— Свидетельствует о немалом уме. Единственной изрядной глупостью было убийство Дерчика. Василь оказался в опасности, а Завейчик, можно сказать, сам ему палец в рот положил.
— Разве что Завейчика ограбил и убил случайный бандюга, который видел, как тот брал из кассы жирный куш.
— Тогда бандит должен был за ним ехать. А за ним на самом деле ехал Карчак.
— А за Карчаком бандит…
— Да ведь деньги он взял на бегах! А Карчак говорит, что с бегов за ними абсолютно никто не ехал. Ещё никто в такое время с бегов не уезжал. Нет, мне кажется, что Завейчик раскрыл Василя и за это поплатился жизнью.
— А тогда я настаиваю, что Василь сошёл с ума, — сказала решительно Гонората. — Он себе преспокойно мошенничал и вдруг ни с того ни с сего убил Дерчика, убил Завейчика и ещё вдогонку отравил коней! Спятил, не иначе.
— Дерчик напугал его шантажом, — напомнила я. — Никак не могу смириться с тем, что пропали его фотоснимки, мне жутко интересно, что такое у него на этих снимках было!
— А точно известно, что они пропали?
— Так полагают. Есть слабая надежда, что уцелела плёнка, если он не носил её с собой, но обыскали почти все и ничего не нашли. Это же страшно мелкая штучка, он мог спрятать кассету где угодно, и вся королевская конница и вся королевская рать могут теперь искать до Судного дня, если, конечно, убийца её не уничтожил!
— Жалко! — сказала Мария.
— То есть остались портки убийцы, пальчики отравителя па шприце и слухи, — подытожил Метя. — Ну что ж, посмотрим завтрашнюю программку?
Были предприняты попытки составить словесный портрет того типа, который пошёл вместе с Дерчиком за фонтан. Но все попытки оказались с негодными средствами. Тип не отличался никакими особыми приметами, ни тебе кривого носа, ни, на худой конец, косоглазия, морда у него была самая обычная, и ни Горгон, ни Альбиняк не смогли описать его внешности. На бегах этот человек перестал появляться с той самой субботы, а в том, что знает его фамилию или адрес, никто почему-то не признавался.
Старший комиссар Ярковский придерживался мнения, что рано или поздно этот человек все равно придёт, потому что помешательство на почве бегов — штука страшная, и терпеливо караулил. Отпечаток пальца на шприце был опознан, за тем парнем, который его оставил, начали старательно следить, не спуская с него глаз. За указанными Метей посредниками стали ходить мощные «хвосты». Что ещё было предпринято, мне не сообщили.
Среда была чудовищна. Фуксами пришли все фавориты, которых до сей поры придерживали, и выигрывала исключительно Моника Гонсовская, которая безошибочно выхватывала из паддока лучших лошадей. Она перестала верить в какие бы то ни было мафии и кричала, что бега — самое честное игровое мероприятие в мире. Зигмусь Осика выиграл два раза и запуганным не казался. Ломжинская мафия потеряла всяческую меру, посредники нахально, назойливо и чуть ли не публично пытались впихнуть жокеям деньги, какой-то тип возле барьерчика махал в воздухе толстенной пачкой купюр большого достоинства. Никто ничего с ним не сделал, поскольку нет закона, запрещающего махать банкнотами любого достоинства. Разведчики Ярковского не поспевали доносить о соблазнителях, которые склоняли конмальчиков поить коней перед самым заездом. Наркотики в расчёт не принимались, потому что в выводном туннеле стояли конюшие и конюхи, которые глаз не спускали с проходящих коней, а в конюшнях тренеры следили как бешеные. Подозрительных личностей, за которыми надо было следить, развелось столько, что в полиции не хватало людей.
— Вы окончательно сдурели, — сказала я в четверг Янушу, не скрывая своего критического и презрительного отношения. — Что за странный метод? По мне, так подозрительных личностей надо сразу задерживать и брать в перекрёстный допрос. Личности колются, выкладывают все как на духу, капают на следующих в очереди, и таким образом можно по ниточке добраться до середины клубка. Не понимаю, что тут происходит, вы ни с кем не разговариваете, за всеми пустили хвосты, что за методы?
— Юзя хочет добраться до Василя, — ответил он мне. — Тот парень, который коню сделал укол, сам признался, потому что ничего бесповоротно вредного он не сделал и ему ничего не грозит. Тренер ему устроил страшенную трёпку, и парень никогда больше такой глупости не сделает. Он рассказал, кто его подбил на это, оказалось — конюший Кальрепа. Но Кальреп не хочет слышать о том, чтобы выгнать с работы своего конюшего, ни во что не верит, говорит, что это поклёп. Конюший тоже отпирается. Его отпечатков пальцев на шприце не было, как докажешь? Все все знают, а доказательств никаких.
