- Вытащите, вытащите, вытащите...
- Я принесу воды...
- Вытащите это у меня из головы! - Передохнув секунду, он снова начал вопить. - К черту воду! Спасите меня...
- Я вызываю "Скорую". Где у вас телефон?
Быков ничего не ответил. Не успел ответить. Его снова подбросило от страшной боли. Все Настины усилия оказались напрасными - кровь хлынула из ушей с новой силой. А узкие рысьи глаза побелели и округлились: теперь Настя видела даже красные прожилки в уголках век.
- О-о-о!.. - теперь он кричал в голос.
Всего лишь раз в жизни Настя слышала такой исполненный предсмертной страсти крик - когда их пес Машук сорвался со скалы и сломал позвоночник. Он прожил после падения всего несколько минут, но минуты эти были взорваны и искорежены страшным, пугающим воем, от которого стыла кровь и леденело сердце.
И вот теперь - за тысячи километров от дома, и не собака со сломанным позвоночником, а человек с разорванными барабанными перепонками.
- Нет... Нет... Умоляю, нет...
В какой-то момент Быков даже попытался встать. Но и это ему не удалось. Настя попыталась поддержать его, но он отбросил девушку, как сдувшегося резинового утенка. Встав на четвереньки и мотая головой, он пополз к выходу. И тоненькая струйка потянулась за ним - кровь будто не хотела расставаться со своим хозяином.
- Где у вас телефон? - снова закричала Настя.
- Все в порядке... Мне лучше... всевпорядкевсевпорядсовсевпорядке, безостановочно лепетал Быков. - Мнелучшемнелучшемнелучше...
Сеанс самовнушения закончился так же внезапно, как и начался: коротко взвыв, он повалился на бок, прямо на стеклянную Мицуко. Хрупкое стекло разлетелось на части, тоненькие галогеновые трубочки взорвались - и Мицуко перестала существовать.
Быков лежал затылком к Насте: мокрым от страха и боли затылком. Ей даже показалось, что он не дышит. Она не помнила, как подошла к нему, как упала на колени и как перевернула тяжелое тело на спину. Острый нос дизайнера заострился ещё больше и... на безупречных до того висках пробился ледок седины... Но ведь его не было ещё десять минут назад, Настя могла бы подтвердить это под присягой!
- Дмитрий! - позвала она. - Дмитрий, вы живы?
Он был жив. Слава богу, он был жив! Губы Быкова раздвинулись, обнажив идеально ровную полоску зубов, а на щеки возвращался румянец. Но теперь это не был торжествующий румянец римского патриция, нет. Это было личное клеймо человека, получившего отсрочку от смерти.
Совсем недолгую отсрочку, Настя это видела.
- Налейте мне чего-нибудь... - Голос Быкова звучал как из бочки. Налейте... Когда-нибудь я этого не переживу.
Руки у Насти все ещё дрожали, и потому первый бокал она разбила, а второй перелила: тягучие капли "Мукузани" упали на ковер, и без того безнадежно испорченный кровью Быкова.
- Что же вы копаетесь? - прикрикнул он. - Бросьте эти наперстки. И тащите сюда всю бутылку, сомелье!..
Настя повиновалась.
Быков отлип от бутылки только тогда, когда она была полностью опустошена. На это у него ушло добрых пять минут, и все это время Настя как зачарованная наблюдала, как движется плюшевое безволосое горло дизайнера.
Отбросив бутылку в сторону, Быков мрачно уставился на осколки лампы.
- Вам лучше? - робко спросила Настя.
- Три месяца работы псу под хвост. - Он скрипнул зубами. - Три месяца, и к тому же эту вещь у меня уже купили. Две тысячи долларов...
Осколки двух тысяч долларов лежали на полу - бесполезные, никому не нужные, запачканные кровью. Быков поднял небольшое стеклышко, которое ещё совсем недавно было губами Мицуко, и сплюнул в него. Слюна была розовой от крови.
- Давайте вызовем "Скорую", - в который раз предложила Настя.
- Не нужно никакой "Скорой".
- Как часто у вас бывают... такие приступы?
- Не знаю. - Он явно не был расположен говорить на эту тему. - Может быть, четвертый или пятый раз. Как будто что-то внутри взрывается. Как будто кто-то сидит там, внутри. И тыкает во что ни попадя раскаленной иглой. И боль адская.
- А что говорят врачи?
- Вы думаете, я пойду с этим к врачам?
- Я бы на вашем месте пошла...
- Не хотел бы я, чтобы вы оказались на моем месте, - совершенно искренне сказал Быков.
- А если это что-то серьезное?
- Опухоль мозга, вы хотите сказать? Это не входит в мои планы.
Это действительно не входило в его планы - планы римского патриция, который хватал куски жизни прямо с жаровни и вовсе не собирался отказываться от своих дурных привычек.
- А кровь? Почему идет кровь?
- Спросите у моей жены, - изрек Быков после непродолжительного молчания.
- А при чем здесь ваша жена?
- Это наверняка её рук дело. В прошлом году таскалась на Гаити. Якобы по турпутевке, погреть старые кости в Карибском море. Но я-то знаю, что она там делала. Не свои кости грела, а мои перемывала. Брала уроки у какогонибудь полоумного колдуна вуду. А теперь сидит у себя в келье и тычет иголки мне в темя.
- В каком смысле - тычет?
- В самом прямом. Вы разве не знаете, как это делается? Состряпала из воска мою фигурку, нарядила её в тряпицы и теперь таким вот образом развлекается...
Настя поежилась. Она хорошо понимала Быкова. Жена Малхаза цхалтубского - Кетеван в свой первый приезд в Вознесенское так невзлюбила Настю, что насовала иголок в её любимую пуховую подушку, оставшуюся от мамы. Как же она мучилась головными болями!.. А иголки были торжественно извлечены уже после того, как Настя родила Илико. Только появление на свет маленького грузина примирило неистовую Кетеван с русской родственницей.
- И вы верите в вуду? - спросила Настя.
- А вы нет? После того, что увидели?
- И все-таки вам лучше показаться врачам.
Ответить Быков не успел - где-то в глубине мастерской раздалась трель звонка. Протяжная и настойчивая. Так мог звонить человек, который пришел требовать свое. Уж не Марина ли решила заявиться, чтобы проверить, как прошел сеанс иглотерапии? Нет, конечно же, в вудуизм Настя не верила, но... С тем, что ненависть Марины материальна, она была готова согласиться.
- Кажется, к вам кто-то пришел, Дмитрий, - осторожно сказала Настя.