О-о!.. Крысы разом подняли морды. Там была настоящая давка. Глаза сверкали, подобно осколкам стекла, как если бы битым стеклом был усеян весь пол. Ни одна из них и не подумала удрать. Я услышал какой-то всхлип. Его издавал я сам. Я попятился, держась за стену. Сейчас они накинутся на меня. Это неизбежно. А в такой тесноте мне от них не отбиться. Пятясь, я преодолевал ступеньку за ступенькой. Но они были слишком заняты. Теперь, когда свет перестал им мешать, я их услышал. Их пронзительный писк будто тысячей игл втыкался мне в кожу. Я с силой захлопнул за собой дверь, Я их закрыл. Возможно, теперь им не удастся оттуда выбраться. Тем хуже. Я дышал так судорожно, что белый круг от фонаря ходил вверх и вниз по противоположной стене. А позади меня из подвала доносился неумолчный тоненький писк. Ноги еле держали меня. Пошатываясь, я пересек помещение. Их слишком много. Ничего не поделаешь. Подойти ближе не удастся, пока... Но тогда что же останется от?.. Об этом я даже думать не хотел. Бросив веревку в багажник, я на полном газу помчался по пустынной дороге. Удаляясь от злополучного места, я испытывал двойственное чувство облегчения и отчаяния. Я ощущал себя одновременно спасенным и обреченным. Сен-Тьерри больше нет! С ним покончено, он исчез. Теперь его могут разыскивать годами. Мне остается только забыть его. Но пока я буду его забывать, Марселина мало-помалу отдалится от меня. Именно он связывал нас. Впервые это предстало передо мной со столь сокрушительной ясностью. Отныне она будет жить в вечном страхе перед его возвращением. К тому же по закону вторично выйти замуж она сможет лишь по истечении весьма длительного времени... Надо будет, конечно, уточнить, но я уже заранее был в этом уверен... Я поставил машину возле собора. В этот час все бары уже закрыты. А я так нуждался в человеческом присутствии... неважно чьем... Но на улице, кроме меня, не было ни души. Я вернулся к себе, спрятал спиннинг и фонари. В павильон я больше не сунусь. Выпив немного коньяку, я проглотил снотворное. По опыту я знал, какое оглушающее действие оказывает подобная смесь, - я так завидовал теперешнему бесчувствию Сен-Тьерри! Будь прокляты неотступно грызущие меня мысли!.. Они как крысы...
Я вынырнул из небытия, когда уже давно был день. Звонил телефон. Я поспешил в кабинет. Может, это Марселина? Так и есть.
- Ален?.. Прости, что побеспокоила... Как насчет сегодня, все остается в силе?
Видимо, она уловила мое колебание, потому что, не дожидаясь ответа, поспешила добавить:
- У тебя не должно быть никаких встреч - ведь сегодня суббота.
- Ладно. Буду ждать тебя в три на вокзале.
Итак, сегодня суббота. Все началось (я заглянул в календарь, чтобы посчитать дни)... все началось во вторник. Прошедшая неделя зияла во времени дырой. Чувствуя себя разбитым, опустошенным, я не имел никакого желания ехать в Виши. Однако, побрившись, приняв душ, взбодрив себя чашкой крепчайшего кофе, я внезапно заторопился. В квартире оставаться было невмоготу. Я задыхался. Скорее на воздух, в дорогу, к жизни!
Увы, под свинцовым небом Виши выглядел угрюмо. Я прошелся по парку, между рядами пустующих скамеек. Иные были составлены в круг, словно на них посреди опавшей листвы вели беседу некие невидимые существа. Все крупные отели были закрыты. Город еще не очнулся от зимней спячки. Я нашел пристанище в привокзальном буфете и позавтракал. Кормили здесь прескверно. Зато было хоть какое-то движение: люди с лыжами на плече, прибывающие и отправляющиеся поезда... Наконец настало время выходить на перрон. Я испытал слабое подобие прежнего волнения, с каким, бывало, поджидал Марселину, представляя себе, как она сейчас окажется в моих объятиях. Но казалось, это было так давно...
Я увидел ее. Она была налегке. Значит, осечка. Приехала, чтобы уехать следующим же поездом. Иначе у нее был бы чемоданчик, в котором она чего только не возила: чулки, флаконы, кремы, ночную рубашку и даже вечернее платье, которое она умудрялась извлекать оттуда без единой складочки. Она чмокнула меня в щеку - чисто по-дружески.
- Прости меня, Ален... Я не могу остаться надолго... Он при смерти.
- Сколько же это будет тянуться?!
- На этот раз никаких преувеличений: он безнадежен. Я насилу вырвалась. Все считают, что я в Клермоне. Так что времени у нас с тобой самое большее час. Поверь, я расстроена не меньше тебя...