— А Завейчик? На тему Завейчика вы тоже ни с кем не разговариваете?
— Со всеми. Очень вежливо. На Аргентинской живёт супружеская пара. Антчак их фамилия, обоим около шестидесяти, к бегам они никакого отношения не имеют. Гарцапского они знают давно, он бывает у них в гостях, очень любезный человек, сделал им много хорошего. Антчак на пенсии, его жена занимается мужем и домом, Гарцапский помоложе их, он для них Господне благословение, помогает, утрясает всякие вопросы и так далее. За это, когда он периодически ездит в Париж, он живёт у подруги пани Аптчаковой и таким образом получает вознаграждение за свои услуги. К чему тут прицепишься?
— Ко всему. Гарцапский не уехал бы с половины бегов, а Завейчик без повода не гнался бы за ним. Я проверила бы, кто там бывает, может, это штаб-квартира или почтовый ящик. Много у них бывает гостей?
— Нет, Нам такая мысль тоже пришла в голову, мы её проверяем. Погоди, меня одна вещь очень интересует. Я так понял, что ты там всех знаешь?
— Где я всех знаю?
— На бегах.
— Да, — призналась я. — Не всех, но очень много народу.
— Я что-то не заметил, чтобы ты разбогатела на этом мероприятии. Ты не пользуешься сведениями от разных там знакомых? Ничего не выпытываешь насчёт коней, которые должны прийти первыми?
Я покачала головой и вздохнула.
— Я их знаю, но уже двадцать пять лет не было случая, чтобы я у них спросила, кто придёт первым. Случается поговорить о лошадях теоретически или конкретно, но после звонка на заезд никакого практического значения это иметь не может. Даже Мария иногда спрашивает Болека, ставил ли тот на себя самого, а я — нет. ; — Почему?
— По двум причинам. Во-первых, я считаю, что они и сами ничего не знают и только меня собьют с толку. А во-вторых, мне характер не позволяет. Он у меня всему наперекор идёт. Классический случай был, когда я приехала па бега, намереваясь поставить два-семь. Ставка тогда была тысяча злотых, я решила поставить десять. Только два-семь, и ничего иного. Посмотрела я в паддоке и ещё утвердилась в своём мнении. И по дороге в кассу надо же мне было встретить одного из «причастных тайнам». Он прохрипел мне в ухо: «Два-семь в первом, и только!» И как ты думаешь, что произошло? Я возмутилась, поставила на тысячу разных глупостей, кроме, разумеется, два-семь. Просто не могла сказать кассирше, что поставлю два-семь! Естественно, пришли два-семь, за это выплатили большие деньги. Не могу я ничего узнавать, потому что меня всегда черт под руку толкает, чтобы сделать наоборот, это сильнее меня. Мало того, стою я, например, перед кассой триплетов, у меня есть лошадь, я её заранее наметила, слышу, как передо мной на неё кто-то ставит, может, только они и ставят. Лошадь, может, самый настоящий фукс, никакой не фаворит — мне все равно. Я её выкидываю. Раз они ставят на неё, я не буду. Конечно, потом эта лошадь приходит, я свою глупость сама знаю, но никакая сила меня не может заставить поступать разумно…
Я вдруг вспомнила Гильельмину в Копенгагене. Мы с Мартином её видели в деле и решили, что она приходит первой прямо сама по себе и мы в следующий раз поставим на неё «верхом». Через две недели Гильельмина шла в третьем заезде.
— Мы ведь собирались поставить на неё «верхом», — напомнил Мартин, — иди ставь. Я тут же стала сопротивляться.
— Э-э-э, — сказала я с неохотой. — А стоит ли?
— Раз наметили, надо ставить. Вот тебе две с полтиной, иди ставь.
— Какой смысл? Она наверняка не придёт…
— Придёт или нет — ставим!
— Может, лучше что-нибудь другое? Гильельмина… На кой ляд нам Гильельмина?.. Мартин заскрипел зубами.
— Ставь, черт тебя дери, на Гильельмину! Я иду ставить последовательности! Прекрати дурить, ты должна была быть Гильельмина, так будет Гильельмина! Ставь!'!
