- Для большей ясности необходимо сказать, что при вербовке я очень упорствовал, хотя делал это лишь ради того, чтобы придать себе больший вес. А вот когда меня пытались связать по дружбе с Дэвисом, мне удалось сохранить твердость до конца. Мне доверили самостоятельное задание, я стал быстро продвигаться и не только обогнал Дэвиса, но даже, если мне память не изменяет, сумел ему маленько напакостить. Я человек не мстительный, Майкл. Не потому, что считаю мщение чем-то недостойным, нет, оно вызывает излишнее переутомление, трепку нервов. Но в случае с Дэвисом я с этим считаться не стал. Отомстил ему за попранные иллюзии молодости. Со временем же я понял, что, по существу, мне бы следовало благодарить его...
Сеймур умолкает, на этот раз надолго.
- Вы возненавидели людей, которых любили, а вместе с ними возненавидели все человечество, - говорю я ему.
- Зачем преувеличивать? - устало отвечает американец. - Никого я не возненавидел. А к тем двоим испытываю нечто вроде благодарности за то, что отрезвили меня.
- Но ведь они жестоко ранили вас.
- Раны пустяковые.
- Да, но зато они постоянно болят.
- Особенно не чувствую, чтобы они болели. В какой-то мере напоминает застарелый ревматизм - дает о себе знать, как только начинает портиться погода.
Он смотрит на часы.
- Ну что ж, не пора ли по домам?
"По домам, не по домам, а банки уже закрыты", - отвечаю про себя, поднимаясь со скамейки.
Мы опять идем по дорожке, но на сей раз к стоящей за рестораном машине.
- Все это не столь важно, - поводит итог Сеймур, - важнее другое: понять, как непригляден этот мир людей-насекомых, и почувствовать себя свободным от всех его вздорных законов, норм и предписаний. Свободным, Майкл, совершенно свободным, понимаете?
- Неужели вы считаете себя совершенно свободным?
- Да! В пределах возможного, конечно.
- Вы хотите сказать, что теперь свободны и от бюро расследований, и от разведывательного управления?
- О нет! Я не собираюсь говорить больше того, что уже сказал! отвечает Сеймур и неожиданно смеется чуть хриплым смехом.
6
Мне совсем не до научных исследований, но ничего не поделаешь; в целях легализации и следующий день приходится начать с науки. Опять наведываюсь в священный храм - Королевскую библиотеку - и даже беру на дом книгу "Миф и информация" некоего Уильяма Т.Сеймура. Затем, выскользнув на улицу уже знакомым путем, сажусь в первое попавшееся такси.
Пока машина летит к центру, я бегло листаю книгу Уильяма Т.Сеймура, чтобы убедиться, что в ней отражены знакомые мне идеи. Труд выдержан в строго научном стиле, но строгость эта и, пожалуй, сухость скорее подчеркивают мизантропическое звучание этих идей.
Выйдя из машины в заранее намеченном пункте, я без промедления впрягаюсь в банковские операции. В это утро ветер сильнее обычного, и в нем уже ощущается холодное дыхание осени. В данный момент это природное явление для меня не помеха, напротив, попутный, почти ураганный ветер лишь ускоряет мой стремительный бег от банка к банку.
Давать подробное описание моих визитов в эти солидные учреждения означало бы без конца варьировать уже знакомые две фразы. Мою, выражающую желание внести какую-то сумму на счет господина Тодора, и банковского чиновника, выражающего недоумение по поводу того, что я ищу какого-то несуществующего Тодора. Несуществующего - что правда, то правда. И все же...
Единственное утешение - проверка идет довольно быстро. Перебрасываюсь на такси в другой, более отдаленный квартал, потом в третий. Список неисследованных учреждений становится все меньше, а тень сомнения в моей голове все больше сгущается. Быть может, я иду по следу человека, которого давно нет в живых? А может, человек этот, живой и здоровый, находится где-то очень далеко от этого города ветров?
Вхожу в какой-то третьеразрядный банк. Помещение не слишком респектабельное: вместо мраморных плит - обыкновенный дощатый пол, почерневший от мастики, вместо бронзовых люстр - засиженные мухами шары, излучающие слабый свет в полумраке хмурого зала. Подхожу к окошку, где принимают вклады, и произношу свою обычную фразу. Чиновник, не вставая с места, выдвигает ящик с карточками. Клиентура этого банка, очевидно, столь немногочисленна, что картотека легко вместилась в один ящик.
Чиновник выхватывает новую зеленую картонку, подносит ее к очкам, потом смотрит поверх очков на меня и сообщает:
- У нас есть Тодороф, а не Тодор...
