Встрепенувшись, словно пацан-первогодок, я хрипло спросил:
— Что случилось?
— Наш караван идет, — ответил Гарыныч, передавая мне бинокль.
То, что будущий полковник Грысюк считал «нашим караваном», для меня предстало облаком пыли. Лишь через десять-пятнадцать минут я увидел размытые контуры техники. Но точно рассмотреть их не успел, бинокль забрал Гарыныч. Через минуту он выдал:
— Как я и думал. Смотри, Глеб, видишь впереди мотоциклистов? — Он возвратил мне бинокль.
— Ну, — ответил я, глядя через окуляры бинокля.
Действительно, перед «Тойотами» неслись два мощных мотоцикла «Хонда» с широкими вседорожными колесами и фарами, прикрытыми световыми фильтрами. На каждом мотоцикле по двое боевиков. Бородатые, в чалмах, с громоздкими «АК-47» на груди, они мчались впереди легких грузовиков. Хвост колонны только появился в объективе бинокля.
— Видишь мотоциклистов? — снова спросил Грысюк.
— Вижу, — ответил я, возвращая майору бинокль.
— Это дозор. Их пропустим вперед. Но когда мы ударим по колонне, они вернутся. Так что, Глеб, твоя задача — не дать душманам стрелять нам в затылок. Ты понял?
— Я должен их тормознуть? — спросил я, поглаживая свежую щетину.
— Естественно, — кивнул Гарыныч, не отрывая взгляда от каравана, потом добавил: — Но не раньше, чем мы начнем долбить грузовики.
— Ясненько, — буркнул я, по-рачьи выползая из укрытия, и, нырнув под защиту бархана, спустился вниз. Теперь все стало ясно, караван со «стингерами» идет через нас. Дозор из мотоциклистов пропустят, но, когда начнут «мочить» конвой «Тойот», дозорные вернутся, и вряд ли все вместе и на мотоциклах. Скорее всего рассредоточатся и попытаются ударить в спину. А как я один их четверых остановлю?
Пока они не знают о засаде, у меня преимущество. Но только прозвучит первый выстрел… Что ж, придется с ними разобраться до атаки на грузовики.
Бросив на песок свой «АКМ», я достал кобуру «ПБ». Как писалось в секретных артикулах, «пистолет бесшумный», а проще — стандартный пистолет Макарова с несъемным глушителем.
Переборов страх, что в чахлых кустах саксаула обитают змеи, я залег за редким высохшим кустарником.
Змей возле саксаула не было, но песок накалялся со скоростью адской сковороды.
Рев машинных двигателей приближался. Большим пальцем правой руки я опустил предохранитель в крайнее нижнее положение…
Из-за бархана вынырнула мощная «Хонда», широкий, как лосиные рога, руль сжимал молодой пуштун в серой ветровке и приплюснутом тюрбане. За спиной мотоциклиста сидел дородный мужчина с лохматой черной бородой, одетый также не броско. Пальцы левой руки сжимали плечо мотоциклиста, а правой он держал автомат. Судя по откидному игольчатому штыку, оружие было китайскою производства.
Вслед за первым мотоциклом, поднимая вокруг себя брызги песка, появилась вторая «Хонда». Оба мотоциклиста были одеты в длинные домотканые рубахи и шаровары. Головы их закрывали глухие шлемы с тонированными стеклами-забралами, а на груди болтались китайские «Калашниковы».
Пропустив вперед первую пару, я выждал, когда второй мотоцикл проскочил, мимо меня. Затем, встав на левое колено, двумя руками поднял на уровень лица пистолет, совместив на широкой спине мушку и прицельную планку, плавно надавил на спусковой крючок. Выстрела не было слышно, лишь дернулся пистолет, но афганец, вскинув руки, вывалился из седла, открывая спину водителя.
Я поймал в прицел новую спину и выстрелил. Тяжелая «Хонда» медленно клонилась набок, двигаясь еще какое-то время, затем, черпанув рулем, мотоцикл повалился на песок, и с надрывным ревом мотор заглох.
И, как по сигналу, пустыня взорвалась десятком автоматных и пулеметных очередей. Караван грузовиков попал в засаду.
