Я проснулся с раскалывающей головной болью. В висках пульсировало, кровь давила на глаза, тело горело. Ещё не лучше, я походу, подхватил на болоте какую-то заразу. Лихорадку? Их, кстати, русалки тоже персонифицировали, когда про болота рассказывали, интересно, не станут ли они являться мне во сне пока я болею? И если будут являться, то одетыми или голыми?
Кто о чем а, воздерживающийся почти два месяца молодой организм о бабах…
Я сидел где-то в лесу, прислонившись спиной к дереву, стоял день, ближе к полудню. Я жив, и, похоже, опять ходил во сне. Вызвав маркеры, я определился с местоположением. Заливные луга, и, соответственно, болота, располагались по левому ответвлению Каменки, на западе. Я находился в лесу, словно по прямой линии шел от входа в гиблые топи к логову, причем прошел приличный путь, сейчас меня как от логова, так и от базы отделяло километров по пятьдесят. Легче было продолжить путь к логову, а за вещами на базу вернуться после оказии. Собственно, из вещей там осталась только шкура ганкера, я высушил ее, отскоблил, размял и использовал как подстилку на ложе в ветвях дерева. Предмет, несомненно, ценный, и как подстилка, и как одеяло, и на меховой жилет можно пустить или на непромокаемый вещь-мешок.
Но это все потом. Голова раскалывалась не по-детски, а под рукой ни таблетки цитрамона, ни парацетамола, ни антибиотиков. Оставался полный заряд ульты, я мог вызвать боевое тело и проверить исчезнут ли болевые симптомы, но решил повременить с этим экспериментом, понаблюдать как будет протекать процесс дальше и не завершится ли он естественным путем.
Еще ужасно хотелось пить, индикатор в интерфейсе мигал и показывал 12 %, надо проверить осталась ли вода во фляжке. Короб мешал сидеть, вклинившись между мной и стволом дерева. Слева возле меня лежал лук, справа рогатина. Я попробовал встать на ноги, разжал руку, сжатую в кулак и из нее выпал цветок.
Цветок папоротника, жар-цвет. В некотором ступоре я смотрел на упавший на землю цветок и потихоньку начинал вспоминать, что именно происходило вчера ночью. Я, кажется, не дошел до русалок…
Но как так? Я же твердо был намерен это сделать. Возможно, это было какое-то ментальное внушение со стороны преследователей, которое заставило меня усомниться в лояльности моих возлюбленных? Однако, чем больше я вспоминал деталей, тем больше убеждался, что все это не было внушением из вне, и принеси я цветок русалкам случилось бы непоправимое. Предположительно — я бы умер.
Я не знаю, что такое мир духов, или духовный мир, или навь, или где там живут русалки. Однако могу однозначно утверждать об их мире то, что плотские тела там не существуют. Доказательством могло служить то обстоятельство, что русалки не могли воплощаться наяву. Если продолжить теоретизировать, то можно предположить, что наша с ними ситуация могла быть решена двумя способами — либо я перехожу в их мир, либо они переходят в мой мир. Вероятно, вариант с жар-цветом как раз и подразумевал мой переход в мир русалок. Это если и не стопроцентная смерть, то явная смена формы существования.
Соображал я плохо, пульсирующая боль в висках сбивала с мыслей. Я, теоретически, наверное, был бы не против их варианта, но перед тем, чтоб на него согласиться мне следовало побольше о нем узнать, а таких знаний мне предоставлено не было. Русалки быстрее-быстрее прокачали мне какие-то точки, способности, духовные органы, или что-то похожее для того, чтобы, я мог существовать в их мире. И это здорово, и я даже понимал к чему такая спешка — вероятно, не часто драконы встречаются в этом мире и не часто цветок папоротника на их локации расцветает. Они стремились воспользоваться шансом. Но мне от этого было не легче, мне было страшновато, а ну как не понравится мне «там»? Чем я «там» заниматься буду? Смогу ли я там читать, вкусно есть, заниматься любовью? Скорее всего нет, но по всей видимости будут другие возможности получать удовольствие, и вот здесь информационный вакуум, который по всей видимости способствовал скорости моего развития, сыграл дурную шутку. Абсолютно не зная, чего ожидать на той стороне, я не спешил на неё переходить. Ведь обратного-то пути не будет…
Я не понимал как устроен тот русалочий мир, но я мог провести аналогии, чтобы сделать непонятное понятным. Сложное сделать простым. Предположим, на секундочку, что русалки не духи, а компьютерные программы. ИскИны, ИИ, отвечающие за определенные локации или выполняющие определенные функции, да или даже просто существующие где-то в мировой сети. Вроде Сири и Кортаны. И вот они придумали способ как оцифровать меня, перенести мою сущность в их мир компьютерных программ и цифрового кода. Вроде, с одной стороны, я с ними буду вместе жить, но только, с другой стороны, хотел ли я жить в качестве программы? Мне нравилось тело, нравились возможности, которые оно предоставляло. Видимо, я просто не был готов лишиться его и дать себя оцифровать.
