я схватил Иру и гаркнул: «Падай!», дергая ее к себе за спину. Мне было хорошо видно, как она в немом крике открывает рот, как прижимает к груди инструмент и валится вправо. А еще я видел себя, падающего рядом, и пистолет в своей правой руке.
Стреляю я обычно хорошо, только не очень быстро. Да и «Макаров» — не «узи».
Бандитские автоматы заговорили одновременно. В грудь мне ударила дюжина бешеных металлических шмелей. Меня отбросило, я рухнул на свою спутницу — и выстрелил в ответ: раз, другой, третий.
Попал, попал! Вот у одного подломилась нога, вот второй выронил из раненой руки свой автомат. Подобрав оружие другой рукой, он кинулся к машине. Первый, неловко подпрыгивая, дал в нашу сторону торопливую очередь, и тоже упал в автомобиль.
Я не стал стрелять вдогонку: авось подумают, что уложили меня насовсем.
Знакомый «ауди» цвета синий металлик резко взял с места и через несколько мгновений уже исчез за ближайшим поворотом.
Улица все так же пустовала. Видимо, наш народ уже не удивишь перестрелками…
Я помог Ирине подняться.
— Валера, ты ранен? — побелела она, увидев дырки на моем костюме.
— Бронежилет, — отмахнулся я. — Ты-то как? Не задело?
— Ты меня чуть не расплющил, едва скрипку сберегла. — Портнова сморщилась, ощупывая правое бедро и бок. — Слушай, в каком мы с тобой виде…
— Идем ко мне.
Так мы все-таки оказались в моей норе. Вот уж, действительно: не было бы счастья…
Когда заходишь ко мне домой, то сразу попадаешь на кухню — очень удобно и самому, и для гостей. Моя гостья отправилась в ванну приводить себя в порядок, я тем временем извлек из холодильника колбасу, сыр, соус под названием «Осел» — обычный холостяцкий набор.
То ли от недавней смертельной угрозы, то ли от самого факта визита ко мне Портновой руки у меня сделались ватными и непослушными. Наверное, поведение мое в ту минуту весьма соответствовало названию финского соуса — вернулась «робость юного осла», как говаривал Гейне.
В баре, к счастью, нашлась бутылка какого-то болгарского винца. Может, полегчает, — уныло думал я, распиливая крошащийся турецкий батон.
Ира вернулась из ванны полной противоположностью мне — уверенная, с обычной смешинкой в глазах.
— Дай сюда. — Она отняла у меня нож, увидев, какими ломтями я принялся нарезать колбасу. — Иди лучше переоденься. Когда женщина на кухне, мужчине там делать нечего.
Возражать я не стал и отправился умываться.
С зеркала на меня глянула взъерошенная бледная физиономия. Галстук съехал, костюм… Впрочем, костюм уже давно пора выбрасывать. А вот жилет, пожалуй, еще пригодится. Спасибо, Приятель!
Я вернулся на кухню в своих любимых домашних джинсах и клетчатой рубашке, решив вести себя неформально.
Ирина оказалась прямо-таки молниеносной хозяйкой. Уже в каком-то симпатичном фартуке — и откуда она его только взяла? — моя гостья заправляла майонезом салат из крабов с кукурузой. На столе красовались тарелки с нарезанными апельсинами и колбасой, печенье и конфеты в вазочках, салфетки, хрустальные рюмки. На плите закипал чайник.
— Ну вот, — удовлетворенно оглядев свое творение, сказала Портнова. — Тебе осталось только пузырек открыть.
— Ты когда все успела? И где сладостей набрала? — Я вытаращил глаза. — И кто кого угощает, а?
— Кончай балаболить. Мы вино будем пить или нет?
Что тут оставалось делать? Я послушно разлил похожую на мед жидкость и поднял рюмку:
— За удачу. За нас. За нашу удачу!
— Навертел, навертел, — притворно заворчала Ирина. — За удачу, так за удачу…
Когда мы выпили, я осторожно начал:
— Прости, что из-за меня…
— Прекрати. — Она остановила мою покаянную тираду. — Давай лучше спрашивай, о чем хотел… Да закусывай! Тебе салата положить?
— Положи, — машинально подал я тарелку. — Ох я старый дурак! Лучше я тебе…
— Расслабься, — махнула рукой Портнова. — Кушай, детка, песенку спою.
— Так ты еще и поешь?
— Пела. Теперь — исключительно в подпитии… Химический романс «Растворю я окно». Или озорной романс «Натворю я в окно».
Я рассмеялся с набитым ртом, а потом похвалил ее кулинарное произведение и налил еще вина.
— Между первой и второй, — вздохнула Ирина. — За что пьем?
— За музыку и музыкантов!
— Пойдет.
Мы чокнулись, выпили, а потом одновременно потянулись за колбасой.
— Наши интересы совпадают! — возвестил я, а потом невпопад спросил: — Неужели бандиты шкурят всех музыкантов?
