В тот вечер Закладной приехал на свое подворье с Дениской: сын увязался за ним, как ни удерживала его мать - не смогла удержать, Дениска разревелся, и мать отпустила его, на нее Денискины слезы всегда действовали размягчающе; приехали они на "тойоте" - маленьком быстроходном японском автобусике. В автобусике на случай ночевок было приготовлено белье, сиденья удобно откидывались, и салон превращался в мягкую небольшую спальню.
Вечер наступил быстро, солнце неожиданно потемнело и стремительно, будто у него обрезало все провода, поползло вниз, через несколько минут сделалось сумеречно. Сторожа - на этот раз нанятые - на соседнем подворье разожгли костер, поставили котелок с кулешом - наступал час ужина, плотного, с выпивкой, с рассказами о разных жизненных приключениях и старинными казацкими песнями, как это принято в здешних краях.
Были сторожа тезками, звали их Сергеями. Фамилия одного была Шуров как у известного артиста шестидесятых годов, которого Сергей Шуров, естественно, не знал и даже не слышал о таковом, поскольку в ту пору был совсем маленьким - родился он в 1960 году, фамилия второго - Ульянов, 1962 года рождения.
Один из них подошел к забору, отделявшему владения сотника от владений Закладного, поинтересовался:
- Ну что, хозяин, будем твой дом обмывать или нет?
- Да хоть сейчас, - готовно отозвался тот, поскольку что-что, а водка у него всегда была, несколько бутылок хорошей "пшеничной" он обязательно возил с собой, - водка всегда считалась лучшим "дипломатическим" средством во всяких деловых переговорах.
- Это хор-рошо, - обрадовались сторожа, - не то мы наломались сегодня так, что даже рук-ног не чуем.
Бутылка опустела скоро - будто и не было ее, сторожа оказались большими мастерами по этой части, и, когда Закладной пошел к машине за второй бутылкой "пшеничной", Дениска уже клевал носом. Закладной откинул сиденье, уложил сына, накрыл его двумя пледами и ушел к костру.
...Ссора возникла из ничего, из пустяка, из того, что из костра вылетел уголек и плюхнулся на штаны Сергея Шурова. Вообще-то Шуров относился к категории людей, которые, выпив, делаются мрачными, подозрительными - всем бывают недовольны, во всем видят угрозу, обязательно дают волю рукам. Хватаются за кирпичи и пустые бутылки, размахивают кулаками, могут потянуться и к ножу либо к обрезку стекла, чтобы исполосовать им физиономию человека, который им не понравился. Сергей Ульянов характер имел полегче, но, напиваясь, дурел. Хотя и не так, как его напарник. Глаза делались странными, большими, как у кота, неподвижными, и он начинал искать что-нибудь острое: нож либо стамеску (он немного промышлял по плотницкой части) - и тоже начинал примериваться к "обидчику".
В застольях, подобных тому что поздним вечером "имело место" на улице Калинина, редко когда хватает водки - сколько ни пьют, всегда бывает мало. Так случилось и на этот раз. Конечно, можно было бы съездить за водкой, но в карманах у сторожей было пусто - это во-первых, а во-вторых, у Закладного явно в автобусике есть еще, так чего же ездить?
- Нету у меня ничего больше, - пытался объяснить Закладной, - днем три бутылки пришлось отдать за разгрузку машины, а то, что осталось, - я выставил.
- Как это нету водки? - Шуров задергал губами, схватил с земли грязный, с приставшими ошметками сала нож и прыгнул на Закладного. Тот даже не успел увернуться - Шуров уложил его с одного удара, вытер нож о рукав и прохрипел, остывая: - Нету... Вот тебе и нету...
- Поздравляю, - мрачно произнес Ульянов. - Ты убил его!
Шуров молча послушал у Закладного сердце, потом, ухватив тело под руки, поволок к машине. Открыл дверь "тойоты" и увидел Дениску, спящего под двумя клетчатыми пледами. Поморщился: убирать надо теперь и этого, поскольку щенок - опасный свидетель. Ульянов, подойдя к машине, согласно кивнул: свидетеля оставлять никак нельзя.
С сонным мальчишкой Шуров справился в несколько секунд, стянул тело одним из пледов и оставил лежать на дне автобусика, в салоне. Рядом с Дениской уложили его отца.
В три часа ночи, когда Краснодар спал, на улицах дежурили лишь одни проститутки, не было даже милиционеров, сторожа на "тойоте" покинули двор дома, в котором дружной семье Закладных так и не удалось пожить. Поехали в сторону станицы Елизаветинской, где сторожа обитали, решив, что, если им придется бросить машину, они смогут до дома дойти пешком.
На берегу Кубани остановились, в предрассветном сумраке попробовали сориентироваться, съехали на обочину вправо, продрались сквозь высокую жесткую траву и минут через десять заглушили мотор в низине, затянутой сизым туманом. Сделалось тихо. Было слышно, как внизу, под обрывистым берегом плещется Кубань, да неподалеку в камышах потревоженно крякает утка.
В багажнике "тойоты" сторожа нашли канистру с бензином, обрадовались.
- Это то, что надо! - бодро произнес Шуров, обливая бензином салон автобусика, тела Закладного и Дениски. Остатки выплеснули на крышу "тойоты". Затем бензин подожгли и стремглав, кинулись прочь - уж слишком жарко разгорелся тот страшный костер.
Прикубанский окружной прокурор Анатолий Леонидович Одейчук рассказывал мне, что, как установила экспертиза, когда сторожа подожгли машину, то девятилетний Дениска был еще жив.