Это был мой подсознательный, неосознаваемый выбор, те самые причины, которые люди ищут, когда не хотят что-то делать. Формальным поводом, или триггером, детонатором, стало то, что я каким-то образом понял, что для русалок цветок более важен чем я, что и послужило поводом для обиды.
К раскалывающейся голове добавилось еще тянущее чувство разочарования, и это было ужасно. Как в анекдоте, вилки потом нашли, а вот осадок остался… Вероятно, в наших с русалками отношениях намечается раскол. Да-да, умом я все понимал, что даже если цветок для них важнее, это не помешало бы осуществиться плану по воссоединению, но вот сердце не хотело этого принимать. Меня предали, меня променяли на цветок, на силу и возможности, которые он дает. Русалки словно в поле чудес выиграли суперприз: меня и миллион долларов, не «или», а именно «и». Но затем их спросили, а что вам, собственно, нравится больше? И русалки выбрали миллион, что, само-собой, разочаровало меня до глубины души. Чем этот цветок лучше меня?
Цветок на земле действительно был необычен, я не узнавал его формы. Имелись лепестки, алый цвет, пестики с тычинками — вроде растение как растение, если бы не светящаяся радужная точка где-то внутри его. Эффект похож на тот, что наблюдался у сердца дракона, призрачное свечение, проходящее сквозь физическую оболочку цветка насквозь. Красиво и непонятно.
Я взял его в руку и попробовал найти клад, вербально, мысленно и при помощи желания обратившись к цветку, но результата не получил. Наверное, он срабатывает если рядом есть клад, а какой клад мог быть в моей глуши?
Я допил остатки воды из фляжки, обнаруженной в коробе, на 4 % уменьшив жажду. Надо было вставать и идти к логову, это часов десять ходу пешком или часов пять если легким бегом. Сейчас, еще чуток посижу, голова еще немного утихнет, и пойду. С такими мыслями я прислонился к стволу дерева, закрыл глаза на минутку…
И тут же заснул прямиком к русалкам.
Выглядели они не совсем здоровыми, как-то осунулись, поблекли, что ли, словно с похмелья страдали. Да и место встречи было подстать — граница болота и леса. Само болото предстало цветущей поляной, яркой, красочной и хорошо освещенной, но небо над ним было непроглядно черным, без единой звездочки, без единого пятнышка. Выглядело жутковато.
Русалки не спешили приближаться. Дубравка медленно качалась на цветочной качели, задумчиво вглядываясь в какую-то только ей видимую точку. Лала прислонилась к заросшей мхом каменной плите, чем-то напоминающей отрубленную голову великана, и рассматривала меня не мигающим взглядом.
Чувства к ним никуда не пропали, сердце щемило от радости встречи с ними и от горечи возможного разрыва в отношениях. Противоречивые чувства, как всегда, бывает в таких случаях. Сердце вопило: да забейте вы на условности, забудьте размолвку, простите обиды, вы же любите друг друга, все остальное неважно! Главное — быть вместе! Но мозг говорил совсем по-другому, и к нему невозможно было не прислушаться. Он говорил, что чувства бездумного единения уже нет, я не вижу, о чем чувствуют русалки. Если я сейчас кинусь с извинениями, то они вполне могут не поддержать мой порыв, отстраниться, и тогда мое сердце разобьется окончательно, та боль что гложет сейчас станет в сто раз сильнее. Уйти сейчас, означает уйти хоть и со смертельной раной, но еще живым, в эмоциональном плане.
Еще он говорил, что даже если мы помиримся, то этот случай никуда не пропадет, зерно недоверия и обиды было посеяно, рано или поздно оно взойдет, может через год, может через век, но точно взойдет, и это превратит дальнейшие отношения, которые обрастут и скрепятся подробностями в виде совместного быта, в ад. В эмоциональном, опять же, плане.
Не знаю о чем думали русалки, но Лала заговорила первой, начав с констатации очевидного факта:
— Что, герой, не донес?
Слово герой произносилось впервые, и несмотря на то, что эмпатическая связь с русалками почти не ощущалась, пакет данных, расшифровывающий его значение пришел: полубог, сверхчеловек.
— Может оно и к лучшему? — улыбнулся я.
— Это был последний шанс, так то, — напомнила Лала. — Других возможностей не предвидится.