— Наверное, — пожала плечами моя скрипачка. — У меня одна знакомая на свадьбах играет в струнном трио. Вся компания получает за регистрацию одной пары полтинник, а пара платит пятьсот. Остальное — бандитам и администрации. Что, в принципе, уже почти одно и то же.
— Да-а, весело. Но ведь не одна же пара в день?
— Бывает, и одна. Или две — но в разных загсах, с интервалом в полчаса. Добираться — на такси. И что моей Любке останется? Всякие шишки норовят регистрироваться на шару, значит — играют вообще бесплатно.
— А в ресторанах?
— Нам платят полтинник за вечер, с восьми до часу ночи. Если какую-то музыку заказывают — хорошо: деньги в руки — будут звуки. Но с заказов тоже больше половины забирает наша «крыша». А еще вокалисту надо отдать больше всех.
— Почему это? — удивился я.
— Так всегда бывало, так принято. Эти вокалюги считают, что у них горло бриллиантовое, а когда поют они — рубинами публику осыпают. Вон, Болтунову в филармонию приглашали. Так она говорит: песня — штука баксов.
— Ты серьезно? — Челюсть у меня отвисла балконом.
— Вполне, — кивнула Портнова. — Ты ешь салатик, ешь…
— Представляю, сколько обещано Паваротти, — присвистнул я.
— Думаю, что не представляешь, — возразила моя подруга.
Мы помолчали. Я вспомнил о своей мужской обязанности и разлил оставшееся вино.
— Есть такой старый партийно-депутатский тост, — подняла бокал Ирина. — Выпьем за нас с вами и за хрен с ними!
— Хрен им с телячью ногу! — подхватил я.
Мы стали пить чай. Конфеты оказались мои любимые: халва в шоколаде.
— Слушай, — спросил я, размешивая сахар, — а что это за деятель такой — Доницкий?
— Председатель местного отделения Союза композиторов. Меня весной на работу звал… Нашел дуру! Он будет со всех концертов башли стричь, а я — афишки расклеивать…
— А разве только через него можно концерт устроить? Если где-нибудь в заводском дворце культуры?
— Можно, конечно. Только это не престижно, и денег на этом не заработать. Мы вот ездили года два назад — так все норовят натурой расплатиться. Хорошо, если, к примеру, сыром или маслом. А если гвоздями? У нас ведь еще местных композиторов полно. Все пишут, пишут — а играть их симфонии никто не хочет: дрянь дрянью. Как быть? Вот и идут на поклон к Доницкому: помоги, Пал Андреич!
— Но должна же быть какая-то возможность музыканту самому пробиться! Конкурсы там…
— О, конкурсы — это еще смешнее! — скривила губы Портнова. — Вот был у нас последний конкурс на лучшую юбилейную песню — может, слышал?
— Вроде слышал, — неуверенно кивнул я.
— Конкурс был анонимный. Из десяти представленных песенок восемь насочинял сам Доницкий. И получил первую, вторую и две третьих премии. Компетентное жюри…
— Ну, а исполнители? Где еще у нас можно работать музыканту?
— В оперу и филармонию не влезешь: очень блатные места, для этого следует спать с кем надо… Помнишь старый анекдот? В оперный театр приходит певица устраиваться на работу и спрашивает: «Скажите, где тут у вас диван, на котором голоса проверяют?»
Смеяться мне почему-то не захотелось.
— Ладно, спасибо этому дому, — поднялась со стула Ирина. — Сейчас со стола уберу и побегу.
— Куда ты спешишь? Останься!
— Нет, Валера, у меня школа через два часа. В другой раз…
— Я тебя подброшу.
— Может, лучше не надо? А то в тебя ведь стреляют время от времени. К тому же выпили мы с тобою… Посиди-ка лучше дома!
— И не подумаю. — Я встал из-за стола и пошел облачаться в бронированную одежку. — У меня в ГАИ прихват.
Одевшись и пополнив боекомплект, я вернулся на кухню. Портнова уже снимала фартук, оглядываясь по сторонам.
— Ты не видел мою балалайку? — спросила она.
— Что ж ты так неуважительно о своей скрипке? — удивился я, доставая футляр из-за тумбочки. — Старинная?
— Восемнадцатый век, — кивнула она.
— Покажи, а?
— Ты что, скрипок не видал? — засмеялась Ирина, однако футляр открыла и распеленала завернутый в мягкую ткань инструмент.
Я залюбовался изящными линиями: вот кокетливо изогнулся завиток; вот встречаются, словно две волны, ус и эс; вот тускло блеснула старым лаком верхняя дека… Вспомнилось, как любовно описывал Орлов альт Альбани.
— Кто автор, знаешь? — спросил я, неохотно отрывая взор от скрипки.
— Не помню, — отозвалась Портнова, снова укутывая инструмент. — Когда профилактику делали, мастер внутрь заглядывал. Там написано имя автора и год — тысяча семьсот девяносто какой-то.
— Заграничный?
— Нет, наш… Ну что, поехали? — Ирина перекинула футляр через плечо.
И мы поехали.
IF желаете продолжения GOTO 6
Hit any key to continue…