Четыре первых дня на новой службе несколько утомили Андрея. Закончив «ударными», как выразился Непецин, темпами «дело банды Басманова», Рябинин отсидел битый час на совещании руководителей следственных групп и направился в гости к Старицкому.
Андрей застал друга за сборами. Георгий укладывал вещи в огромный кованый сундук.
– Никак приданое собираешь? – рассмеялся Андрей.
– Почти, – кивнул Старицкий. – Готовлю походный сундучок. Решил вот перебраться на дачу.
В городе летом душно и суетно.
– Да-да, припоминаю, ты как-то приглашал меня на свою «милую дачку».
Георгий захлопнул крышку и стряхнул с ладоней невидимую пыль:
– Готово. Отужинать, Андрей Николаевич, не желаете?
– Благодарю, сыт. Руководство ГПУ трепетно заботится о желудках сотрудников.
– Ну что ж, – Старицкий картинно развел руками, – тогда предлагаю кофе с коньяком.
Он достал из шкафчика бутылочку:
– Благоволите, – настоящий «Martel».
Георгий зубами вытащил пробку и осторожно понюхал горлышко:
– М-м! Тлетворный аромат эмиграции и парижских закатов. Однако не стоит забывать и о Родине! – Старицкий налил коньяк в большую винную рюмку и выпил залпом. – Так-то лучше, – поморщившись, бросил он. – Бодрит.
Андрей покачал головой:
– Э-э, да я вижу, у тебя нервишки пошаливают!
– Есть немного. Последнее время не могу удержаться от легкого озноба перед любым ответственным шагом. Наверное, старею, пора на покой.
– Брось, – Андрей хлопнул его по плечу. – Просто устал.
Старицкий прошелся по комнате:
– Как тебе сказать? Порой стоишь перед выбором и, несмотря на то что все рассчитано, страшишься неизвестности. Прежде такого не бывало, а теперь вот трясусь в истерике, как институтка.
– Оно и понятно, – хмыкнул Андрей. – Дела купеческие! Большие деньги – большой риск.
– В нашем любимом Советском государстве всюду риск, не только в коммерции, – скривился Георгий. – Встанешь утром и не знаешь, доживешь ли до вечера.
– Неужели фининспекторы дополнительным налогом обложили? – предположил Андрей.
– Да нет. Этих кровососов я кормлю досыта… Решил я закрыть пекарню и начать новую жизнь. Надоело. Выгода от выпечки хлеба при наших налогах невелика, а возни много. Хочу пару недель отдохнуть, рассчитать работников и – махну в Питер. Устроюсь где-нибудь при госучреждении, раздобуду подряд. Денег хватит. Опять же, мачеха стала хворать, нужно за ней приглядеть. Надоест – до границы недалеко, может, удастся проскользнуть. А уж там – совсем другие порядки.
Андрей растерянно похлопал глазами:
– Гм, я-то считал, ты здесь неплохо устроил-
ся… Мечтал старинного друга на свадьбу пригласить…
Георгий подошел к Андрею и обнял за плечи.
– Думаешь, я не рад, что мы встретились? Думаешь, не мечтал остаться рядом, помогать посильно, вместе радоваться жизни? – В глазах Георгия стояла отчаянная тоска.
– Так что же мешает? – Андрей робко улыб-нулся.
Старицкий опустил голову:
– В этой стране благополучие зависит не от талантов граждан, а от наличия грехов перед властью. У меня их предостаточно: белогвардейское прошлое, темные купеческие делишки… Всякого хватает, что попусту говорить. Ты – чекист, заставят пощупать закрома нэпмана Старицкого, и – никуда не денешься, придется приказ выполнять. Не хотелось бы мне потерять лучшего друга, поверь.
Рябинин побагровел:
– Как ты мог так подумать? Разве я посмею?
И… и потом, не такие уж тяжкие твои «грешки», чтобы ими занимался начальник особой группы по борьбе с бандитизмом! Анкета твоя чистая: бывший партизан, помогаешь детям хлебом, с фининспекторами, сам говорил, умеешь ладить. Понимаю, тебе не совсем приятен род моих занятий, да я и сам не в восторге от своей службы. Однако моя работа скоро завершится! Срок моего пребывания в ГПУ закончится через полгода. Вот поймаю Гимназиста и – вернусь на «Ленинец», сыграю свадьбу, учиться пойду на механический факультет.
– А что ты предлагаешь мне? – Георгий криво усмехнулся. – Возиться с булками в этом скучном городишке, ходить к вам с Полиной по воскресеньям в гости, крестить детишек и умиляться вашей семейной идиллии?
Он стал насупленным и колючим, темные непроницаемые глаза отталкивали и пугали.
– До смерти надоело каждый день получать плату за давно проданную душу, – Старицкий похлопал себя по карману. – Достаточно! Можно ехать на все четыре стороны.
Георгий натянуто улыбнулся:
– Буду навещать тебя от времени, справляться об успехах, вспоминать былое.
Он поманил Андрея на кухню:
– Идем, кофе сварю. Помогать будешь.
