— Говори, падла! Открой пасть! Где он?! — стервенея, крикнул Гусь, дергая «молнию» джинсов. Ему мешал засунутый за пояс пистолет, и бандит раздраженно бросил его на стол.
Достав наконец внушительных размеров член, Гусь схватил Лизу за волосы и, запрокинув ей голову, стал возить членом по её разбитому лицу, подвывая от возбуждения.
— Ну, здравствуй, Гусь. Здесь я. Вот он, — негромко сказал Гром. Бандит на секунду замер, затем резко обернулся. В его искаженном сладострастной судорогой лице не было ничего человеческого. Взгляд бандита метнулся к лежащему на столе пистолету.
— Хочешь взять его? Да? Хочешь убить меня? — спросил Гром, сунув руки в карманы куртки.
Секунду отморозок колебался, но, видя, что Алексей стоит неподвижно, неожиданно бросился к столу. И тогда Гром выстрелил. Прямо из кармана, через куртку. Брызнули в стороны осколки коленной чашечки. Гусь дико заорал и рухнул на земляной пол.
Придя в себя, он обнаружил, что раздет и лежит на полу, на куске клеенки, в том же самом подвале.
Дикая боль в колене туманила сознание, мешала сосредоточиться. Он всмотрелся в склонившееся над ним лицо Виктора Михеевича Рулева и почувствовал, как зашевелились волосы на голове.
— Я не хотел… — слабым голосом заныл он, — мне приказали! Это не я… Я только на шухере! Я не знал, что это ваши…
— Гром, дай нож! — негромко сказал Рулев.
Алексей протянул ему острую как бритва «осу» и негромко сказал Лизе, плачущей у него на груди:
— Пойдём, девочка, негоже тебе на это смотреть.
Гусь тоскливо проводил их взглядом, затем с ужасом посмотрел на сверкающее лезвие и затараторил:
— Я всё расскажу! Я… всё! Я много знаю! Я знаю, где Крот! Я знаю его банковские счета. На дискете. Знаю, где прячет. Подслушал! — Гусь заплакал. — Слушай, ты же мент, а! Я суда хочу, в тюрьму… Я всё тебе расскажу!
Рулев на секунду задумался, повертел в руках нож и тяжело опустился на стул.
Гусь говорил долго. Когда он закончил, Виктор Михеевич помолчал, думая о чем-то своем, и наконец поднял на Гуся полные ненависти глаза.
— Ну что ж, — медленно проговорил он, вставая, — как мент с сукой мы с тобой поговорили. Теперь поговорим, как мужик с мужиком. Ну-ка, мил человек, расскажи-ка мне, как ты своим хером поганым моей доченьке маточку рвал?! — Подойдя к столу, Виктор Михеевич сжал в пятерне мошонку Гуся.
Несмотря на боль, бандит с удивлением почувствовал, что член его напрягся и затвердел.
— Не надо! — заверещал он, но в эту минуту майор всем телом навалился ему на живот.
Гусь почувствовал внизу живота острое холодное прикосновение. Что-то теплое потекло по ляжкам, и бандит окунулся в красное и искристое море боли. Он закричал было тонко и длинно, но ему затолкали в рот какой-то волосатый кусок плоти, источавший неприятный запах, и черный человек с глубоко запавшими, красными, словно угли, глазами, ласково подхихикивая, прошептал ему на ухо:
— Ты пожуй, милок, пожуй. Это вкусно. — И Гусь, идиотски мыча, жевал свои яйца, давясь криком и рвотой, и долго-долго не умирал. До тех пор, пока Рулев не выстрелил ему в лоб.
Майор, покрытый кровью с ног до головы, деловито вытер руки валявшейся здесь же гусевской белоснежной сорочкой и спокойно сказал:
— Ну-с, где-то приблизительно вот так! — И отошёл в угол и только тогда согнулся в мучительном приступе рвоты.
Виктор Михеевич заглянул под заднее сиденье замызганной Громовой «шестерки» и присвистнул.
— Ни фига себе, — уважительно сказал он.
— Выбирай, что по душе, только «стен» не трогай, я к нему привык уже.
— А можно, я «скорпион» возьму? — спросил майор, ласково поглаживая холодную сталь.
В эту минуту в кармане у Грома замурлыкал телефон. Голос Магомедова звучал сухо и неуверенно. Гром выслушал его, покусал задумчиво заусенец на губе и сказал в трубку:
— Хорошо. Я понял… Слышь, Дамирыч, у тебя там кое-какие денежки мои остались… ага, все понял, лады! Я тогда с Али свяжусь. Ну, не поминай лихом, брат! Спасибо за всё!
— И когда орлы прилетят? — спросил Рулев.
— Какие орлы? — не понял Алексей, отрешённо глядя в пространство.
— Твои орлы! Клювастые. Черножопые, — уточнил майор.
— Орлов не будет, Витя. Нам отказано в помощи, — тихо сказал Гром.
— Ах даже вот так?! — Виктор Михеевич раздраженно чиркал отсыревшей зажигалкой. — А я так и знал! Нет у меня веры «чёрным»! — Наконец прикурил, закашлялся. — Ну и хер бы с ними, мы тоже не лыком шиты.
Гром согласно кивнул, хотя ему было страшно. Не за себя. За Лизу, за их любовь, которая, едва родившись, могла погибнуть.
Они хорошо спрятали Лизу. Настолько хорошо, насколько это было возможно, но…
— Витёк, а вдруг они её всё-таки вычислят?
— Где? В моей-то квартире? — мотнул головой Рулев. — Не успеют. Мы их завалим раньше.
Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, Алексей спросил:
— А куда ты Гуся дел? Там в подполе и оставил?
— Не, Лёх, я ему применение нашёл будь здоров!
— Как думаешь, где Крот окопался? — спросил Гром…
— Не думаю, а знаю, — солидно ответил майор, протирая ствол автомата полой куртки. — Тут у них за городом база есть. Так вот они там. Лёш, можно я пару гранат возьму?
— Ты уверен, что они там?
— Обижаешь, командир! Я мент или кто? Информация точная.
— Знаешь, я там был один раз. Настоящая крепость… Как только мы их оттуда выковыривать будем?
— Есть у меня одна задумка, — хитро усмехнулся Рулев. — Только ты погоди, Лёша, не гони. Я вот думаю, может, нам сначала в городе порядок навести?
Ночное кафе-бар с поэтическим названием «Ариадна», в задних комнатах которого располагалось небольшое, оборудованное по последнему слову техники казино, приносило бандитам огромные барыши. Доступ в него был разрешен только очень состоятельным клиентам. Скрытые камеры настороженно следили за происходящим в баре и игровых комнатах. Переодетые официантами охранники сновали между столиками, вежливо, но непреклонно пресекая разного рода недоразумения между гостями.
В половине первого ночи веселье в провонявшем анашой кафе достигло своего апогея. На танцевальной площадке, подсвеченной снизу, бестолково топтались, тесно прижавшись друг к другу, несколько пар. Большинство посетителей уже обрели временное пристанище в тарелках с салатами и под столами, но те, кто еще держался на ногах, изо всех сил радовались жизни: колотили посуду, оглушительно орали матом и безуспешно пытались подраться друг с другом.
Открылась входная дверь, и двое высоких, хорошо одетых, бесцеремонно расталкивая обкуренных малолеток, прошли к служебным помещениям и остановились у обитой вытертым дерматином двери, которую отличало от прочих только наличие смотрового «глазка» да слоняющийся рядом с ней подозрительно широкоплечий официант. Малиновый пиджак халдея оттопыривался у левой подмышки.