Через площадь размещались несколько кафе. Мы зашли в первое попавшееся. Я заказал по грогу.
- Да, я тебе еще не сказала... Все как-то недосуг было. Они там ведут сумасшедшую жизнь. Он заболел.
- Кто?
- Эмманюэль, кто ж еще.
- Как?
- Да что с тобой? Ты будто с луны свалился. Эмманюэль в Милане заболел. Видимо, бронхит. Вчера вечером мне звонил брат. Ничего серьезного, но он должен оставаться в постели: врач запретил выходить... Даже если умрет отец, он не сможет приехать на похороны. Веселенькое дело! Можешь себе представить, какие пойдут пересуды... Я его предупредила, но он ничего не желает слышать. При его сумасшедшей езде по ночам этого и следовало ожидать.
Ее болтовня дала мне возможность прийти в себя, но удар был, что и говорить, сокрушительный. Не перестарая тараторить, она машинально поправила мне галстук.
- Снова ты оделся кое-как. Ты не можешь купить себе другой галстук? Этот совсем разлохматился. Ладно, я сама тебе куплю - в прошлый раз я присмотрела в Клермоне один очень славненький.
- Ты сказала Симону насчет работ?
- Конечно. Но он ответил, что тут решать не ему и лучше ничего не начинать до возвращения Эмманюэля.
- А скоро Эмманюэль вернется?
- Как только будет в состоянии выдержать поездку. Вероятнее всего, к концу следующей недели... На этот-то раз ему придется пробыть здесь подольше. Так много дел накопилось. И прежде всего надо решить с замком. Он не намерен в нем оставаться. У него появилась идея купить имение в Италии. Может быть, на берегу Лаго Маджоре. Это совсем рядом с Миланом. Я в общем-то не против.
Она и не подозревала, какую нестерпимую боль причиняют мне ее слова.
- У нас будет собственная яхта. Сплошь красное дерево. На ней я буду приплывать к тебе на свидания.
- Послушай, Марселина, да ты представляешь себе расстояние?
- Подумаешь, расстояние... По нашим-то временам... Из Парижа в Милан есть прямой поезд.
"А расходы? А время на дорогу?" - чуть было не выпалил я в ответ, но вовремя сдержался: к чему заранее унижаться? Как я был прав, уничтожив Сен-Тьерри! Мало-помалу, посредством ранее задуманных планов, нарисованных перед нею заманчивых картин, он отбирал ее у меня, с каждым днем все более утверждая над ней свою власть. Он был тут, живой и деятельный, пока она продолжала свой восторженный монолог.
- Если мы решим что-нибудь построить, почему бы за проект не взяться тебе? Тогда ты сможешь часто бывать у нас. Эта его поездка в Италию, скрытность - для меня все ясно. Должно быть, он кое-что присмотрел... участок, виллу... Ладно бы у него был какой-то там насморк. Но он, видно, и впрямь подхватил что-то серьезное. Уж я-то его знаю!
- Марселина... только честно... ты точно знаешь, что он никогда не догадывался о... ну о нас с тобой?.. Да-да, мы об этом уже говорили. Но я еще раз хочу спросить.
- Что это тебе вдруг пришло в голову? Конечно же, он не знает.
- А эта идея, переехать в Италию, как она у него появилась?
- Возможно, не без помощи Симона. Иногда нам с Симоном случается болтать о том о сем. Он частенько говорил мне, что Франция ему надоела, это, мол, страна крохоборов и мелких лавочников.
- Твой брат мог знать о наших встречах?
- Я его в свои дела не посвящаю.
- Необязательно рассказывать... иной раз достаточно намека.
Она призадумалась.
- Н-нет, - проговорила она нерешительно. - Не думаю... Но даже если он о чем-то и догадывается, что меня бы весьма удивило, ему нет никакого расчета выкладывать это Эмманюэлю. Пройдемся немного? После Парижа я еще не была на свежем воздухе.
Невеселой оказалась эта прогулка по безлюдным улицам. Марселина без умолку говорила о замке, об умирающем старике - с излишней, на мой взгляд, жестокостью, которая задевала меня за живое, как будто я имел какое-то право ему сочувствовать. Ведь именно я первым взял этот циничный тон. Но я всего лишь пытался выместить на ком-нибудь свою горечь, тогда как она - я в этом не сомневался - радовалась тому, что скоро освободится от тирании и вместе с тем станет богатой. Эта отвратительная тяга к деньгам, подобно вирусу, передалась ей от муженька. Даже мертвый, Сен-Тьерри распространял заразу. А влияние не уничтожишь. Призрак не убьешь!
