Боже, ему стало интересно, сделают ли то же самое трусики, если он в буквальном смысле слижет их с нее.
Он снова скользнул руками под юбку, поднимая ее под попку и подсаживая на капот. Встав между ее ногами, он притянул ее к промежности, усаживая четко напротив себя, и потянулся к ремню. Ему нужно было облегчение; ему нужна была она.
Когда ее руки пришли на помощь, он позволил ей заняться делом, вернувшись назад к ласкам груди и впившись в рот душераздирающим поцелуем.
О, да, именно так оно и должно было быть – ее маленькие ручки сражаются с пряжкой его ремня, расстегивают джинсы. Пальцы хватаются за бегунок молнии, освобождая его эрекцию, каждым движением заводя его еще сильнее, притягивая его еще ближе.
Когда она стянула его штаны вниз и обхватила его ладонью, совершая медленные ритмичные поглаживания, он застонал от чистейшего безумного наслаждения. Снова скользнув между ее бедрами, он вернул удовольствие, играя с ней невообразимо нежно, дразня и исследуя. Это был рай.
Она была влажной весь день, влажной от пота и таявшего льда, но он хотел именно этого – ее мягких складочек, скользких и набухших, животного ответа, готовности принять его. И все потому, что он прикасался к ней. Он знал, что им будет хорошо вместе. Он знал это даже в шестнадцать лет. Но, будь он проклят, если думал, что у него будет шанс доказать это.
– Куин, – прошептала она, ее губы скользили по его лицу, оставляя дорожку поцелуев. – О, Куин. – Ее голос был тихим, слова почти терялись в рычащем грохоте низкого рокота Джанетт.
Сняв ее трусики одной рукой, он забросил их в Камаро. Потом надел презерватив. Когда он вошел в нее, она выдохнула ему в ухо – сладкий, дрожащий выдох, будто говорил о том, что она тоже после долгого времени вернулась домой. Он двинулся вперед, и она вцепилась в него. Она была теплой и милой, что-то шептала ему на ухо – тихие слова и его имя, снова и снова, как литанию своих самых тайных желаний.
Это было сексуально, возбуждающе и странным образом лишало его присутствия духа. «О, Боже, – подумал он, встревоженный, но слишком сильно возбужденный, чтобы остановиться. – Пожалуйста, не позволяй мне влюбляться». Это был секс, восхитительный секс с красивой женщиной, которую он хотел с начала времен, и должен был получить. Этот секс был необходим как дыхание, но любовь ему была не нужна.
Ему нужен был только секс и ее тихое прерывистое дыхание. Ему нужна была мягкость ее груди распростертой на его груди, его руки, сжимающие ее обнаженные ягодицы и ласкающие между ног, ему нужно было поднимать ее все выше и выше каждым толчком внутрь. Она кончит для него. Он чувствовал это по тому напряжению, которое охватило ее ноги, обвивающие его талию, он ощущал это в изгибе ее спины, в хватке пальцев, сжимавших его плечи. Она тянулась… тянулась, дыхание ее вырывалось короткими неровными всхлипами. Охватившее ее освобождение, ударило по нему, захлестывая волной насыщенного обжигающего наслаждения спазмов ее плоти, сжимающих его. Он дернулся, углубляя проникновение, врываясь в нее по самую рукоятку, и кончил, бесконечно изливаясь в нее, пока не иссох окончательно.
Это было все, чего он хотел.
Все, чего он когда-либо хотел. Он нашел ее рот и завладел им в долгом, ленивом, всепоглощающем поцелуе, пока сердце неслось как товарный поезд, дыхание с трудом вырывалось из легких, а мягкие волны ее оргазма играли с ним, сладко пытая.
Опуская ее на Джанетт, он обнажил ее плечо и снова прижался губами к коже. Потом поцеловал ее шею, щеку, бровь. Она была прекрасна, так прекрасна, тело, прижимавшееся к нему, горело и пульсировало от наслаждения, которое он подарил ей.
А Джанетт – Боже правый – она была как самый огромный вибратор во всем мире. И как он раньше не задумывался о занятиях любовью на капоте, под которым в холостую гремели 383 кубических дюйма чистой энергии?
Реган пошевелилась, но он успокоил ее новым поцелуем.
– Шшш, – прошептал он, лаская ее руками, медленными осторожными поглаживаниями от талии до груди. – Не двигайся. Подожди.
