— Вы и вправду не понимаете. — Девушка грустно улыбнулась. — Дэвине нравилось вести учет. Ей нужно было знать о человеке все: где он и что делает, даже если при жизни им больше не суждено встретиться. — Дэйзи слегка прикусила губку, но тут же продолжила: — Знаете, она была очень властной. И очень организованной. Она знала абсолютно точно, где сейчас этот человек, даже если он сто раз переезжал с места на место. Можете не сомневаться, адрес всегда совершенно точен. Думаю, она боялась, что он рано или поздно объявится и… попросит денег. Она любила повторять, что люди из ее прошлого рано или поздно возвращаются, и даже придумала для этого слово: «нарисоваться». А мама… Не уверена, что у нее вообще была телефонная книжка.
— Дэйзи, я все время пытаюсь спросить об этом потактичнее и не могу подобрать слов. Это касается вашей матери. — Он помолчал. — Друзей вашей матери…
— Вы хотите сказать, ее возлюбленных? Любовников?
Очередной раз ее чутье изумило его. Уэксфорд кивнул.
— Вам она кажется немолодой, но ей было всего сорок пять. К тому же возраст не так уж и важен, что бы там люди ни говорили. Человек может иметь друзей противоположного пола, в романтическом смысле, в любом возрасте.
— Как Дэвина. — Дэйзи вдруг широко улыбнулась. — Если бы Харви слетел с насиженного шеста. — Внезапно до нее дошел смысл сказанного, весь ужас прозвучавших слов. Рука метнулась к губам, девушка судорожно глотнула воздуху. — О Господи! Забудьте, прошу вас! Это не я сказала. Откуда только в голову приходит подобное?..
Вместо ответа он лишь мягко напомнил ей, что они говорили о ее матери. Да и что другое он мог ей сказать? «Слову не место»?..
Дэйзи вздохнула.
— Не помню, чтобы она с кем-то встречалась. Ни разу не слышала от нее мужского имени. По-моему, ей это было неинтересно. Дэвина время от времени роняла фразу: пора бы завести кого-нибудь, это поможет «отвлечься от самой себя», и даже Харви однажды попытал счастья. Помню, он привел домой какого-то типа, из политиков, и Дэвина спросила, не подойдет ли он маме. Похоже, они и не подозревали, что я понимаю, о чем речь.
В прошлом году, когда мы ездили на Эдинбургский фестиваль — вы ведь знаете, мы были там все вместе, у Дэвины были дела на книжной ярмарке, — так вот, мама подхватила грипп и все две недели провалялась в постели. Дэвина еще ворчала, какой это стыд, поскольку она как раз встретила сына кого-то из своих друзей, который ну просто создан для мамы. Она так и сказала Харви — «просто создан» для мамы.
Ну, а мама есть мама. Ее вполне устраивала ее жизнь, нравилось крутиться в своем салоне, смотреть телевизор и держаться в стороне от забот. Немножко рисовать, немножко моделировать и все такое прочее. Мужчины ее совершенно не волновали. — Внезапно лицо девушки омрачилось, казалось, ее охватило невыносимое отчаяние. Постепенно отчаяние сменила безутешная, почти детская скорбь. Дэйзи склонилась над столом, где красовался стеклянный глобус, и прижала ко лбу сжатую в кулак руку, затем запустила пальцы в волосы. Уэксфорд ожидал, что за этим последует внезапная вспышка гнева, ярости против жизни, против поворотов судьбы, отчаянный протест против того, что случилось с ее простодушной, невинной, довольной жизнью мамочкой, но вместо этого девушка вдруг подняла голову и совершенно холодно проговорила: — Джоан совершенно такая же, насколько я понимаю. Тратит тысячи фунтов на одежду, косметику, прически, массаж и все прочее, но вовсе не ради мужчин. Непонятно только ради чего. Просто для самой себя? Дэвина вся загоралась, стоило повести речь о любви и мужчинах, считала, что именно в этом заключается полноценная жизнь, называла себя современной — да-да, это ее выражение, но на самом деле современных женщин это не волнует, правда? Им ничуть не меньше нравится проводить время с подружками. Чтобы быть настоящей женщиной, мужчина вовсе не нужен. По крайней мере, сегодня.