Шуров и Ульянов уже порядочно отбежали, когда громыхнул взрыв: у "тойоты" рванул бензобак.
- Вот и хорошо, - удовлетворенно прокричал на бегу Шуров, - от вонючек этих, от коммерсантов, одни ошметки теперь останутся, так что будь, парень, спокоен, нас никто не найдет!
Он ошибался, Сергей Шуров. Несмотря на сильный взрыв, от "тойоты" даже номерной знак не оторвался. По нему оперативники определили, кому принадлежит машина, и уже ранним утром милицейский офицер стоял у дверей квартиры Закладного. У жены Закладного узнали, что муж вчера вечером уехал охранять дом на улице Калинина, 60. А там ниточка была уже совсем короткая - она очень быстро вывела на Шурова с Ульяновым.
Надо отдать должное - те чутьем обладали волчьим, мигом поняли, что запахло жареным, и спешно засобирались в дорогу. Они решили раствориться в Чечне, тем более что у одного из них в Ичкерии были крепкие завязки. Уйти Шуров и Ульянов не успели - милицейская группа взяла их в кольцо.
Обложенные, они попробовали прорваться с боем - открыли стрельбу из охотничьих ружей, но не тут-то было - оперативники видели и не такое и вообще по этой части имели опыт куда больший, чем Шуров с Ульяновым, кольцо сжали и убийц повязали. Чечня недополучила двух аскеров - впрочем, аскеров весьма сомнительных: такие люди продаются кому угодно и когда угодно, всякие боевые действия их интересуют только одним - возможностью затеряться в неразберихе да вволю пограбить беззащитных жителей. И воевать они не умеют, хорошо воюют лишь тогда, когда сами вооружены до зубов, а против них выступают люди с перочинными ножиками.
Матерящихся, сопротивляющихся убийц затолкали в "воронок" и увезли в Краснодар, в следственный изолятор.
И Шуров, и Ульянов были осуждены - получили срок по соответствующей статье. Не согласившись с приговором, подали кассационную жалобу, и получили смягчение, но в дело вмешалась прокуратура: убийцы не достойны жалости, у них нет никаких прав на так называемые смягчающие обстоятельства, - и загудели бывшие сторожа в места не столь отдаленные: один на семнадцать лет, другой - на пятнадцать. И справедливо.
Вернутся они оттуда нескоро.
Нелюди
В Адыгее, в Майкопе, живет прекрасный, очень дотошный юрист, знающий свое дело, как, наверное, сапер знает разминирование дорог и мостов, следователь по особо важным делам республиканской прокуратуры Андрей Фатин. Впрочем, сейчас он уже переместился из следователей в прокуроры отдела это работа хоть и беспокойная, но нет в ней тех бесконечных поездок, напряжения, что имеется в следовательских буднях, она не требует чемоданной жизни, а чемоданная жизнь, как известно, разрушает семью, изматывает, старит, она вообще только для молодого человека... Но не в этом суть.
На счету Андрея Фатина расследование немалого числа "крутых", как ныне принято говорить, дел.
Одно из таких дел - о банде Болдырева -Тонких, дело это так и проходило под двумя фамилиями и было настолько тяжелым и необычным, что расследование его заняло целых 64 тома.
Болдырев Сергей Алексеевич, 1954 года рождения, Тонких Виктор Николаевич, 1958 года рождения, сидели вместе в одном лагере. Тонких - за покушение на убийство, Болдырев - за изнасилование, там они подружились и, выйдя на волю, решили следовать по жизни дальше вдвоем. Только вдвоем.
Поклялись на крови: порезав руку одному из клянущихся, потом другому, по нескольку капель крови выдавили в стакан с водкой, разделили на двоих, поровну, закусили вкусной венгерской колбасой, купленной в торговой палатке...
- Ну что, надо бы первым делом пополнить наши кошельки, - сказал Тонких Болдыреву, - а то без "мани-мани" жизнь совсем скучная.
- И серая, пресная, как вареный картон - ни тебе песен, ни тебе радости в душе, - согласился Болдырев. - Я и сам об этом думаю. Надо провести очень эффективную операцию.
- Какую?
- Да взять, например, кассу на заводе. Или в сельскохозяйственной академии, в Краснодаре, народу там, сотрудников и студентов, полным-полно, денег привозят несколько мешков. Один раз возьмем и на всю жизнь будем обеспечены этими самыми... "мани-мани".
- Дельная мысль!
- Нужно оружие! Без оружия нам не только мешок - сто рублей не взять.
- У меня кое-что есть... Припасено не нами, да нам досталось. - Тонких красноречиво помотал рукою в воздухе.
- Ну! - удивился Болдырев.
- Ага! Обрез малокалиберной винтовки.
- Обрез не пистолет Макарова, конечно, но на безрыбье и рак рыба.
- У меня тоже есть оружие. И оно не хуже пистолета с обрезом, - сказал Болдырев и взял с обеденного стола кухонный с черным лезвием нож, показал напарнику: - Вот оно, это оружие!
- Ты чего, Сереж? - всполошилась жена Болдырева Валя Краснихина, лицо было коричневым от пятен - Валя была беременна. - А?
- Да ничего, успокойся. Мы тут с Витюхой одно дело обкашливаем. Добавил недовольным тоном: - Не все же нам в нищете ходить!
Валя обрадовано прижала руки к щекам:
- Ой, как хочется разбогатеть! А то надоело считать каждую копейку!