Ее ресницы поднялись, обнажая взгляд сонной удовлетворенной женщины, и жар снова ударил его в пах.
«Десять минут», – подумал он, наклоняясь к ней, пробегая языком по коже. Еще десять минут – или, Господи, может, и пять, или даже одна – и он будет готов начать сначала. Ему нравилось, как она пахнет, какова она на вкус. Ее кожа была мягкой, шелковистой, именно такой, какой была в его мечтах.
– Шшш. – Он продолжал целовать ее и думать о том, что Скотт Хэнсон, должно быть, был самым сексуально некомпетентным мужчиной на планете. Боже, она кончила для него, без малейшего усилия, как волна накатывает на берег.
Когда она провела ступней по его ноге, он отодвинулся на столько, чтобы иметь возможность избавиться от ее юбки и сменить презерватив. Затем он начал заниматься с ней любовью снова, расстегивая ее рубашку и переднюю застежку лифчика, который практически проглотил, – раздевая ее.
Это была его мечта – ее распростертое тело перед ним, идеальная картина обнаженной груди и гадкой кожи. На ней не было и тени загара, только один кремовый изгиб за другим, начиная от плеч и заканчивая шелковистыми икрами, обвившимися вокруг его талии. Он был здесь раньше – насытился, но все равно желал ее. Так всегда происходило в его фантазиях.
Но все это было настоящим, а комбинация успокоения после встряски мирового класса и возбуждения от предвкушения нового броска сводила с ума. Он боялся, что как и в мечтах, но просто не сможет до конца насытиться ею – и вдруг он снова почувствовал это – тонкую грань отчаяния, о которой не хотел и думать. Он стащил сапоги, сбросил джинсы и нижнее белье. Потом сдернул футболку через голову и снова скользнул в нее.
Совершенство. Она была совершенна, будто шелк, обволакивающий его. На этот раз они не торопились, но это не снизило насыщенности ощущений. В конце концов, они растянулись поверх Джанетт, мотор которой ревел из последних сил. Он сам был готов завопить, когда она кончила, но не остановил движений. Он продолжал врезаться в нее, позволяя ей парить в вышине так долго, как они оба смогут это выдержать.
Господи Иисусе. Он упал на бок, когда все было кончено. Одной рукой прижал ее к себе. Другой рукой схватился за один из дворников Джанетт. Лифчик Реган пропал – по крайней мере, он думал так, пока не заметил, что тот болтается на его запястье держась на шелковой лямке – но рубашка ее все еще была наполовину на месте, свисая с левой руки, растекаясь лужицей желтого кружева на черной стали Джанетт. Логика, с которой она оставалась одетой, была за гранью его понимания. Оставалось надеяться, что они не потеряли ее юбку.
– Куин, – тихо сказала она, улыбаясь ему. Появившаяся ленивая, удовлетворенная улыбка потребовала у нее больших сил, чем остались, и он ухмыльнулся в ответ. «Она сплошное удовольствие», – подумал он, скользнув ладонями по ее бокам и прижимая ее к себе. Она последовала за ним, перекатившись в его объятья, просунув ногу между его бедрами. Она был непостижимым удовольствием, глубоким, вызывающим дрожь в позвоночнике удовольствием, которого он уже давным-давно не испытывал – а может, и никогда не испытывал.
Рука расслабилась в рассеянной ласке, взгляд блуждал по ней. Она была так прекрасна.
Медленно он провел большим пальцем по ее губам. Он никогда не думал, что будет использовать это слово – «прекрасна» – но она была прекрасна, так прекрасна, что от этого ныло в груди.
– Реган, – прошептал он ее имя, и она снова открыла глаза, подняв густые темные ресницы, и тяжесть в груди только усилилась.
Он летел вниз, летел быстро. Точно так же, как на Ф-16.
Но, Боже, на этот раз приземление – приземление было таким непередаваемо мягким. Под его взглядом, ее глаза потемнели, рот раскрылся, и он наклонился и прижался к ее губам. Остальные части его тела ослабли, но они все еще могли разделить поцелуй.
Этого не будет достаточно. Ничего из того, что они сделали, не будет достаточно. Неудивительно, что он чувствовал толику отчаяния. Он никогда не насытится ею.
Никогда.
Глава 13
Как только съемка была закончена, а Трэвис благополучно вернулся на твердую землю, Кид Хаос выскользнул из мастерской – к большому облегчению Никки. Она не привыкла к тому, что сердце бешено колотится от мужского взгляда – но на нее никто и никогда не смотрел так, как этот бывший морской пехотинец.