— Теперь нам не быть вместе? — с замиранием сердца уточнил я.
— Быть, но придется сильно постараться, — лицо Лалы оставалось непроницаемым, эмпатическая связь отсутствовала, я не знал, что она чувствует, мог лишь внимать смыслу произносимых слов. — Но случится это не завтра, не через год, не через век. Столько воды утечет, столько всего изменится. Деревья станут выше, горы круче, реки могут изменить свои русла, ты можешь умереть. Веришь в любовь на расстоянии?
— Давайте попробуем в обратную сторону, — предложил я. — Не получилось мне к вам перейти, так может получится вам ко мне?
— Когда русалка, или другая наша сестра или брат влюбляются в представителя твоего рода, то они меняют его… меняют его сущность, — тихо произнесла Дубравка. — Делают его похожим на себя. Тогда человек тоже становится… стихийным духом. Тело его при этом погибает. А иногда любовь проходит до момента полного перевоплощения… И тогда мы отпускаем человека… но изменения, что происходят с его духом необратимы. Человек становится каженником или кликушей… блаженным. Он видит то, чего не видят другие, наполовину живет не в своем мире…
— Я все гадал — как рождаются идиоты? — улыбнулся я. — И что? Разве нет другого пути? Разве русалка, или другой дух не могут измениться и жить с человеком в его мире?
— Могут, — ответила Лала, — но человек не может изменить сущность стихии напрямую. Для этого требуются… своего рода посредники. Такой исход долог, труден и опасен, как для человека, так и для духа природы. И почти всегда — не оправдан. Редкие пары доживают до смерти… вместе. Представь себе вилу, бессмертную душу стихии, лишившуюся всего, которая вдобавок оказалась отвергнутой любимым… и оказалась одна в жестоком мире живой материи.
Ну да, в принципе, все понятно, и про посредников, и про одиночество, и про проходящую любовь. Опять же на примере цифрового мира. Чтобы программный код, ИскИн, воплотился в моем мире, ему должно обрести тело, сделать его, украсть, не знаю как именно. Потом загрузить в него свою цифровую суть, разорвав связи с цифровым миром. И вот ты только что был системным кодом, почти всемогущим, мог переместиться куда угодно со скоростью света, мог совершать миллиарды операций в секунду, обладал другими цифровыми сверхвозможностями, и — бах! — всего этого тебя лишают, и засовывают в довольно примитивное человеческое тело.
Как в нем жить? Как ходить, как дышать, как питаться, как говорить, как думать, как не думать? Многому придется научиться, чему люди с младенчества учатся. Явно, что такое создание получится, так сказать, «слегка не в себе». Той же кликушей на раз прослывет. И это «слегка» вполне может послужить причиной того, что любовь человеческая к ИскИну пройдет. Вторая причина — это то, что тело ИскИна уже не будет идеалом, который навевает и облекает в форму подсознание человека, это будет просто тело, обладающее недостатками. Третья причина проходящей любви — это отсутствие духовной связи и чувства оргазмического единения, останется чисто человеческая биология и химия. Если хоть одна из причин сыграет, то человек бросит бывшую возлюбленную, и она останется в этом теле со всеми недостатками, без всех возможностей ИскИна навек в этом мире. Жуть, иначе не назовешь.
— Картинка не приглядная, право, — согласился я, — но, по-моему, любовь…
— Что ты знаешь о Любви? — перебила Лала. — Ты никогда не задумывался, что Она — одна из нас?
— Одна из вас… — я осекся. — Нет, не думаю. Она должна быть выше, я уверен в этом. Скорее, я бы причислил ее к каким-нибудь демонам или божествам, раз уж то на то пошло…
Лала печально усмехнулась.
— Так, но вы сказали, что можете изменить меня, сделать идиотом, так сказать, и тогда я попаду в ваш мир, — попытался разобраться я. — Так в чем затык? Делайте! В жисть не поверю, что на каждого человека, которого к себе русалки забирают тратится по дракону и цветку папоротника…
— Ты рус, — печально напомнила Дубравка, — мы не можем изменить тебя.
— То есть духи могут менять людей, но есть некий особый тип, рус, который не меняется духами, так что ли?
— А то ты не знал, — усомнилась Лала.
— Но вы же меняли меня? — не понял я. — Точки раскрывали, еще что-то делали…
— Ты сам менялся, прокачивал свой уровень, как ты любишь говорить, — ответила Дубравка, — мы только направляли тебя, давали упражнения, задания, квесты.
— Ясно, — наконец-то понял я. — Тогда давайте запустим план "б", найдем этих посредников и перенесем вас ко мне.
— Ты нас совсем не слушаешь, — надулась Дубравка, — мы русалки, «посредники» не могут изменить нас, как обычных духов, так же как духи не могут изменить русов.
— Так, подобьем бабки, — решил я. — Вы не можете изменить меня напрямую, все другие возможности прокачаться и присоединиться к вам я упустил. А вы не можете переместиться ко мне, потому что «посредники» не могут изменить вас. То есть наши отношения зашли в тупик? Мы можем видеться только здесь, в этой… граничной области?
— Не совсем так, но… давай пока не будем об этом, — произнесла Дубравка.
Она встала с качели и подошла ко мне на расстояние вытянутой руки. Слева от нее встала Лала.
— Ты принес Жар-цвет? — спросила Дубравка, глядя мне в глаза.
— Вы же знаете, я не дошел до вас, — ответил я. — ну и не уверен, что это именно тот путь, по которому я хотел бы прийти к вам…
— Чтобы понять подходит тебе путь или нет, по нему надо было пройти, — насмешливо произнесла Лала, — но это лирика и не отменяет вопроса: ты принес Жар-цвет?
— Не понял? — сбился я.
— Жар-цвет — отцвел. Теперь он бесполезен для нас… почти, — сказала Дубравка, — но мы по-прежнему можем извлечь из него Силу для себя и приготовить сурицу для тебя. Поэтому я в третий раз спрашиваю: ты принес Жар-цвет?
— Нет, любимая, — ответил я, не понимая суть вопроса, они же сами видят, что я не принес цветок. Допускаю, что пока жар-цвет цвел, то граница между мирами была зыбкой, и я мог передать его сестрам, но как я теперь могу пронести его — материальный объект — в сновидение?
— Для начала — это не сновидение, — Лала прочитала мои мысли, вероятно эмпатическая связь начинала возвращаться. — Сновидение — это событие, происходящее в области твоего воображения. Практически это то же самое, что и воспоминание, припоминание или выдумка. Сейчас же область твоего воображения соприкасается со сном — инобытием, не явью. Здесь все по-другому, даже время здесь течет вспять. То, что ты считаешь пробуждением на самом деле является засыпанием, а момент твоего входа в сон — это момент пробуждения. Поэтому ты и не можешь проснуться по собственной воле: событие, или вернее снобытие, удаляет тебя от момента пробуждения. В следующий раз, попробуй оглянуться, когда, как тебе кажется, ты «заснешь». Сейчас же, и ты, и мы, стоим на пересечении, на Черте. Черта — это не сон, но и не явь, это граница бытия и забвения. Что-то вроде Кромки, или Межи, смотря, с чем сравнивать.
— И?.. — я внимал ей с неподдельным интересом.
— И — можно пронести предметы в сон, и вынести их отсюда, — усмехнулась Лала.
— Используй для этого свое воображение, — добавила Дубравка.
— В смысле? — не понял я.
— Ну и пенёк же ты! — рассмеялась Лала. — Иногда мне кажется, что все люди произошли от чурбанов…
— Эй, зачем обижать мои чурбаны, а? — насмешливо возмутилась Дубравка.
Стоит отметить, что смех согнал часть бледности с их лиц и отрешенности с фигур.
— Ты можешь хранить предметы, материальные, в области своего воображения, — медленно, с расстановкой, словно идиоту, объяснила Лала.
— И после — переправить их через Черту в область… сна, — закончила ее мысль Дубравка.
— Чушь какая-то… — возмутился я. — И как мне это провернуть, в натуре, так сказать?
— Это уже твоя забота, — усмехнулась дева гор. — Хочешь испить сурицы, рвись изо всех сухожилий.
— А ты уверена, что я хочу испить сурицы? — прищурился я. — Нужна ли мне та сила, о которой вы талдычите?
— Люди такие глупые, — поморщилась Дубравка, — не видят дальше своего носа, не ведают даже своего завтра, но зато уверены в своей правоте как никто другой. Не понимаю, как некоторые сестры могут бросить все и отправиться жить в их тесный мирок?..
— Я бы еще раз вспомнил о любви, как о побудительной причине, — невинно произнес я.
— Точно! — воскликнула Лала, прищелкнув пальцами. — Вот тебе и стимул: если не принесешь Жар-цвет в следующий раз, то никогда больше нас не увидишь!
Кажется, у меня начало темнеть в глазах. Я понял, что Лала не шутит, но при этом я понятия не имел, как принести цветок, и это было как-то жутко не справедливо и тоскливо.
— Вы это серьезно? — обреченно, уже зная ответ, уточнил я.
Русалки отступили от меня, затем развернулись и пропали в серой пелене пробуждения. Или засыпания.