Факты, между тем, говорят, что война местного значения идёт между тремя сторонами. Многовато. Всё три стороны мочат друг друга беспощадно. Почему вдруг в этом Богом забытом месте появилось разом столько воинов неизвестно; но известно, что все они охотятся за одной и той же добычей: за сумкой с товаром. Нет, не за той сумкой, что колотилась о мой бок, когда я удирал от рябого. То, что на эту приманку клюнул не только рябой, но и ребята, сидевшие на козьей скале, говорит лишь о том, что и они пришли, в конце концов, к простой, но, тем не менее, ложной мысли: товар где-то припрятал Селивёрстыч. А я, улучив момент, бежал с товаром, потому что почуял, что пахнет жареным. Как бы не так..... Как часто мы выдаём желаемое за действительность!
Из всей цепочки последних событий следует вывод:ни одна из воюющих сторон не имеет понятия, где товар. Именно поэтому фокус всех интересов сконцентрировался на усадьбе путевого обходчика. У них у всех нет других серьёзных вариантов. Но это - у них. Они не знают достоверно, как развивались события на виадуке. Они знают только, чем они закончились. Достоверно знаю лишь я - один я видел во всех подробностях роковой прыжок курьера. Но и я не знаю, почему и куда исчез товар. Вот чертовщина...
Опять зафиксируем:значит, я тоже не знаю всех подробностей. Что-то в моём понимании происходившего не соответствует действительности. Гм... Может быть, существуют какие-то, ну назовём их так:нестандартные, необычные обстоятельства, которые скрывают и маскируют от меня что-то ещё?
Откликаясь на эту мудрую, но не очень внятную мысль, я стал усердно вспоминать все подробности увиденного возле виадука. Но никаких нестандартных или необычных обстоятельств, увы, не вспомнил. Кроме, может быть, одного: поезд перед этим вышел из туннеля. А что, собствено, здесь необычного?
И тут я задумался. И чем больше думал, тем больше мне приходило в голову, что это обстоятельство и есть самое важное.
Я посидел на камушках ещё немного, просто так, чтобы получше освоиться с новой мыслью, потом улыбнулся сам себе, встал и пошёл по берегу. Конечно, в сторону тридцатого километра.
* * *
В конце каждого туннеля есть свет. За исключением тех, которые содержат в себе кривой путь. У тех впереди - непроглядная темнота, будто при входе в преисподнюю.
Туннель на тридцатом километре был из кривых. Войдя в него, я медленно двинулся по левой стороне, постепенно привыкая к темноте.
Снаружи было тепло и солнечно, но в туннеле в лицо дул ледяной сквозняк. Рельсы на чётном пути были давно сняты, дорога считалась одноколейной, поэтому между действующей колеёй и противоположной стеной туннеля было свободное пространство.
Я не стал рыскать по нему, как рыщет в лесу грибник, шурша в траве палкой, а, прижавшись к стене, медленно пошёл вдоль неё. Привыкнув к темноте, я уже не спотыкался на крупных валунах, не пинал невзначай консервные банки и обходил стороной редкие кучки тряпья, нивесть каким путём попавшие сюда. Не спеша я продвигался вперёд, тщательно осматривая землю под ногами и пространство в стенных нишах,
где ранее были проложены эксплуатационные кабели, а теперь болтались какие-то обрывки, скобы и крючки. Я прошёл уже больше половины дуги,
по которой шёл поворот, и впереди стал открываться выход и забрезжил свет, мешая поискам. Тогда я повернулся и пошёл к выходу спиной вперёд, отгородившись от света. В одной из ниш я увидел кусок бетонной панели и подумал, что такая находка в будущем непременно изумит дотошных археологов и краеведов. Как он сюда попал? За куском панели лежала куча какого-то тряпья и я подошёл к ней и, будучи последовательным и аккуратным от природы, всмотрелся в неё.
Это было не тряпьё. Это была сумка.
* * *
Вот она, добыча. Объёмистая сумка, набитая плотно, с длинными ручками для ношения на плече. Цвет тёмный, какой именно - не разобрал при слабом освещении. Лежала в нише вверх дном, небрежно вброшенная между каменной стеной туннеля и куском бетонной панели.
- Прав Селивёрстыч, - забормотал я. - В жизни всё устроено проще, чем в головах наших глупых. И сложнее одновремённо... из-за случайностей, добавил я, объясняя вдруг возникшее противоречие. - Ну и что теперь делать-то?
Пришлось постоять и подумать немного. Лихо он запустил здесь, в туннеле сумку, так что летела она до самой стены, и угораздило её попасть именно в эту нишу. На выходе из туннеля выпрыгнул сам, с маленькой сумкой, чтобы уменьшить риск травмы. Всё правильно сделал. И после прыжка намеревался вернуться и забрать эту. Но всё вышло не так...