Черт, мысленно выругался я, было досадно, что с дозорными не удалось расправиться до начала боя. Теперь придется схлестнуться с «духами», что называется, нос в нос.
Действительно, к бархану на предельной скорости возвращалась головная «Хонда». Развевающиеся полы халата заднего мотоциклиста на какое-то мгновение навели меня на мысль — примерно так же выглядели и древние рыцари на поединках.
Мотоцикл быстро приближался, уже можно было разглядеть лицо водителя, горящие злобой глаза пуштуна. Наши взгляды встретились.
Встав во весь рост, я принял вызов. Грохот боя за барханами остался для меня в другом измерении. Сейчас существовали только надвигающийся на меня мотоцикл и два душмана. Теперь решался для нас вселенский вопрос: «Кто кого?»
«Хонда», подобно глиссеру на водной глади, то зарывалась в песок, то, наоборот, высоко выпрыгивала. Мотоциклист был настоящим асом. Едва поворачивая руль, он уклонялся от моих выстрелов. Лишь с пятого выстрела я достал его. Пуля угодила пуштуну в нижнюю челюсть, разнеся ее, пробила горло и вырвала кадык. Но прежде чем умереть, мотоциклист сбросил газ и повалился всем телом на руль.
«Хонда», потеряв скорость, завиляла, как пьяный на дороге. Несколько этих мгновений дали возможность соскочить с неуправляемого мотоцикла пассажиру. Падая на спину, моджахед дал веером длинную очередь в мою сторону.
Удар сбил меня с ног и, перевернув в воздухе, ударил лицом о песок. Боли я не чувствовал, но левая рука почему-то не слушалась. Мысли о ранении не было, мозг четко фиксировал: «В пистолете последний патрон». Рот и ноздри забиты песком, глаза… Слава богу, перед падением инстинктивно успел зажмуриться. Теперь возникла новая мысль: «Где же „дух“?» Рискуя получить пулю, я слегка приподнял голову. Душман был в десяти шагах от меня. Заметив мое шевеление, он по-волчьи оскалился, обнажив редкие гнилые зубы, вскинул автомат.
Терять было нечего, превозмогая боль, я рванулся, перевалившись через левое плечо назад, еще не коснувшись плечом песка, вскинул руку с зажатым пистолетом, рефлекторно поймав в прицел силуэт, нажал на спуск. Пуля ударила моджахеда в центр груди, и он, громко хрюкнув, повалился на спину.
За барханом стрельба стихла, горячий воздух пустыни давил на уши мертвой тишиной. Опершись на песок здоровой правой, я оттолкнулся, помогая телу перебороть силу земного притяжения. Колени дрожали от напряжения. Под левым плечом расползалось кровавое пятно. Песок, пропитавшись кровью, становился бурого цвета.
«Чуть бы ниже, и хана», — мысленно отметил я, медленно подходя к трупу моджахеда. Это не был старик, как показалось вначале, молодой парень, может, даже мой ровесник. Его сильно старили длинная густая борода да поношенная одежда. Но теперь он стареть не будет, домотканая рубаха на груди пропиталась кровью, на губах пузырилась розовая пена, а карие глаза стеклянно смотрели в небо. Душман был мертв. Теперь пора было подумать о себе.
В нарукавном кармане, я вспомнил, лежал индивидуальный пакет, пальцы с трудом расстегнули клапан, вытащил бинт…
За барханом снова загремели выстрелы, и тут же заработал мотор грузовика. Стрельба усилилась, шум автомобильного двигателя нарастал. С досады сплюнув, я наклонился к автомату «духа», сейчас китайский «сорок седьмой» мне показался тяжелым, как стокилограммовая штанга. Обхватив пальцами пластмассовую ручку автомата, я упер приклад в подмышечную впадину. Теперь оставалось ждать.
Рев машины, стрельба, неясные крики — все смешалось в один жуткий нарастающий гул. Выписав замысловатый зигзаг, из-за бархана выскочил грузовик. Небольшая «Тойота» была загружена под завязку, из-за чего проседала на рессорах и сбивала выступающим бампером-кенгурятником все неровности пустыни. За тонированным стеклом кабины не было видно, сколько человек внутри, но зато был хорошо виден висящий на подножке с левой стороны стрелок в американском пятнистом камуфляже, он стрелял назад, видимо, в сторону преследователей.