* * *
Старый Сен-Тьерри умер на следующий день. Когда позвонил Фирмэн, меня в конторе не было. Новость я узнал от секретарши.
- Можно подумать, вы рады его смерти, - заметила она.
О да, это меня обрадовало. Из-за Симона. Финита ля комедиа! Уж теперь-то ему придется открыть карты. Со вчерашней поездки в Виши я неотступно думал о нем, ни на шаг не продвинувшись в своих рассуждениях. Чего он добивается? Быть может, в Италии он попытался выдать себя за Сен-Тьерри, чтобы вести вместо него переговоры. Почему бы и нет, если он имеет дело с людьми, незнакомыми с Сен-Тьерри? Иногда я даже спрашивал себя, уж не было ли у него самого намерения избавиться от зятя? На первый взгляд это казалось чересчур неправдоподобным. И все-таки... Он досконально знал все дела Сен-Тьерри; будучи его тенью, он наверняка мог подделаться под его почерк, под его манеру разговаривать. Несомненно, паспорт умершего у него в кармане, благодаря чему он мог зарегистрироваться в отеле под именем Сен-Тьерри, получать корреспонденцию на его имя, исключая разве что почту до востребования, - короче, перевоплотиться в Сен-Тьерри. Правда, внешне сходства не было никакого, но кому прилет в голову рассматривать фотографию в паспорте, если нет никаких оснований для подозрения? Быть может, Симон несказанно рад тому, что основную работу сделал за него другой! И даже... стаскивая тело в подвал, он, видно, и рассчитывал на то, что крысы благополучно ее довершат. С той самой минуты однозначно определилась вся его дальнейшая линия поведения: заболев (отличный предлог!), Сен-Тьерри не сможет присутствовать на похоронах, но будет давать о себе знать - весьма правдоподобно, посредством писем. Любой посыльный, любая горничная за соответствующую мзду согласится опускать эти письма в ящик в заранее условленные дни. И Симон приедет один озабоченный, раздосадованный. "Да, Эмманюэля здорово прихватило... Он хотел приехать. Скольких трудов стоило удержать его в постели! Уход за ним прекрасный, но он так беспечен!.." Я как будто слышал эти слова Симона. Марселина примет все за чистую монету. Ну а потом?.. Потом-то что?.. Ведь не сможет же Симон постоянно вести двойную жизнь: одну во Франции, в собственном обличье, а другую в Италии, под личиной Сен-Тьерри!.. Что тогда? Прекратит свое существованне в качестве Симона? Провернет в Милане какую-нибудь крупную операцию с получением наличных, после чего махнет самолетом в Южную Америку, и когда правда выплывет наружу, будет уже поздно?.. Это был бы чудовищный блеф, совсем в духе Рокамболя, но ни в каком крупном мошенничестве без этого не обойтись. Тем не менее есть одно препятствие. Труп. По крайней мере, скелет... Но тут уж Симон, выступая от имени Сен-Тьерри, позаботится воспрепятствовать началу работ в парке. Все так или иначе возвращается к этому вопросу. Нет работ - нет и трупа. Силен, мошенник! Тут все ясно. Даже слишком ясно! Настолько, что все это от начала до конца может оказаться сущим вздором. Но как бы то ни было, тут одно из двух: Симон либо отъявленный плут, и в этом случае я не так уж далек от истины, либо форменный болван, и тогда он неизбежно запутается в своей лжи. Погребение вынудит его сбросить маску.
Я позвонил Марселине, чтобы выразить ей свои соболезнования. Она держалась с большим достоинством, умело разыгрывая приличествующее случаю волнение. Похороны назначены на послезавтра. Она уже дала телеграмму мужу и теперь ожидает ответа.
- Сообщи мне, - сказал я. - Мне бы хотелось с ним встретиться.
Двумя днями раньше заставить себя выговорить подобные слова было бы для меня настоящим мучением. Теперь же я не испытывал ни малейшего затруднения. Не то чтобы я очерствел. Просто все мои мысли были поглощены попытками предугадать дальнейшие ходы Симона, как у шахматиста, готовящего ответную комбинацию. Поэтому в памяти у меня потускнел и павильон, и все увиденное там. Крысы?.. Они превратились в некую абстракцию. Время от времени я прерывал работу, отодвигал бумаги, которыми был завален мой стол, и закуривал сигарету. Крысы... Мне хотелось сказать им: "Полегче! Не так быстро!"
К концу дня позвонила Марселина:
- Только что из Италии звонил Симон. У Эмманюэля дела неважные. Ему колют пенициллин. Вдобавок у него пропал голос. (Я мысленно поздравил Симона. Весьма недурная идея.) Тем хуже. Он посылает вместо себя Симона.