Друзья устроились на террасе.
Андрей, не отрываясь, пил кофе крошечными глотками и внимательно следил за Афанасием, убиравшим в сарай садовые лейки и лопаты. «Хозяйственный он мужик, – думал Рябинин, – работящий и неболтливый. Как тургеневский Герасим. За садом ходит, Жорке-то все эти деревца да цветочки вряд ли нужны».
Он вспомнил о застарелом споре с Георгием на чердаке их дома в Петербурге: «Жаль мне его. С детства мечтал человек о военной карьере, потом разочаровался; теперь остается только бежать от самого себя. Тщетно! Как от собственной тени. В эмиграции от такого сплина, говорят, стреляются».
Андрей осторожно посмотрел на друга. Георгий уставился куда-то в угол, в сумрачную темноту.
– Жо-ра! – негромко позвал Андрей. – А может, тебе жениться, детишками обзавестись?
Старицкий на секунду застыл в недоумении и вдруг взорвался задорным раскатистым смехом:
– Ай да Мишка, ну загнул, так загнул! Мне?
И жениться?! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Аллюр – три креста [135]: товарищ командир приказывает срочно создать семью!
– Ничего особенного, – Андрей пожал плечами. – Появился бы интерес к жизни, новый смысл.
Георгий резко оборвал смех и, навалившись локтями на стол, проговорил:
– Я, братишка, максималист. Если и женюсь когда-либо, так по обоюдному согласию со своей совестью и житейскими принципами. Пока в душе моей нет готовности к подобному испытанию. Я – бродяга. Такие женятся уже успокоенными, с сединой в волосах…
– …С подагрой, дрожью в коленях, грудной жабой и потребностью в уходе, – улыбнулся Андрей. – Мальчишка ты, питерский разбойник, вековая шпана!
– …Кроме того, – словно не замечая реплики друга, продолжал Георгий, – я дал множество обещаний до срока не жениться.
– Кому?
– Себе… окружающим.
Андрей махнул рукой:
– Дурак. Говорю тебе как друг и твой ротный командир.
– Бывший, – уточнил Старицкий. – Я же как друг и твой дворовый атаман говорю: сам ты дурак!
Они весело рассмеялись.
– Поостерегись, Жорка, поколочу! – шутливо пригрозил Андрей. – Может, хоть силой удастся научить тебя уму-разуму.
– Не дождешься! – вскакивая на ноги и принимая боксерскую позицию, отозвался Георгий. —
Я всегда был сильнее. Ну-ка, выходи на честный бой, маменькин сынок!
– Изволь, – медленно поднимаясь, согласился Рябинин.
– Давай-давай, разомни косточки, – подзадоривал его Старицкий. – Посмотрим, сумел ли ты обойти друга и учителя.
Увесистый кулак Георгия просвистел у плеча Андрея.
Рябинин отскочил, неуловимым движением выхватил из кобуры «браунинг» и направил в грудь Старицкого:
– А так?
– Ну ты смотри! Научился, – восхищенно всплеснул руками Георгий.
– А ты как думал? Меня всегда было непросто взять голыми руками, – фыркнул Андрей.
– Верю-верю. Мир? – Старицкий протянул руку.
Они обнялись.
– А не пойти ли нам в сад, костер разжечь? – предложил Георгий. – Помнишь, как тогда, на Островах?
– Когда мы сбежали на целых два дня, а родители чуть с ума не сошли?
– Ага, даже из гимназии хотели выкинуть. Золотые деньки!
Они сидели у костра, запекали в углях картошку и вспоминали детство. Безжалостно разбуженный Тимка получил приказ принести из погреба красного вина.
– Помнишь, как мы в первый раз напились? – отхлебывая из бутылки, спросил Старицкий. —
В седьмом классе гимназии, когда забрались в винный погреб отца Сашки Бобылева?
– Как не помнить? – кивнул Андрей. – Федот Тихонович торговал славными винами.
– Не то слово – превосходными! – подхватил Георгий. – Сколько мы тогда проглотили «Клико»? Дюжину?
– Девять бутылок, – уточнил Андрей. – На десятой нас выворотило.
– Точно! – засмеялся Старицкий.
«Вот он, мой милый Жорка, – радостно подумал Андрей. – Вот они, знакомые счастливые глаза, удалые и беззаботные. Как же далеко ты запрятал самого себя, дружок! А может, и почти растерял, забыл и вот только сейчас наконец-то вспомнил».
Георгий будто уловил мысли друга, оборвал смех и негромко проговорил:
– Все эти темные годы, Миша, ты был для меня единственным светом, надеждой, что есть где-то брат мой, родная чистая душа.
– Ты словно отходную молитву читаешь, – Рябинин покачал головой. – Перестань нагонять тучи, все образуется, ведь мы снова вместе.
– Если бы, – помрачнев, бросил Старицкий. – Давай-ка выпьем за добрую память!
«Аллюр – три креста» – сначала в обиходе казачьей конницы, затем в кавалерии вообще – обозначение наиболее быстрого выполнения приказа.