Правила существуют, нарушать их надо правильно. Вместо тихого часа отправляюсь изучать периферию лагеря. В зарослях орешника за спортивной площадкой обнаруживаю разновозрастную компанию мальчишек и девчонок. Все сдружились в первый день, у детей это быстро. Подростки расположились на траве и развлекаются незатейливым трёпом. Меня приглашают присоединиться. Увы. Не сегодня. Понимаю, полезно послушать разговоры, пообщаться с другими пионерами, разузнать новости, послушать, что вообще творится в этом мире за оградой лагеря, но не хочу.
Меня всегда раздражали большие компании. Давно заметил: или я пью, чтоб быть на одной волне, или с людьми мне становится скучно. Очень быстро надоедает. Не знаю, с чего, но это так. Вроде, в школе не был социопатом. Это уже благоприобретенное. А вот толпа на улице, массовые народные гуляния не раздражают. В толпе ты всегда один, люди не обращают на тебя внимания, зато в компании приятелей слишком тесно.
Иду, куда глаза глядят. Вот и эстрада. Вчера вечером она показалась мне куда больше. При свете солнца всё другое. Вытертый потрескавшийся асфальт площадки. Низенькая сцена с навесом. Облупившаяся краска. С тыльной стороны сооружения обнаруживается асфальтовая дорожка. Я её раньше не замечал. Естественно, иду по дорожке.
Территория не облагороженная. Кусты разрослись, трава не кошена, поребрики повалены, асфальт истёрт, плиты растрескались.
Тропка выводит меня к заброшенному открытому бассейну. Неглубокая выложенная плиткой чаша. Внутри растёт трава, зеленеет мох, везде мусор, сухие листья. С дальней стороны бассейна через пролом в асфальте пробился целый куст калины. Рядом молодая кленовая поросль. Сразу видно, не первый год эта часть лагеря пребывает в таком печальном состоянии. Странно, я раньше читал, пионерские лагеря пришли в запустение только после Перестройки.
Интересно, денег у них нет, или желания? Не может быть такого, ни того, ни другого. В советское время на детские учреждения средств не жалели. Об этом везде пишут.
Бассейн можно расчистить. Совсем не проблема. Провести субботник, вырубить кусты, убрать траву, мусор, трещины расчистить и заделать «Пенетроном» либо другим гидрофобным составом. Уличному бассейну полная герметичность и не нужна.
Уже прикидываю, как буду поднимать вопрос о трудовом рывке, с кем разговаривать, как агитировать. Странно, раньше и не подумал бы о таком. Поддержать бы поддержал, но самому выдвигать инициативу…. Не моё это. Подсознательно боюсь быть на виду. Увы, обжигался не раз и не два.
Молодёжная бригада всё сделает за два дня. Подать воду. Вымыть дорожки и плитку. Калину можно не убирать, а наоборот, соорудить вокруг неё клумбу. Пусть растет. Поставить справа скамейки. Вон там, должны быть три прожектора. Фантазия безудержно летит вперед. Уже представляю, как гуляю под звёздами у бассейна с ней. Тихо, хорошо, слышно только журчание, шум водопада, у бортика на воде раскинули листья огромные кувшинки.
Жаль, тихий час заканчивается, пора бежать к администрации. Нас ждут Авгиевы конюшни и грозный взор вожатой с плёткой в руках. Обещаю себе, что вернусь на это место при первой же возможности. Этим вечером, конечно.
По дороге мыслями возвращаюсь к событиям на острове. Странное место. Не там ли секрет этого лагеря и моего возвращения в юность?
Я и не заметил, как мы завершили уборку. Очередное ведро грязной воды пошло на поливку клумбы под окнами администрации, тряпки, веники, совки заняли своё место в углу комнаты спортинвентаря. Надеюсь, Анастасия Алексеевна будет не в претензии. Наказуемые сделали свое дело, всем спасибо, все свободны до утра. Я надеюсь. Превращаемся в обычных воспитуемых.
До ужина ещё полтора часа времени. На пляж не хочу. Шататься по лагерю или окрестным лесам…. Да, ну его к черту! Валяться на кровати в домике тем более грешно. Чай, не зима на дворе. Иду, куда глаза глядят, и ноги сами выносят меня на спортплощадку. Так и есть, народ пинает мячик.
— Дима, давай к нам! — кричит Яна, кто же ещё, и размахивает руками.
— Так не честно! — кричат из команды соперников.
— Честно! Берите себе Витю. Что он не играет?
— Кто за нас? Яна, кто наши? — выбор вполне очевиден, с командой я определился.
Запоздало вспоминаю, что надо было бы переодеться. Уже поздно. И неважно. Я в игре.
Никогда не считал себя асом по дворовому футболу и это правда. Пасы идут криво, мяч летит куда угодно, кроме цели, но это мне совершенно не мешает. Моё неумение прекрасно компенсируется кривыми ногами и косоглазием соперников. Разумеется, мы выигрываем. Все пять голов забивает Яна.
В столовую идём усталые, грязные и довольные жизнью. Вечернюю порцию сметаю за пять минут. Пюре с котлетой. Даже компот кажется вкусным, а не приторно сладким. Вместе с сытостью на меня наваливается приятная усталость. Хорошо день провёл. Уже и наряд вне очереди от вожатой не кажется чем-то плохим, тоже своего рода развлечение.
Вечер вступает в свои права. Извечный гамлетовский вопрос: «Что делать?». Ответ напрашивается сам собой и в рифму, но…. И это тоже не хочу. Как всегда в этой жизни бросаю вёсла и плыву по течению. Настроение непонятное, что-то вроде лёгкой меланхолии. Англичане, настоящие викторианские, называли это сплином. Мягкая грусть.
Как сам себе обещал, бегу к заброшенному бассейну. Место занято. