- Ерунда. Танцуйте, как сумеете. Я с вами по-настоящему отдыхаю, Майкл!
- А по-моему, отдыхать в удобном кресле куда приятнее.
- Да, но при условии, что рядом с тобой не торчит почтенный мистер Хиггинс.
Так что, когда другие танцующие кривляются попарно друг перед другом, мы с Дороти продолжаем кружить, прижавшись друг к другу, и женщина в лиловом с такой страстью глядит на меня своими глубокими темными глазами, что я из боязни утонуть в них невольно отвожу свои на голых красавиц, изображенных фосфоресцирующими красками на стенах зала.
- Обожаю путешествия... - произносит Дороти приятным мелодичным голосом. - Попасть в незнакомые места и покинуть их, пока они тебе не наскучили...
- Поэтому вы избрали журналистику?
- Отчасти да. А вы любите путешествовать?
- Очень.
- И, вероятно, часто путешествуете?
- Вовсе нет.
- Недостаток средств?
- Скорее времени.
- Э, тогда это не страсть. Для удовлетворения своих страстей человек всегда находит время.
Снова дав мне заглянуть в манящую бездну своих глаз, дама в лиловом спрашивает:
- А чем вы увлекаетесь, что является вашей страстью, Майкл?
- О какой страсти вы говорите?
- О той единственной, испепеляющей.
- Хм... - бормочу я. - Одно время собирал марки... Но, должен признаться, это было довольно давно...
- Вы и в самом деле ужасный лжец, - хмурит брови Дороти.
Но вскоре темные глаза опять согревает нежность.
- Но можно ли жить без таких лжецов!
Дороти - единственная, кто располагает машиной; это почти новый темно-серый "бьюик". Поэтому ей приходится нас развозить. А нужда в этом есть, потому что мистер Хиггинс и мистер Берри еле держатся на ногах.
- Мания и фантазия, - едва ворочает языком человек-скелет, развалившись на заднем сиденье. - Социология - это не что иное, как психология общества, дорогой Берри!
Берри что-то мямлит в ответ вроде: "Совершенно верно!"
- При случае вы должны объяснить это Коеву, дорогой Берри! продолжает неутомимый Хиггинс. - Не сердитесь, Коев, но вы определенно нуждаетесь в некоторых напутствиях...
- Он должен приехать в ваш институт, Хиггинс... - кое-как изрекает толстый и, израсходовав на эту длинную фразу последние силы, засыпает.
Это дает полнейшую свободу ораторским способностям ходячего скелета, который пускается в путаный нескончаемый монолог.
Ночные улицы пустынны, и Дороти гонит машину с недозволенной скоростью, делая при этом такие резкие повороты, что мистер Скелет, того и гляди, распадется на составные части. Этого каким-то чудом не происходит, и нам удается доставить обоих социологов в их обиталище целыми и невредимыми.
- А теперь куда? - спрашивает дама в лиловом после того, как наша нелегкая миссия закончилась и мы снова сели в машину.
- Вы в каком отеле остановились? - отвечаю вопросом на вопрос.
- В "Англетере". А вы?
- Я, в сущности, ни в каком: завтра утром я должен свой покинуть.
- Мой бедный мальчик, - нараспев произносит Дороти, нажимая на газ. А почему бы вам не поселиться в "Англетере"?
Мне бы следовало ответить: "Потому что он слишком дорогой", но вместо этого я говорю:
- Там нет мест.
- Для вас комната найдется, гарантирую. Положитесь на меня.
- Не знаю, как вас и благодарить...
- Как благодарить, об этом мы подумаем потом, - тихо отвечает женщина в лиловом и жмет на газ до предела.
Машина останавливается перед зданием отеля. Хотя время позднее, ослепительно белый фасад ярко освещен. Мы выбираемся из машины, и Дороти бросает в мою сторону последний взгляд, не выражающий ничего другого, кроме легкой усталости. Она протягивает мне руку и небрежно бросает:
- До завтра, Майкл!
Я медленно иду по Строгет, мимо витрин, излучающих холодный электрический свет. Улица совершенно пустынна, если не считать человека, шагающего так же медленно, как и я, метрах в пятидесяти позади меня. За мною следят. Следят постоянно. На улице и в баре, когда я иду пешком и еду в машине. Интересно, долго ли это будет продолжаться?
3
...Моего слуха достиг сухой выстрел автомата. Потом два выстрела один за другим, потом еще два.
"Значит, те, наверху, не обезврежены, - сразу догадываюсь я. - А ведь считалось, что с ними давно покончено".
"Те наверху" залегли в небольшом скалистом овражке на самой вершине холма, я в этом твердо убежден, потому что мне хорошо знаком каждый клочок этой пустынной местности. Редкими выстрелами они бьют по рощице, где под низкими акациями укрываемся мы. В действительности это никакая не рощица, а всего лишь несколько кустов с поблекшей листвой, жалкий остаток былых насаждений, которыми люди пытались закрепить разрушающиеся склоны холма. И вот мы втроем лежим под этим ненадежным, скорее воображаемым укрытием, тогда как те, наверху, упражняются в стрельбе по нашим головам.
Фактически они окружены, потому что другой возможный спуск с этой каменистой вершины прегражден еще одной нашей тройкой. Однако враг готов на самый отчаянный риск, именно когда он окружен, и нечего удивляться, что те, наверху, простреливая рощицу, помышляют как-то вырваться.
- Надо бы перебежать вон до того камня да бросить к ним в гнездо две-три лимонки, - подает голос Любо Ангелов, которого больше знают по прозвищу Любо Дьявол.
Любо говорит, ни к кому лично не обращаясь, но слова его относятся ко мне, потому что сам он ранен в ногу, а Стефана так скверно стукнуло, что он сам и подняться не в силах, да ему, видимо, вообще уже не подняться; мы его обманываем, будто пуля попала в лопатку, а на самом деле рана пониже лопатки, чуть-чуть пониже, настолько, что человеку не выжить...
- Стоит только перебежать вон до того камня... - повторяет Любо.