Слова звучали так, словно Дэйзи пыталась оправдать что-то в собственной жизни, старалась уговорить себя, что все правильно.
— Миссис Вирсон считает, что ваша бабушка хотела вылепить из вас свое подобие, заставить заниматься тем же, — сказал Уэксфорд.
— За исключением ее ошибок — да. Я говорила вам о ее властности. Меня никто не спрашивал, хочу ли я поступать в университет, путешествовать или писать книги — а также заниматься любовью с самыми разными людьми. — Теперь Дэйзи смотрела в сторону. —
А как же иначе? Все именно так и будет. Но я не хочу! Не хочу даже поступать в Оксфорд и… да ладно. Если я не получу отличных оценок, мне это и не грозит. Я хочу быть самой собой, а не творением чьих-то рук.
Ну, вот время и начинает свою работу, подумал Уэксфорд. Уже заметны плоды. Однако следующая фраза девушки заставила его передумать.
— Если я вообще захочу чем-нибудь заниматься. Мне безразлично, что со мной будет.
Он промолчал, потом заметил:
— Есть одна вещь, которая могла бы вас заинтересовать. Хотите взглянуть, как мы переделали ваше святилище в следственную комнату?
— Не сейчас. Сейчас мне лучше побыть одной. Я и Куини, больше никого. Она мне так обрадовалась, вскочила на плечо прямо с перил — как раньше — и заурчала, будто лев. Я хочу обойти весь дом, просто окинуть взглядом, заново с ним познакомиться. Для меня все изменилось, понимаете? Все прежнее, и в то же время все другое. В столовую я не пойду. Я уже попросила Кена опечатать дверь туда. Хотя бы на время. Он сделает так, чтобы я не смогла открыть ее, даже… даже если забудусь.
В жизни не часто случается наблюдать, как человека сотрясает дрожь. Внешних признаков Уэксфорд не заметил: Дэйзи не вздрогнула, не задрожала, но он безошибочно угадал признаки дрожи внутренней: внезапную бледность, гусиную кожу на шее. Может быть, поделиться с ней планами об охране? Но тут же передумал. Мудрее поставить ее перед fait accompli[8].
Дэйзи прикрыла глаза, а когда открыла их снова, Уэксфорд понял, что она изо всех сил старается не заплакать. Веки ее набухли. После его ухода девушка отведет душу, дав излиться своему горю, подумал он, собираясь уже уходить, и в этот самый момент зазвонил телефон. Секунду помедлив, Дэйзи подняла трубку:
— О, Джойс… Как мило, что вы звоните, но, право же, не волнуйтесь. Со мной все в порядке…
Эту ночь в Тэнкред-хаусе вместе с Дэйзи проведет Карен Мэлахайд, следующую — Энн Леннокс, ее сменит Розмари Маунтджой и так далее. Он подумал, не установить ли в конюшне наблюдательный пункт — двое дежурных в течение суток, но при мысли о том, как отреагирует заместитель главного констебля, тут же отказался от этой идеи. Вечно им не хватает кадров, так было всегда. Никаких архиважных дел в усадьбе у девушки нет, вот и нечего торчать там одной; что, ей не у кого остановиться? Уэксфорд отчетливо различал интонации, с которыми Фриборн произнесет эти слова. Почему нужно тратить общественные деньги на охрану девицы, по собственной прихоти заточившей себя в этой глуши?
А вот Карен, Энн и Розмари решение Уэксфорда заметно обрадовало. Никогда прежде им не доводилось ночевать под крышей имения, насчитывавшего больше трех спален. Решение пришло в один момент: пусть Карен и расскажет о его планах Дэйзи. Да, он охраняет ее, но нужно когда-то подумать и о себе. Встречаться с ней лично без особой нужды не стоит. В мозгу полыхнула вдруг мысль, озаряя прозрением: он понял, что крылось за щемящим чувством тревоги, накатившим на него.
Открытие его ужаснуло. Он принял его, как приступ хронического заболевания, о котором ему охотно в подробностях порасскажет доктор Крокер, как некую пугающую напасть, — так же, как Джем Хокинг принял свой крест, грозящий вот-вот обрушиться. За те десять минут, что он провел в конюшнях за рабочим столом, уставившись невидящим взглядом на кактус, похожий на персидского кота, Уэксфорд почти поверил, что влюблен.