- Проживающий на Риесгаде, двадцать два, не так ли?
- Нет. На Нёрезёгаде, тридцать пять, - отвечает чиновник, еще раз кинув взгляд на картонку.
- Значит, не он. Извините, - бормочу я.
И тотчас же иду искать такси.
Нёрезёгаде - это нечто вроде набережной, тянущейся вдоль искусственных озер. Машина останавливается возле указанного перекрестка, то есть домов за десять от нужного места. Когда же я добираюсь пешком до N_35, меня как громом поразило - оказывается, этим номером отмечено большущее шестиэтажное здание. Шесть этажей, по три или четыре квартиры на каждом - ступай ищи в этом лабиринте интересующего тебя Тодорофа!
Войдя в подъезд, наспех просматриваю надписи на почтовых ящиках, чтобы удостовериться в том, что мне заранее известно: фамилия "Тодоров" отсутствует среди них. Зато на стене висит небольшое объявление, что сдается квартира. В настоящий момент в квартире я не нуждаюсь, но объявление все же пригодилось. Позади меня вдруг слышится чей-то голос:
- Вы кого-то ищете?
Это портье, высунувшийся из своей клетушки. Как у всякого серьезного портье, у него хмурая физиономия и недоверчивый взгляд. Но одари он меня лучезарной улыбкой, я и тогда едва ли стал ему рассказывать, что меня сюда привело. Портье, как известно, работают на полицию, что же касается этого, то он, возможно, снабжает информацией и еще какое-нибудь ведомство.
- У вас тут сдается квартира, - говорю без тени дружелюбия, потому что чем любезнее ты относишься к подобным скотам, тем они становятся подозрительней.
- Есть одна свободная, - неохотно сообщает портье. - Но господин Мадсен унес ключ, и я не могу вам открыть.
- А не могли бы вы позвонить господину Мадсену?
- Могу, почему же? Но он возвращается только к вечеру, но и тогда...
- Может, мне наведаться завтра?
- Завтра воскресенье. Меня вы завтра не найдете, - с нескрываемым злорадством отвечает портье.
И, удовлетворив в какой-то мере свой инстинкт инквизитора, добавляет:
- Приходите на той неделе.
Будь я сейчас в Королевской библиотеке, мне бы следовало на время прервать научные изыскания и примерно в час дня заглянуть в кабинет мистера Сеймура. Но библиотека отсюда далеко и еще не пробило и двенадцати, так что мне можно заняться другим делом.
Взяв такси, сообщаю адрес, однако шофер заявляет, что не знает такой улицы. К сожалению, мне она тоже не знакома. Я назвал один из адресов, записанных в моей памяти при просмотре маленьких объявлений в "Экстрабладет". Человек за рулем все же решил пренебречь неприятностями, которые сулит езда в неизвестность.
После того как мы дважды справлялись у полицейских на перекрестках и после того как мы дважды обращались с расспросами к случайным прохожим, шофер останавливается на какой-то глухой улочке не менее глухих кварталов. Отпускаю машину с риском остаться без средств отступления, вхожу в неприбранный подъезд дома N_12 и поднимаюсь по узкой неосвещенной лестнице.
Пятнадцать минут спустя я уже снова на улице, в этом мире, полном загадок, точнее, в этом почти незнакомом пригороде. Почти, но не совсем, потому что, пока ехал на такси, я успел зафиксировать в памяти несколько ориентиров, и прежде всего небольшую площадь с автобусной остановкой и гаражом, снабженным огромной, проржавевшей от датских дождей вывеской: "Прокат автомобилей". В этом городе, где расстояния так же ощутимы, как и цены на такси, "Прокат автомобилей" - полезная вещь, заслуживающая самого серьезного внимания.
И я направляюсь к гаражу, бесстрашно ныряю под триумфальную арку с ветхой вывеской, и перед моими глазами встает целая гора таратаек, начисто выпотрошенных. Будем надеяться, что даваемые напрокат автомобили подбирают не здесь.
Мой взгляд падает на небольшую площадку, свободную от покойников и украшенную двумя желтыми бензоколонками "Шелл". Немного в стороне темнеет фасад не то конюшни, не то угольного склада.
Пользуясь скудным теплом полуденного солнца, двое мужчин расположились на скамейке у барака и обедают. Если не считать нескольких ломтиков колбасы, обед состоит в основном из прославленного датского пива. Возлияния, судя по числу бутылок "Тюборг", расставленных вдоль скамейки и под нею, поистине обильные.