Она чертовски надеялась, что все это удалось заснять.
Боже, он тот еще тип, в самом милом, прекрасном смысле. Она собиралась нарисовать его.
Она не собиралась увлекаться им – даже если появится такая возможность. Это было бы безумием. Она не знала о нем ничего, кроме того, что он был полной противоположностью всему, что она знала. Воин. Не футболист и не акула МБА, но настоящий мужчина, который рисковал жизнью ради того, во что верил: Бога, страны – она не могла сказать точно. Ее родители сделали то же самое ради следов империи инков в перуанском высокогорье и, по ее мнению, заплатили слишком высокую цену за свою веру. Или, возможно, высокую цену пришлось заплатить именно им с Реган.
Черт, ей бы так хотелось, чтобы Уилсон с Реган были дома, где и должны были быть, вместо того, чтобы шататься незнамо где, вляпываться в неприятности из-за груды динозавровых костей, которые на полном основании не должны были иметь к ним никакого отношения. Это было так не похоже на них, особенно на Реган. Именно Никки нарушала границы, жила, балансируя на грани. Именно за ее плечами были дикие деньки юности.
– У парня пушка, Никки, – сказал Трэвис, вытирая остатки краски с тела прежде, чем залезть в шорты. – Не хочешь, чтобы я немного поболтался тут?
Она подняла голову от камеры, из которой извлекала пленку. Ее не удивило, что Трэвис заметил пистолет Кида. Вероятно, он обнаружил его еще раньше нее.
– Нет… эх, он друг Реган и что-то типа правоохранительных органов. Она довольно скоро будет дома. Она просто попросила его заскочить и проверить меня. Ты же знаешь, какая она заботливая. – Со стороны Трэвиса было очень мило предложить остаться с ней, но, если она собиралась закончить работу сегодня ночью, ей уж точно не были нужны двое запертых в клетке тигров, расхаживающих по ее мастерской. Одного будет более чем достаточно.
– Слишком заботливая, – грустно улыбнувшись, согласился Трэвис. Он подошел к холодильнику, чтобы угоститься бутылкой холодной воды. Ему нравились женщины постарше, а на Реган он запал совершенно определенно, но она пока умудрялась сопротивляться его регулярным попыткам устроить ей сексуальный реимпринтинг. Это было его собственное продвинутое ноу-хау.
Реган была в ужасе оттого, насколько откровенно Никки рассказывала Трэвису о ее менее чем удачном замужестве – но она бы пришла куда в больший ужас, если бы узнала о том, как именно ее младшая сестра готовила Трэвиса к позированию для картины, изображающей Нарцисса. Где-то около ущелья прикрепленный к стене самодельной хижины, достроенной только наполовину и захламленной альпинистским оборудованием и лыжами, висел портрет Реган в утреннем дезабилье – ее волосы взъерошены и освещены солнцем, шелковая ночнушка спадает с одного плеча, приподнятый подол обнажает идеальный изгиб ягодиц, обтянутых прозрачными светло-фиолетовыми трусиками.
О, чудесные объективы с переменным фокусным расстоянием и сестра, часто засыпающая на застекленной террасе за чтением воскресных газет.
Трусики отлично подействовали на Трэвиса.
Никки была бесстыдна. Она первая признала бы это, но она получила то, что ей было нужно – именно «Нарцисса» она должна была показать в сентябре в денверской галерее «Тусси» – одной из самых эксклюзивных городских галерей, которая гарантированно станет пропуском в Лос-Анджелес или Нью-Йорк. К шоу она хотела закончить и «Пафос VII».
– Ну, раз он друг Реган, тогда ладно. Мой номер у тебя есть, – сказал Трэвис, направляясь к заднему выходу. – Сегодня ночью метеоритный дождь. Я не буду спать до рассвета, так что не бойся звонить, если будет настроение.
Взгляд, брошенный через мастерскую, говорил: ему наплевать, будет у нее настроение или нет, – ей лучше бы позвонить ему, если возникнут проблемы.
Посмотрев ему вслед, Никки послала воздушный поцелуй. Как только дверь за ним закрылась, она нахмурилась. Проклятье. Слишком много предложений о помощи за один вечер. Вероятно, в таком случае девушке все же стоит задуматься, а не принять ли, по крайней мере, одно из них.