— А вы полагаете, этого не достаточно? Только не говорите мне, что Игнатий уверовал в Бога и записался в общество добрых самаритян.
— Я вас перебила...
— Перебили? Ничего, нам теперь не до светских манер, — он тяжело вздохнул. — Чтобы от вас отвязаться, мне пришлось возобновлять старые связи. Что делать, пошел к одному давнему знакомому, который стал теперь большим человеком...
— Как вы сказали? — переспросила она. — Большим человеком?
— Вот вы и опять перебиваете, — усмехнулся ювелир. — Достаточно большим, чтобы решить ваши проблемы... Аркадий по старой дружбе согласился помочь с таким в высшей степени нетривиальным заказом. Сказал, есть человек, единственный в своем роде специалист, как раз недавно он выполнял для Аркадия один очень важный и технически сложный заказ...
Вдруг старик заплакал — сразу, беззвучно, как умеют плакать только пожилые люди.
— Я сегодня заезжал туда, в Крылатское. Зачем — не знаю... Походил вокруг дома. Потом поднялся в квартиру. Там кто-то побывал — все перевернуто вверх дном. Оттуда поехал в Шереметьево.
— Зачем?
— Да в почтовом ящике нашел уведомление от авиакомпании, — равнодушно пояснил старик. — "Ваш багаж, по ошибке улетевший из Лондона не в Москву, а в Амстердам, нашелся, можете его получить". Багаж — это громко сказано. Оказалось, маленький детский рюкзачок. У Ани была большая дорожная сумка... А этот рюкзачок ей Виктор, доверенный Аркадия, подарил — специальный, теннисный, с встроенным чехлом для ракетки. Она мне звонила оттуда вечером за день до вылета...
— И что дальше? — спросила она.
— Дальше? Дальше у меня случился гипертонический криз.
— В самом деле? На какой почве?
— Да все на той же;.. Я на днях разговаривал с одной девочкой, которая вместе с Аней была в Лондоне... Мало что разобрал в ее рассказе, слышимость была не ахти какая... Но что-то там у них странное стряслось. В предпоследний день у них была экскурсия по Темзе, прогулка на пароходике. Уже перед самым отплытием прибежал этот Виктор, сунул Ане рюкзачок, сказал: это тебе, будущей чемпионке Уимблдона... Расселись на корме на верхней палубе и поплыли. Ну вот, а через полчаса их нагнал какой-то катер, прошел рядом. Девочка услышала какой-то хлопок, и тут этот дядя Виктор, который стоял у перил, вскрикнул и свалился в воду... — Старик поморщился и помассировал ладонью левую сторону груди. — Как вы думаете, достаточная для криза почва?
— Более чем... — согласилась она. — А что за человек этот Аркадий?
Старик откинулся на спинку лавочки, поднял голову и долго вглядывался в перепутанную крону дерева, словно нащупывая в переплетении ветвей размытые контуры потускневших воспоминаний.
— Аркадий? Он гонщик.
— Гонщик? — искренне изумилась она.
— Ну, фигурально выражаясь. По натуре своей. Адский водитель... — Видя, что женщина не понимает, он добавил: — Был когда-то такой американский фильм, "Адские водители". О том, как гоняли шоферы больших грузовиков... Мы встретились в конце пятидесятых годов, в лагере. — Он помолчал. — Почему я там оказался — это история малоинтересная.
— Расскажите... Вам ведь надо выговориться.
Он рассказал.
— Видите, все достаточно тривиально... Сел. Сидел. Потом в бараке появилась парочка этих шоферюг. Очень впечатляющая парочка.
— Парочка?
— Да, Аркадий и ваш, насколько я понимаю, патрон, Игнатий Петрович. Они работали в одной автоколонне и друг друга не переваривали. Их даже, говорят, специально разводили в разные смены — выпускать их грузовики за ворота гаража вместе было рискованно. Но как-то им случилось сойтись на Минском шоссе. Они и помчались, борт в борт — прямо по осевой, — и никто не хотел уступить, притормозить. Даже когда из-за поворота появилась какая-то "Победа". Как потом выяснилось, семья возвращалась с дачи.
"Победа" — в дерево, а все, кто в ней был, на тот свет. Припаяли им по семь лет. В первую же ночь в бараке подрались... Это было в пятьдесят девятом. Потом еще пару раз сидели — уже порознь, каждый по своему делу. Приобрели опыт, обросли связями. Теперь они очень респектабельные люди, — он усмехнулся. — Аркадий, даром что еврей-полукровка, поклонник русского стиля. Без ума от Бабкиной. Не пропускает ни одного ее выступления. Тонкий ценитель высокого искусства...