Я покрутил головой, присел, вытащил сумку, поставив её перед собой, и расстегнул молнию. В сумке, обёрнутые толстым слоем какой-то мягкой ткани, лежали двенадцать жестяных банок из-под кофе.
Вот он где, товар. Богатство криминальное... Конечно, я попытался тут же вскрыть одну из банок. Интересно же... Но крышки были плотно закрыты и я чуть не сломал пальцы, пытаясь отодрать их. То ли они запаяны, то ли посажены на какой-то кошмарный клей...
Ладно, нет - и не надо.
И тут нехорошая мысль пришла мне в голову. Я вспомнил майора Мущепако.
Сумку с товаром придётся срочно сдавать операм. Если не сдать - война будет продолжаться, и новые жертвы пополнят список старых, и я или Селивёрстыч окажемся одной из них. Война закончится тогда лишь, когда найдётся товар. Но как её сдать? Каким способом? Сейчас существует версия, что мы с Селивёрстычем по преступному сговору товар умыкнули. Такая версия выгодна операм - хотя бы потому, что даёт возможность рапортовать начальству: по горячим следам найдены подозреваемые. Вряд ли Мущепако добровольно от неё откажется. Поэтому, соображал я, сидя на корточках и не спеша укладывая банки на место, если я сейчас сдамся и, как это называется... да, сделаю заявление, Мущепако сразу скажет: пиши явку с повинной. Э-э... На хрен мне такие радости? Не пойдёт.
Можно сделать по-другому; можно как бы случайно навести сыскарей на это место. Тогда меня ни на чём не прижмут. Но...
Но тогда все лавры достанутся майору. А он предатель...
Отчего так странно устроена жизнь? Никогда не бывает так, чтобы всё без исключения было хорошо. Ложка дёгтя у судьбы всегда наготове.
Нет, никак не хочется все лавры отдавать человеку, который вчера преспокойно сдал меня Завалюхину. И, руководствуясь такими негуманными соображениям, я вынул из сумки одну банку и твёрдой рукой сунул её в карман. Сейчас припрячу. А потом, в нужный момент, предъявлю. Как доказательсво. Чего? Своего участия. Гм... Как бы чего не вышло. Да никто же не видит...
Я упаковал остальные банки, застегнул молнию и уложил сумку так, как она лежала прежде. Встал довольный, потянулся и посмотрел вперёд, на выход из туннеля.
И снова присел...
За кустом малины, не слишком-то маскируясь, стоял человек в камуфляже и пристально смотрел на меня.
* * *
С минуту я был в шоке. Пока не сообразил, что он меня не видит: он на солнце, а я - в темноте. Но он явно ждал моего появления. Как же я промазал... Засекли на входе в туннель. Нельзя на ходу слишком много думать! Бдительность притупляется.
Кошачьим шагом я двинулся обратно. Надо срочно избавиться от банки, ангидрит её в перекись марганца. Вот бы попал сейчас!
Пройдя мимо одной пустой ниши, я остановился перед второй и сунул банку в её угол, прикрыв парой камней покрупнее. Выпрямился, отряхнул руки и прислушался. С другого конца туннеля чуть слышно хрустел гравий под чьими-то осторожными шагами. Скрадывают, значит. Надо срочно уходить от этого места. Я быстро перепорхнул на другую сторону и, не таясь, зашагал по шпалам на выход.
На выходе были море, солнце и кусты малины. Гудели шмели. Кричали чайки. Из-за куста вышел омоновец и скомандовал:
- Стой! Руки за голову. Садись на рельсу.
И зычно крикнул в жерло туннеля:
- Гриня! Он вышел.
Я прилепил руки к затылку и послушно сел на горячий рельс. И тут издалека, с той стороны, где стоял поезд с пассажирами, донёсся ликующий гудок тепловоза. Хватит стоя-ать! Поехали-и...
- Прощайте, ребята, - сказал я. - Счастливой дороги.
Для них неприятности кончились. Когда кончатся для меня?
Гриня оказался тем самым Гришей, разговор которого с майором я внимательно слушал, лёжа под скамьёй на платформе, прибывшей из Култука.
- Нашлась пропажа, - довольно произнёс он, любовно щёлкнув наручником на моей руке, а второй замкнув на своей. - Ну, как жизнь?
Тут он присел на корточки и заглянул в мои глаза.
- Хреново.
- А сам виноват, бегать не надо. Что здесь делаешь?
- Сижу, греюсь. В туннеле холодно, - объяснил я.
- Шутник, - сообразил он. - В туннельке что делал?
- Всё вам знать надо, - вздохнул я. - Живот у меня подвело. Вот я и... того. Полечился.