Конечно, подобное случалось и раньше. С Дорой они женаты уже больше тридцати лет, за подобный срок чего не бывает. Сначала та юная голландка, очаровательная Нэнси Лейк, затем другие. Но любит он только Дору, и брак у них счастливый. Отсюда и вся нелепость ситуации — он и это дитя. Но какими же красками засиял для него день, едва он увидел ее, окунулся в эти печальные глаза! Какое счастье просто слышать ее голос, разговаривать с ней, просто сидеть рядом. Она так красива, умна, хороша!
Необходимо проверить себя. Просто проверить. Вообразить, что они занимаются любовью, нарисовать ее, обнаженную, представить себя сгорающим от желания.
Картина получилась нелепая. Нет, дело тут не в желании, все обстоит по-другому. Его передернуло от отвращения. Даже в тайных помыслах он не мог вообразить, как касается ее кончиками пальцев. Но теперь хотя бы понятно, что с ним происходит. Вместо стона, еще десять минут назад готового, казалось, вырваться наружу, Уэксфорд вдруг зашелся от хохота, кряхтя и постанывая.
Бэрри Вайн, прилипший глазами к какому-то сообщению, развернулся всем телом, изумленно уставившись на Уэксфорда. Подавив смех, Уэксфорд постарался вернуть лицу мрачное выражение. Наверное, Вайн собирался о чем-то его спросить, сейчас задаст один из своих дурацких вопросов, как бывало с беднягой Мартином. Но нет, похоже, он сержанта Вайна недооценивает. Пока Уэксфорд с упоением копался в себе самом, переваривая случившееся, тот снова нырнул с головой в бумажный ворох. И слава Богу, что ничего общего с сексом, с «влюбленностью». Видимо, разум по-своему пытался заполнить пустоту, образованную разрывом с Шейлой. Дэйзи. Он потерял одну дочь и нашел другую. Странная это вещь — человеческая психика!
Еще раз разложив свои чувства по полочкам, он окончательно убедился, что прав. Все так и есть. Он видит в ней только дочь, поскольку относится к тем мужчинам, которые обожают дочерей. И тут же почувствовал легкий укол вины: почему же не вспомнил тогда о другой, о старшей дочери — Сильвии? Откуда эти крысиные бега, погоня за чужими богинями, когда рядом — своя, родная? Что ж, невольны мы в своих страстях, тут же решил он в свое оправдание, не лучшие решения диктуют нам они. И тут же поклялся в ближайшие дни повидать Сильвию, а может, и сделать ей подарок. Она как раз переезжает в новый дом, в какой-то старинный приют приходского священника. Надо бы съездить, справиться о делах, выяснить, не нужно ли чем помочь. А тем временем окрепнет намерение поменьше видеться с Дэйзи и на смену пугающему его лику страсти придет иная, глубокая и преданная, но более спокойная любовь.
Уэксфорд вздохнул, но Бэрри Вайн на этот раз не обернулся. Когда они перебрались сюда, в конюшни, то прихватили с собой телефонный справочник Лондона, и теперь Уэксфорд поднялся, чтобы заглянуть в том, некогда розовый, что угадывалось с трудом, на буквы «Е — К». Ну, понятно, Джонсов в Лондоне сотни, хотя с инициалами Дж. Г. не так уж и много. Дэйзи абсолютно права, утверждая, что самый правильный адрес отца был у Дэвины. Вот он: Джонс, Дж. Г., 11, Ниневи-роуд, 5, и рядом номер коммутатора — 832. Код района 071 — значит, улица эта в центральной части Лондона. Записывать номер Уэксфорд не стал. Он снова вернулся за стол: что означают эти инициалы и что привело Джонса к полному разрыву с дочерью?
Затем переключился мыслями на наследство, перебирая самые различные варианты: что было бы, скажем, если б в живых осталась одна Дэвина? Или Наоми? И какой вывод следует из того факта — если из этого факта вообще что-то следует, — что Наоми и ее подруга Джоан Гарланд не интересовались мужчинами, предпочитая им общество друг друга?