— И-и-и…
Мартин заскрипел зубами ещё сильней и помчался в кассу последовательностей. Это было в те времена, когда электроника на Аматёре ещё не загнала все ставки в компьютер. Я шла ставить в кассу одиночных ставок чуть ли не пятками вперёд, лошади уже стояли на старте, я надеялась, что не успею, что кассу закроют. Если бы не то, что мы играли в складчину и у меня были его деньги, я поставила бы на что угодно, только не на Гильельмину, странно, что я не онемела, когда называла её в кассе. Гильельмина пришла как хотела, выплачивали по восемьдесят крон за ставку в пять. Без принуждения в виде двух с полтиной Мартина я не тронула бы Гильельмину ни за какие пироги!
— И всегда так было, — мрачно сказала я Янушу. — Если лошадь вырисовывается логически, я возражать не стану, могу поставить на неё все деньги, что есть. И то же самое со всякими сведениями. Все знают, что я не расспрашиваю, не слушаю, и даже никто не даёт себе труда мне что-либо рассказывать. Другое дело, когда я угадала коней Вонгровской лучше, чем она сама, лучше угадала коней Черского, точнее предсказала Большое Варшавское Дерби, чем два директора и один тренер, вместе взятые.
Я вообще угадываю очень даже лихо, только ставки делаю по-идиотски.
— А почему?
— А мне-то откуда знать?! — рассердилась я. — Ради Бога, вот тебе очередной клинический пример. Весна была, сидела я на скамейке возле паддока с одним таким типом, первый заезд был, он и спросил у меня, на что я ставлю. Я ему говорю, что весна, значит, трех кобыл можно послать к бесу. Из жеребцов вон у того шесть кило лишнего веса, значит, его тоже вон. Остаются двое, один и шесть. Я и поставлю один-шесть. А он так возмутился: «Да что вы, пани!» — ещё и пальцем у виска покрутил. Я ему говорю, что придут один-шесть, и больше ничего. Встала и пошла в кассу. Ни с кем по дороге не разговаривала, никто меня не уговаривал ничего сменить, ни о чем другом не думала, как только о том, что сейчас поставлю один-шесть, а дошла до кассы и говорю:
«Пять-шесть, пожалуйста!» По какой причине я поменяла единичку на пятёрку, сама не знаю! Наверное, созвездие виновато, я же в апреле родилась!..
Тут я вспомнила, о чем мы тут вообще разговариваем, ведь не о моей же глупости! Януш слушал меня и первоклассно развлекался. Я рассердилась и ощутила, что безнадёжно отстала в том, что касается дела Завейчика.
— Ты все сам расскажешь или мне надо отправляться выпытывать у тётки Моники Гонсовской? — спросила я зловеще.
Он встряхнулся, аж даже вздрогнул, но веселиться не перестал.
— Светские отношения с тёткой ты можешь завязать, противопоказаний нет, но, так и быть, я тебе все расскажу. На Аргентинской улице, напротив Антчаков, живёт одна бабуля, бесценное такое сокровище, которое преимущественно торчит в окне. Она детально описала их гостей. Гарцапский там часто бывает, два-три раза в неделю. По крайней мере раз в неделю наведывается к ним ещё один постоянный гость, некий Эугениуш Подвальский. Это брат пани Антчаковой, он значительно её моложе. По словам бабули напротив, пани Антчакова воспитывала его после смерти родителей, между ними пятнадцать лет разницы. Ровно раз в неделю появляется молодой парень, бабуля считает, что родственник, он мог бы быть сыном Антчаков, но не сын, может быть, племянник, или двоюродный брат, или что там ещё, потому что зачем бы молоденькому мальчику к старым перечницам ходить. Это я цитирую свидетеля, как ты сама понимаешь. Мальчику где-то от тридцати пяти до сорока, а сама бабуся старше Антчаков лет на двадцать, но зрение у неё на медаль тянет. Кроме того, приходят ещё всякие разные, но гораздо реже и совсем нерегулярно, в течение года их было всего шесть штук. Из них двое — племянник Антчака с женой, остальных мы пока не знаем, потому что они туда приезжают не на собственных машинах. Мы пока проверяем. Очень жаль, что Карчак не пришёл к нам раньше.
— Я бы что-нибудь придумала и выпытала у Антчаков про всех их гостей, — подсказала я. — Ну, что вы ищете среди них важного свидетеля или кого-нибудь ещё, — Это уже сделали.
— И что? Они ни от кого не открещивались?
— Нет… — он поколебался. — Я не должен тебе сообщать непроверенные данные, но ладно. Этот «мальчик», как назвала его бабушка, носит фамилию Павел Габла, и ты, возможно, знаешь его в лицо, потому что он бывает на бегах. Василь или среди тех, кто приезжает, или это сам Антчак, который для пенсионера держится в замечательной форме.