Он помолчал.
— Мне кажется, они вот так всю жизнь жмут по Минке на своих грузовиках — с того самого дня. И никто не хочет, а теперь уже и не может притормозить.
— Почему вы мне об этом рассказали?
Он отвернулся и с минуту всматривался в могильный камень, как будто хотел, чтобы лежавшие под ним ответили на этот вопрос.
— Потому что теперь меня на этом свете и в самом деле ничего не держит.
Она пошла к выходу. У поворота к колумбарию остановилась, заставила себя вернуться:
— Простите меня. Когда-нибудь вы поймете, что я ни в чем не виновата... — Она помедлила. — Последний вопрос. Что было в рюкзачке?
— Ничего особенного, — сказал старик. — Банка с теннисными мячами, несколько сувенирчиков, кукла, блок дисков.
— Дисков?
— Да. Я недавно купил внучке компьютер — в основном для игр.
— Я понимаю, вам это может показаться диким... Но вы не могли бы мне дать этот рюкзачок на время? Я вам верну.
— Знаете... — Он поджал губы, тяжело поднялся с лавки, подошел к ограде и в упор взглянул на нее. — Я, между нами говоря, вами просто восхищаюсь. Точнее сказать, каким-то вашим типично кошачьим инстинктом самосохранения... Если бы в обеспечение этой странной просьбы вы еще и побожились — ну, например, "я верну, ей-богу", — я бы вас ударил. А так... Вы же дикое, бессмысленное существо, — он протянул руку и погладил ее по плечу — так, как гладят кошку, выгнувшую в ожидании ласки спину. — Что ж, забирайте. Он у меня в машине. Пойдемте. Проводите меня.
Выйдя за ограду, он приосанился, характерным щелчком сбил с плеча пушинку, демонстративно согнул руку в локте и посмотрел на нее, приглашая взять его под руку, а она, слегка присев — в этом движении виделся туманный намек на книксен, — откликнулась на приглашение.
Неожиданно мужчина остановился, оглянулся и, кивком указав спутнице на старый памятник, заметил:
— Вы бы хоть цветочков принесли... Похоже, вы с этой Сонечкой сестры. И по крови, и по духу.
А каменная Соня еще долго глядела вслед этой странной паре, удалявшейся по тенистой аллее столь церемонно и торжественно, словно в ушах у них звучал не острый вороний крик, а звуки полонеза.
Минут через двадцать Бася, уже в одиночестве, опять показалась в конце аллеи с перекинутым через плечо теннисным рюкзачком. Она шла неторопливо, вздернув подбородок и целясь взглядом в пустоту — именно туда, где в давние времена парили золотые Сонины руки...
В глазах Баси можно было прочесть: она знала — та, в честь кого здесь теперь высилось каменное изваяние, в один из прошлых лихих дней налетела грудью на шальную пулю. Она приняла свинец в сердце, под которым уже носила ребенка, и потому на ее могиле друзья воздвигли поразительно роскошный памятник, запечатлевший женщину, держащую высоко над головой младенца, и поставили четыре каменные пальмы, охранявшие покой матери и ребенка.
Но шли годы, пальмы повалились — осталась всего одна. Потом ветреной январской ночью кто-то отбил статуе руки, но, убоявшись небесной кары, оставил ребенка на гранитной плите. Впрочем, через некоторое время какой-то грязный, с бельмом на левом глазу оборванец мраморного ребенка украл.
Бася приблизилась к памятнику и спросила:
— Адские водители, говоришь? И что нам теперь, сестра, делать?
Однако та, к кому Бася обращалась, не смогла ничего произнести, потому губы ее давно сделались камнем и сама она стояла памятником широко известной личности по имени Соня Золотая Ручка, покорно принимая послания восторженных обожателей, — наподобие того, что несколько дней назад оставили на камне симпатичные молодые люди: "Любим. Помним, Уважаем. Братва".
Отправляясь на кладбище, она предупредила Б. О., что на обратном пути заедет в мастерскую: участие в допросах, поджогах, посещение роскошных ресторанов и гонки на автомобиле по ночному городу — все это, конечно, увлекательно, но отвечать за организацию народного гулянья под условным пока названием "Рискнуть и победить" придется все-таки ей. А День города уже не за горами.
Он ждал ее на лавочке под пышным каштаном, она опустилась рядом, с наслаждением закурила сигарету и не спеша рассказала о встрече с ювелиром.
— А ты где был?