— Он был красавцем, бедняга, — подхватила Рози Перкинс.
— А Дэвина?
— Может, вы помните, несколько лет назад подростки писали на стенах особыми красками разные надписи — ну, например, «Здесь правит Рэмбо» или «Подчинись пистолету»? Так вот, то же самое можно сказать про Дэвину. Я бы не удивился, увидев: «Здесь правит Дэвина». Она верховодила в любой обстановке. Не столько душа компании, сколько глава. В разумной степени, конечно.
— Почему она вышла за Копленда?
— Любовь. Секс.
— Она любила поболтать о Харви, причем достаточно фривольно. Ох, верно, не следовало об этом говорить, да, дорогой?
— Представления не имею, о чем ты?
— Ну, она любила завести доверительный разговор, ты же понимаешь, мол, какой он прекрасный любовник. Голову чуть склонит набок, и на лице такое шаловливое выражение — чувствуешь себя страшно неловко. Стоило только остаться с ней наедине, я хочу сказать, без мужчин, и она тут же мило принималась щебетать, какой он необыкновенный. Чтобы я могла рассказать подобное о своем муже — это даже представить невозможно!
— Спасибо огромное, Рози, — рассмеялся Перкинс. — И правда, я однажды подслушал такой разговор.
— Но ей было хорошо за шестьдесят, когда она вышла за него.
— Что возраст значит для любви? — с пафосом продекламировал вице-ректор, и Уэксфорд попытался вспомнить, не цитата ли это, но определить не сумел. — Должен сказать, другие его качества она редко нахваливала. Скажем так, его интеллектуальные возможности ценились весьма невысоко. Ей просто нравилось окружать себя ничтожествами. Людям ее плана это в привычку. Они либо находят их, как было с Харви, либо создают сами, как в случае с ее дочерью, а потом всю оставшуюся жизнь пилят, что недостаточно умны и звезд с неба не хватают.
— И Дэвина вела себя так?
— Не знаю, это все догадки. Бедняжка погибла, и таким жутким образом.
Четверо за одним столом: двое — ничтожества, как определил их Перкинс, и двое — умники; потом появляется вооруженный грабитель — и все кончено: и поношение и любовь, и мудрость и тупость, былое и надежды. Он часто задумывался над этим, частенько рисовал в уме эту mise en scene[11], куда чаще, чем за весь прежний богатый опыт расследования. Скатерть — алая с белым, белая с алым, как рыбки в бассейне, — преследовала его, превратившись в навязчивый образ: кто бы поверил, что с ним такое возможно, с его-то опытом. Память об этой скатерти, залитой кровью Дэвины, не отпускала, даже когда он читал ее путевые заметки о Саксонии и Тюрингии.
«Мерзкий способ разделаться с человеком, — сказал он об убийстве Энди Гриффина, — правда, приятных вообще не бывает». Бывают хитрые. Или осложненные, вводящие в заблуждение стечением непредвиденных обстоятельств. Правы ли они, предполагая, что убийца настолько умен, чтобы сделать насечки в стволе револьвера? Хватило бы на это мозгов кому-то из собутыльников Энди Гриффина?
В ночь на понедельник в Тэнкред-хаусе с Дэйзи осталась Розмари Маунтджой, на вторник — Карен Мэлахайд, на среду — Энн Леннокс. В четверг доктор Самнер-Куист представил Уэксфорду полный судебно-медицинский отчет, а одна из ежедневных бульварных газетенок разразилась огромной статьей на первой полосе, вопрошая, почему полиция до сих пор не добилась успеха и не поймала тех, кто устроил кровавую бойню. Заместитель главного констебля тут же вызвал Уэксфорда к себе: как он мог проморгать убийство Энди Гриффина? Пусть даже разговор шел в других словах, смысл все равно в этом.
По делу Энди Гриффина было начато и тут же отложено следствие. Уэксфорд тщательно изучил данные судебной экспертизы о состоянии одежды Энди. В складках его брюк и в карманах куртки были обнаружены частички песка, глины и мела, а также крошки засохших листьев. К вороту прилипло немного джутовых волокон, которые используют в производстве веревок.
Ни в кишечнике, ни в желудке доктор Самнер-Куист не обнаружил следов наркотика или снотворного. Перед смертью убитый получил удар по виску. По мнению Самнер-Куиста, удар был нанесен тяжелым предметом, возможно металлическим инструментом, обернутым в тряпку. Удар был несильным, но достаточным, чтобы оглушить Гриффина, лишить на несколько минут сознания. На несколько долгих минут, обернувшихся вечностью.
