— Не мучайся. Подскажу. Это маленький курортный городок на севере Италии.
— Вспомнил, — сказал Пафнутьев.
— Говоришь, Пахомова приглашала? Знаешь, Паша, если женщина просит... Надо уважить. Не считаясь с расходами.
— Уважу, — кивнул Пафнутьев. — Теперь послушай... Света Юшкова, которую ищет Худолей, снимала ту самую квартиру, в которой обнаружен труп. О Пахомовой я заговорил не зря... У нее в горничных девушка, которая, как мне кажется, знала обеих убитых. Обе жертвы только в этом году несколько раз побывали в Италии.
— Другими словами, Паша, намечается плотная связка... Юшкова, Пахомова, Сысцов, горничная, два трупа.
— Есть еще плиточник Величковский. У него я изъял пачку снимков голых девиц, среди которых, прости меня, уже двое убитых. Величковский прекрасно знает Свету Юшкову, делал ремонт в шестикомнатной квартире Пахомовой...
— Шестикомнатной? А такие бывают?
— Она прикупила соседнюю. Правда, сегодня пояснила, что купил квартиру все-таки Сысцов, но она якобы постепенно за нее расплачивается.
— А Юшкова исчезла?
— Да, — ответил Худолей.
— Еще одно, Аркаша... Убитая женщина, которую мы нашли в квартире Юшковой, в руке держала нож... За лезвие держала. Якобы из последних сил вырвала нож у убийцы.
— Так не бывает, — возразил Халандовский.
— Я знаю, — кивнул Пафнутьев. — Так вот, на ноже отпечатки пальцев Юшковой.
— Другими словами, Паша, кто-то пытается тебя убедить в том, что Юшкова зарезала подругу и сбежала... Я правильно понимаю суть происшедшего?
— Ты, Аркаша, всегда все понимаешь правильно.
— Ты в тупике, Паша?
— Тупиком это назвать нельзя.
— Но брать некого?
— Величковского вот взял.
— Он в самом деле плиточник?
— И неплохой.
— Когда освободишь, пришли ко мне. Я затеваю ремонт.
— Думаешь, освобожу?
— Конечно. Если он плиточник, то плиточник. А остальное шелуха. Она осыплется, как только в поле твоего внимания появятся настоящие преступники.
— Из всех, кого я перечислил...
— Они плохие люди, Паша, они очень плохие, их можно и должно осудить. Но я не уверен, что тебе удастся их посадить.
— Как же быть, я обещал Сысцову посадить его...
— Слово надо держать, Паша. Настоящий мужчина всегда должен держать свое слово.
— Но ты говорил...
— Я могу ошибаться! — гневно воскликнул Халандовский. — Я часто ошибаюсь. И в людях, и в событиях. Я в себе самом ошибаюсь. Иногда. Ты меня слушай, более того, прислушивайся, но верить мне... Не советую. Нельзя мне верить, Паша. Ненадежный я человек. Опять же с пристрастиями. С нездоровыми, порочными пристрастиями. — Халандовский бросил быстрый взгляд на настенные часы, потом взглянул на наручные и потянулся к бутылке, иней на которой слегка увял, не выдержав жаркого дыхания сидящих за столом мыслителей.
— Ты торопишься? — спросил Пафнутьев.
— Мы все торопимся.
— Куда?
— В одно место.
— Нас там ждут?
— Нет.
— Нам обрадуются?
— Вряд ли.
— Но мы все равно пойдем?
— Обязательно, Паша. Мы просто обязаны сходить сегодня в одно место и засвидетельствовать свое присутствие.
— Это нам ничем не грозит?
— Разве что потерей репутации.
— Тогда ладно, — легко согласился Пафнутьев. — Репутация — дело наживное. И потом, как говорят ученые, отрицательный результат — тоже результат. А я добавлю, что плохая репутация — тоже репутация. Это лучше, чем никакой.
— Ты мудреешь, Паша, с каждым тостом. Это радует. Теперь слушайте меня внимательно... Мы заканчиваем эту бутылку и уезжаем. Не потому, что кончились бутылки, вовсе нет, просто мы должны сегодня быть трезвыми как стеклышки.
Худолей бросил быстрый взгляд на две пустые бутылки и почтительно склонил голову.
— За победу, — Халандовский поднял бокал. — На всех фронтах!
— И без потерь, — добавил Худолей.
— Согласен, — кивнул Халандовский и, подойдя к окну, отодвинул штору. На улице была уже ночь — редкие ночные фонари, фары машин и ни единого прохожего.
— Не поздновато? — спросил Пафнутьев.