Надя Павликова поутру забежала к Дуне на минутку.
— Завтра, ма, поросят сдавать повезут. Готовься…
— Ну? А кто повезет?
— Аркашка, должно.
— На своем драндулете?
— А на чем же еще? Машину счас не дадут — бураки. Вон даже из-под Москвы пригнали на помощь… Моли бога, что «Беларусь» Бирюков не пожалел.
Надя была одета в теплый полусак, голова покрыта толстой коричневой шалью, за пояс подоткнуты старые перчатки. Лицо крупное, раскрасневшееся, по-прежнему красивое.
— Никак на Север собралась? — попробовал я подначить. — Вон до двадцати градусов передавали…
— Молчи ты, — отмахнулась Надя. — Их дело передавать. А побыли бы они цельный день в поле, узнали бы эти двадцать градусов. Бывает, так заколовеешь, зуб на зуб не попадает. Хорошо, хоть Бирюков чай распорядился подвозить.
— А вы что делаете-то?
— Счас все одно делают — бураки. Мы, бабы, чистим… Скоро кончим. Вчера Бирюков по телевизору выступал, говорил, что план уже выполнили. Прибрехал маленько: возле Болотного еще гектаров двадцать не выкопано.
— Может, это внеплановая какая.
— А можа, кто ее знает…
— Подработаете, должно, на свекле-то? — поинтересовался я.
— Молчи ты! У нас счас не работа, а ругня одна. Этот, конфликт у нас со старухами. Чистить бураки все поприходили, а как сажать их, тяпать — никого не дозовешься. Трудно, видите ли. А деньгу сидя заколачивать не трудно? Ведь конечный расчет с нами по центнерам производят. Нам не выгодно, чтобы у нас меньше центнеров выходило. Сами управимся!
Надя привстала, заторопилась.
— Ну, не забудь, ма! Побежала я, а то опоздаю.
— А можа, позавтракаешь с нами? — спросила Дуня.
— Не, я дома наелась, спасибо.
И тихо закрыла за собой дверь, легко сбежала с крыльца и повернула за угол хаты.
— Сколько, теть Дуня, Наде лет?
— Э-э, не помню. Сорок или сорок пять. Сорок пять, должно. Галю она родила, когда двадцать было? Ну да. А Гале двадцать пять весной исполнилось.
— Выглядит Надя, однако, неплохо.
— Дыть пятерых выносила. А дети, они молодят женщину… Вот только Оля красивше ее была…