Уэксфорда проняла дрожь. Скорее, предчувствие дрожи. Жуткая сцена, вызванная воображением, могла возникнуть, казалось, не в ясной современной реальности, а в далеком прошлом — тайном, зверином, безжалостном. Он представил себе беспечного человека, полноватого, недалекого и доверчивого, очевидно считавшего, что соучастник полностью в его власти, и второго, крадущегося следом за ним с заранее припасенным орудием преступления, обернутым в тряпку. Удар по голове, быстрый и точный. Затем, чтобы не терять попусту времени, приготовленная заранее петля, конец веревки перекидывается через мощную ветвь ясеня…
Откуда у него веревка? Давно уж отошли в прошлое те дни, когда округа кишмя кишела мелкими торговцами скобяными изделиями, которые из поколения в поколение передавали свое ремесло по наследству. Сегодня веревку можно купить только в торговом центре, в магазинчике «Сделай сам» или в секции хозтоваров какого-нибудь огромного супермаркета. Это осложняет задачу, поскольку продавец лучше, чем паренек или девица на контроле, запоминает покупателя-одиночку, помогая тому отыскать не совсем ходовой товар. Кассира больше интересует цена, чем предмет, на котором она проставлена; похоже, он даже не видит товар, отработанным движением подставляя его к электронному глазку. А на покупателя просто не смотрит.
Сегодня ему удалось лечь пораньше. Дора простудилась и постелила себе в отдельной комнате. Решение, он надеялся, было принято независимо от тех пылких фраз, которыми они с женой чуть раньше обменялись по поводу Шейлы. В течение дня, пока он был на работе, Дора несколько раз разговаривала с дочерью. Шейла глубоко обижена на него, пояснила Дора, но готова «проговорить» случившееся. Уэксфорд в ответ только фыркнул: ничего себе словечко придумала. В «Ройял оук» оно, может, и уместно, но в устах дочери…
Дору вдохновляла идея пригласить Шейлу домой на следующие выходные. Естественно, и Кейси тоже. Они теперь семейная пара, пусть и незарегистрированная, из тех, что шагу друг без друга не сделают, а на рождественских поздравлениях ставят подписи рядом. Кейси будет приходить вместе с Шейлой, это так же естественно, как Нил — с Сильвией.
Только через его труп, поставил точку Уэксфорд.
Настал черед фыркнуть Доре, после чего, собрав свои тряпочки, она — вместе с простудой — гордо прошествовала в свободную комнату. За ней следом отправилась и гора брошюрок, присланных Шейлой и намеренно адресованных матери, в которых расхваливался Хайтс — небольшой городок в штате Невада, где находился университет. Среди брошюрок оказался проспект с фотографиями местных красот, подробно рассказывающий об университете и о предметах, которые там изучают. Путеводитель по городу представлял панораму ландшафтов, его окружающих, и бесконечную рекламу местных торговцев — а как же иначе окупить стоимость этого сияющего глянцем чуда? Уэксфорд едва удостоил чтиво взглядом и тут же вернул весь ворох Доре, храня зловещее молчание.
Он устроился в кровати, обложившись книгами, только что присланными Эмиасом Айлендом. Внимательно прочитал все, что сообщалось на обложке верхней из пачки книг, — Эмиас объяснил, что это пробный экземпляр. Уэксфорд, погрузившись во вступление, пока полог сна не сомкнул ему веки, быстро понял, что «Прекрасен, как дерево» рассказывает о попытках Дэвины Флори и ее первого мужа заново засадить древние леса Тэнкреда, провалился в сон и тут же проснулся, как от удара током.
Он выключил свет. Сигнальный огонек на его телефоне помигивал. Потянувшись за телефоном, он ненароком стряхнул на пол три книги.
Звонила Карен.
— Это констебль Мэлахайд из Тэнкред-хауса, сэр. Я вышла на связь. — На профессиональном сленге фраза эта означала, что требуется помощь из полицейского участка. — Они уже в пути. Но я решила, что необходимо сообщить вам. Здесь кто-то есть, у дома. Мужчина. Мы его слышали, а потом мы, то есть Дэйзи, его увидела.
— Считайте, я уже выехал, — буркнул Уэксфорд.
Спустилась одна из тех редких ночей, когда луна сияет так ярко, что, кажется, можно читать. В лесу свет автомобильных фар одержал верх над призрачным лунным сиянием, но стоило Уэксфорду оказаться на открытом участке и въехать в ворота усадьбы, как знакомый пейзаж проявился во всех подробностях, залитый, словно средь бела дня, холодным стальным свечением. Деревья неподвижной массой нависали на горизонте, не дрогнув ни единым листком. Луна высвечивала верхушки сосен, пихт и кедров, устремившихся ввысь позади величественной громады усадьбы и уходивших к западу от нее, — зубчатые, шпилеобразные, остроконечные, они черными силуэтами прорисовывались на фоне светящегося жемчужно-серого неба. Над головой зеленоватым светом мерцала единственная звезда. Луна взошла круглая, огромная, алебастрово-белая и раскаленная, будто желая напомнить людям древнее поверье о полыхающем внутри нее огне.
