— Не видал, как его убили. Лихорадка меня в это время трясла, а другие говорят, большущий зверь.
— А волки, видал, как гоняют зубров?
— Нет, сам не видал.
— Да ты зубра-то видал ли? — спрашиваю я шутя. Литвин рассмеялся.
— Что, видал?
— Да мы же осока! — отвечал он сквозь смех.
— Так часто видите?
— О, часто.
— И не боитесь их?
— Как старика встретишь, так прячешься.
— Чего же прятаться? Он ведь не бросается.
— Все лучше, как сховаешься (спрячешься) или на дерево взлезешь.
— Разве он когда бьет человека?
— Дядю моего, лет пять будет, крепко напугал.
— Расскажи, пожалуйста.
— Несет дядя домой плетушку, а дело к вечеру. Несет, а глух тоже был покойник: не слыхал, как зверь-то подошел, а он подошел да как ткнет в плетушку, так и взвилась. Дядя упал — старый человек был, — упал и лежит; опомнился, поднял голову, а зубр его плетушку знай подкидывает, да как увидел, что дядя поднимается, опять к нему. Ни жив ни мертв дядя. Зубр подошел и ну его обнюхивать. Дядя так и ждет, что вот поднырнет рогами, да и на цментарж (на кладбище) закинет. Аж он, черт этакий, понюхал, понюхал, посопел, лизнул его раза с два, и да и опять к плетушке, ну ее опять метать.
— А дядя же?
— Помаленьку уполоз в куст, да со страха так старый и вскочил на сосну; целую ночь там просидел, пока наши ехали, так закричал им. Совсем было помер со страха.
— А не вез он часом москаля со страха?
— Як кажете?
Малороссийской поговорки здесь не понимают.
— Не врал дядя? — спрашиваю я снова.
— Ого, врал! Не такой был человек, чтоб врать.
— Чего ж зубр плетушку-то кидал: сердился или играл?
— Потешался. Они ведь охотники забавляться. Иной раз возьмутся бороться — Боже мой! — только стон стоит, трещит все кругом. Заденут рога за рога, как только не сломят.
— А может быть и ломают?
— Нет, не ломают. Як бы ломать, то уж лучше б он иной раз роги поломал, чем жизни решиться, и не поломает бидак.
— Не понимаю я, что ты говоришь.
— Эге! Не понимаете. Вот, как куска стоит.
— Какая куска?
— Куска, куска, что летом по лесу стоит… маленькая такая, тучами так и ходит.
— Комары, что ли?
— Эге, комары, комары. Ух, да и допекают же они зубров! Волк или медведь теперь еще может часом сделать что-нибудь тому, что “поедынче” (отдельно) ходит, а стаду нет, у них хоть их сколько соберись, не выкусят а ни клока. А куска как настанет, так так доймет их, что они иначе бешеные, аж стогнут, землю роют, выйдут на горку, да оттуда все так кувырком и летят. Сам я это раз видел, своими глазами; даже земля дрожит, право.
— Ну, а жизни-то как решаются они от куски?
— Да ходили наши двое один раз в соседскую деревню, да и заблудились. Вышли на какую-то поляну, Бог знает куда; и ночь уж, и месяц взошел; видят, дело плохо. А издали сразу как загудет, да как выскочит на поляну здоровенный зубр, прямо так лбом о корень и хватился, и ну его вертеть, и ну вертеть, и сам гудит. Это куска ему морду-то и осела, он-то с ней ничего и не поделает. Испужались наши хлопцы, да бежать; бежали, куда глаза глядят, так до самого утра проходили. А пошли мы после сено убирать; глядим, около сосны валяются кости зубра и рога, совсем со лбом промеж двух кореньев засунуты. Оглядели это наши хлопцы, так и познали, что это та самая полянка, где они зубра видели. Как доняла его куска, рога-то он засадил меж корней, чтоб лбище свой почесать, да, видно, и не вытащил, а тут его волки, верно, и задушили.
— А может быть, и с голода издох, — добавил крестьянин после небольшой паузы.
— Как же это он задел рога и вынуть не мог? Ведь они же у него к концу уже.
— Ну, или вширь как завязил, или не умел полегоньку вынуть, все рвал досадуючи, а коренья крепкие, догадки же нагнуться не было. Зверь, хоть дорогой, но все же глупый.
— Поймать его легко или нет?
— Пустое дело: сгородил станочек да положил сена, он и придет; запирай сзади да веди. Так их и ловили, кому там их отсылали, не знаю, королю какому или генералу.
— Чего ж ему идти на сено, когда оно у него есть в лесу?
— Какое там сено?
— Вы же готовите, осокою, как ты говоришь?
— Это даровая работа! Пустое дело с этим сеном.
— Отчего?
— Первое, что его на всех зубров не наготовишь, а второе, что они его сразу все попсуют (попортят): нажрутся, да давай копать его, да кататься на нем, спать разлягутся, все перемочат, перегадят под ногами, да так оно в снегу да в грязи и гноится. Шкода (жаль) работы только, — прибавил он, вздохнувши.
— А в скольких местах кладут сено по пуще?
— Бог их знает, только везде, все одно, сено это зубрам не в помощь. Сгубят сразу все сено и пошли целую зиму кору глодать; пока снег мал, еще осинки молодые скусывают, а там пухнут с голоду на одной коре. В эту-то пору они и к мужикам, на скирдники таскаются, только берегись: все в одну ночь слопают и в леса соседние разбредутся.
— И живут они в соседних лесах или назад идут?