Вдавив приклад в плечо, я навел ствол автомата в надвигающийся темный силуэт и надавил на спусковой крючок. Удержать одной рукой рвущуюся как живую «машину для убийства» не было сил. Я лишь смог, валясь на бок, прочертить автоматным огнем неровную черту слева направо. Тяжелые пули со стальными сердечниками сбили с подножки стрелка, разнесли на осколки лобовое стекло и перемололи сидящих в кабине, разбив боковое зеркало.
Неуправляемая «Тойота» промчалась в полуметре от моих ног, обдав меня песком и выхлопами угарного газа. Переехав трупы двух моджахедов в шлемах и их «Хонду», грузовик взгромоздился на небольшой песчаный холм, затем осел на правый бок и медленно начал опрокидываться. Из кузова посыпались длинные пластиковые футляры защитного цвета. Один из них, ударившись о другие, развалился, из его чрева вывалилась черная тонкая сигара и скатилась вниз к подножию холма.
Ракета, догадался я. Что будет, если она взорвется и ей подпоет хор остальных сестриц? Мое сознание провалилось в темную бесконечность…
…Белый потолок, белые стены. На стене перед кроватью большой календарь с портретом Ирины Алферовой, кабульский госпиталь. Я на госпитальной койке, возле кровати на табуретке сидит Гарыныч. Как всегда, небритый, в выгоревтем камуфляже, поверх которого накинут белый больничный халат.
— Ну что, пришел в сознание, каскадер? — добродушно спросил Грисюк.
— Подставился я, товарищ майор, — прохрипел я, сам удивляясь своему голосу.
— Во-первых, не майор, а подполковник, — поправил Гарыныч. — А во-вторых, задание ты выполнил с лихвой. А что до ранения, на войне всякое бывает. В общем, я представил тебя за эту операцию к Красному Знамени. Через месяц врачи обещали тебя поставить на ноги. Выйдешь из госпиталя, думаю, тогда и вручим орден в торжественной обстановке.
Я выписался только через полтора месяца, а орден получил еще позже. И не боевого Красного Знамени, а Красную Звезду.
По мере того как мы продвигались на восток, погода становилась холоднее, ландшафт однообразнее, а дорога пустыннее. То и дело налетал шквальный ветер, подымая с обочин вихри опавших листьев, и, завертев их, швырял горстями в лобовое стекло. На небе висели тяжелые свинцовые тучи. Закрыв своими тушами солнечный свет, окрасили землю в траурно-печальные цвета. Серые пустынные поля тянулись до горизонта, кое-где в них врезались черные пунктиры лесополос. Вдоль трассы, как стальные великаны, стояли конструкции опор высоковольтных передач. Вдалеке темнели низкорослые постройки какой-то деревни. И действительно, через десять минут мелькнул дорожный указатель, сообщивший, что мы въезжаем в населенный пункт с поэтическим названием «Радужное». Это была небольшая деревушка, расположенная по обе стороны трассы. Преобладали одноэтажные домики, из чего можно было сделать вывод, что деревня небогатая. А по многим заколоченным окнам и обвалившимся постройкам можно было догадаться, что, несмотря на близость трассы, деревня вымирала. Зато в сельмаге — приземистой коробке, выложенной цветной мозаикой, как раньше еще любили облицовывать загородные автобусные станции и общественные сортиры, — с витрины сверкала реклама кока-колы, «Абсолюта» и «Мальборо».
— Во, дожили, — оскалился Андрюха, — кто бы мог подумать, что в такой глуши будут продавать и колу, и «Абсолют». Прогресс, дружище.
Не разделяя оптимизма своего товарища, я сказал:
— Наверно, так же рассуждали и индейцы, когда первые конкистадоры меняли им на золото стеклянные бусы и зеркальца. Ты не помнишь, чем все это закончилось? По-моему, индейцев истребили.
Постепенно начало смеркаться, из-за туч звезд не было видно, на дорогу опускалось серое марево. Навстречу прошла колонна многотонных грузовиков, слепя нас светом своих фар. Скоро будет совсем темно.