Освещавшие вход дугообразные фонари были погашены — судя по всему, из-за позднего времени. Без двадцати час. У дома уже стояли два полицейских автомобиля, один из них «воксхолл» Бэрри Вайна. Уэксфорд припарковался рядом. Из темных недвижных глубин бассейна медленно всплывал белый глобус — отражение луны. Входная дверь была нараспашку, внутренняя стеклянная прикрыта, но не заперта. Едва он шагнул к двери, как Карен распахнула ее, впуская его в дом. Уэксфорд и рта не успел раскрыть, как получил сообщение о четверых вооруженных представителях власти, обшариваюших в данный момент прилегающий к дому лес. Вайн поднялся наверх.
Кивнув, Уэксфорд проследовал за Карен в гостиную. Дэйзи нервно расхаживала по комнате из угла в угол, сжимая и разжимая руки. Ему показалось, еще мгновение — и она кинется в его объятия. Но девушка только подошла ближе, застыв в метре от него, и подтянула к лицу сжатые в кулаки руки, словно намереваясь впиться зубами в костяшки пальцев. Глаза казались неправдоподобно огромными. Он понял, что она смертельно испугана, на грани истерики от охватившего ее ужаса.
— Дэйзи, — мягко проговорил он, — может быть, вы присядете? Пожалуйста. Ничего страшного не произойдет. Вы в полной безопасности.
Она яростно затрясла головой. Карен подошла ближе, робко коснулась ее руки и, когда отторжения не последовало, взяла Дэйзи под руку и подвела к креслу. Но, вместо того чтобы сесть, Дэйзи всем телом повернулась к Карен. Ее рана уже почти полностью зажила, и лишь под тонким свитером на плече слегка угадывалась повязка.
— Обнимите меня. Пожалуйста. Хоть на одну секунду, — попросила она.
Карен сжала девушку в объятиях, крепко прижав к себе. Уэксфорд давно уже заприметил, что Карен из той редкой породы людей, которые умеют обнять другого, не похлопывая при этом по плечу. Сейчас она крепко прижимала Дэйзи к груди, словно мать ребенка, только что фантастическим образом избежавшего смертельной опасности, потом осторожно разжала руки и легонько подтолкнула девушку к креслу, бережно опустив в него, словно вазу.
— Она в таком состоянии с того момента, как заметила того человека, правда, Дэйзи? — Карен заговорила с ней, как няня с ребенком: — Уж я вас столько раз обнимала, а толку чуть. Выпьете еще чашечку чаю?
— Я что, просила у вас вашего чаю? — Уэксфорд и не предполагал, что Дэйзи умеет так разговаривать. Голос ее прозвенел по всему дому, истеричный, готовый сорваться на крик. — Чего ради я буду пить ваш чай? Мне нужно другое, чтобы успокоиться. То, от чего засыпают вечным сном!
— Приготовьте нам всем по чашке чаю, Карен, хорошо? — Он терпеть не мог подобные просьбы, особенно в отношении женщин-полицейских — отдает чем-то старорежимным, — но тут же уговорил себя: чаю он попросил бы в любом случае, будь даже на месте Карен Арчболд или Дэвидсон. — Себе, мне, сержанту Вайну и всем прочим, кто тут еще. А для Дэйзи прихватите, пожалуйста, рюмочку бренди. Думаю, его вы найдете в шкафу, в… — Ни за что на свете он не произнесет serre! — в оранжерее.
Взгляд Дэйзи метался от предмета к предмету, от окна к двери. Когда дверь медленно и бесшумно начала открываться, словно снаружи за ней кто-то был, она судорожно глотнула, а затем медленно, прерывисто втянула в себя воздух. Кошка. Огромная, величественная голубая кошка царственно прошествовала вглубь комнаты, наградив Уэксфорда одним из тех презрительных взглядов, которые отличают избалованных домашних деспотов. Подойдя к Дэйзи, кошка легко, одним махом взлетела к ней на колени.
— О, Куини, Куини… — Девушка склонила голову, утопив лицо в роскошном голубом пуху.
— Расскажите мне, что случилось, Дэйзи.
Она продолжала прижимать к себе свою любимицу, лихорадочно что-то нашептывая ей. Куини отвечала низким глубоким урчанием.
— Ну же, — чуть резче проговорил Уэксфорд, — возьмите себя в руки. — Обычно он говорил эти слова Шейле, когда дочь выводила его из терпения. Когда-то говорил.
Дэйзи подняла голову, снова быстро глотнула. Он заметил, как трогательно дрогнуло горло, сверкнувшее белизной сквозь тяжелый занавес сияющих темных волос.
— Вы должны рассказать, что произошло.
— Это было ужасно… — Голос ее все еще прерывался, переходя то на хрип, то на шепот. — Жутко…
Вернулась Карен, прихватив с собой бокал для вина, наполненный бренди. Она поднесла напиток к губам девушки, словно лекарство. Дэйзи, сделав глоток, закашлялась.
— Пусть выпьет сама, — сказал Уэксфорд. — Она же не больная. Не дитя и не беспомощная старуха, слава Богу. Просто сильно напугана.