Взгляд его упал на заключение эксперта по ручному оружию. Мысль заработала с новой силой, и Уэксфорд еще раз, более внимательно, перечитал заключение. Когда он просматривал его в первый раз, во власти навязчивой идеи, то многого не заметил. Эксперт считал, что, хотя патроны, использованные при убийстве Мартина, отличаются от тех, которыми совершено убийство в Тэнкред-хаусе, в этом есть свои тонкости. Если знать дело, не так уж трудно переделать ствол револьвера, нанести насечку внутри, которая оставит на пулях, выпущенных из его дула, особые отпечатки. По мнению эксперта, в данном случае такая переделка вполне могла иметь место…
— Бэрри, показания Мишель Уивер — правда. Бишоп выбросил оружие, и оно пролетело по полу через весь банк. Странно другое: сдается, что после убийства Мартина по полу пролетело два вида оружия.
Вайн подошел к нему, усевшись на край стола.
— Хокинг сказал, что Бишоп выбросил револьвер, «кольт-магнум», на пол. Был ли это «кольт-магнум» калибра 0,357 или 0,38 дюйма, пока сказать не могу. Кто-то из находившихся в банке его подобрал. Один из тех, кто решил не дожидаться, пока нагрянет полиция. Мужчина. По словам Шэрон Фрэзер, сбежали оттуда только мужчины.
— Но револьвер подбирают тогда, когда есть какая-то задумка, — сказал Вайн.
— Да. Хотя и не обязательно что-то конкретное. Просто внутренняя установка обойти закон.
— Рано или поздно все равно пригодится, так?
— Что-то в этом роде. Знаешь, мой старик обычно подбирал каждый гвоздь, валявшийся в канаве. Мол, в умелых руках все сгодится.
На сотовом телефоне замигала сигнальная лампочка. Дора или кто-то из участка. Для всех других, кому будет что сообщить в Тэнкред-хаус, предусмотрительно оставлена свободная линия, номера которой ежедневно появляются на телеэкране. Звонил Берден — его сегодня в конюшнях не будет.
— Редж, — сказал он, — мы только что получили звонок. Не по 999. Мужчина с американским акцентом. Звонит от имени Биб Мью. Говорит, она нашла в лесу чье-то тело. Она его соседка, но у нее нет телефона.
— Я знаю, кто это. Я говорил с ним.
— Она нашла тело, — повторил Берден. — Повешенного.
Она молча впустила их в дом. Уэксфорд наткнулся на тот же взгляд опустошенного и потерявшего надежду человека, которым, возможно, встречают судебного исполнителя, явившегося, чтобы произвести опись имущества. Взгляд как бы изначально определял ее отношение к ним. Ошеломленная, охваченная отчаянием, она, казалось, не в силах бороться с волнами, готовыми вот-вот сомкнуться над ее головой.
Трудно представить, но в вельветовых брюках, клетчатой рубашке, пуловере с V-образным вырезом и без серег в ушах она казалась еще более мужеподобной, чем всегда. «Лишь в сердце своем могу я презреть мужественность и рыдать, словно женщина», — вспомнил Уэксфорд. Однако Биб Мью не рыдала, да и настолько ли истинна посылка, будто плакать дозволено только женщине?
— Расскажите нам, что случилось, миссис Мью, — попросил Берден.
Она провела их в крохотную душную гостиную, которой для романтической первозданности недоставало только закутанной в шаль старухи, сгорбившейся в кресле. Там, по-прежнему не говоря ни слова и не отрывая глаз от Уэксфорда, она опустилась на старый, набитый конским волосом диван. Надо было прихватить с собой кого-нибудь из женщин, подумал Уэксфорд, нутром чуя в ситуации нечто странное, не поддающееся пониманию. Назвать Биб Мью чудачкой, занудой и дурочкой, да простится ему это выражение, мало. Она умственно неполноценная, душевнобольная. Уэксфорд почувствовал приступ жалости. Подобные ей тяжелее переносят потрясения. Столкнувшись с мрачной стороной реальности, они переживают ее как надругательство над целомудрием и невинностью.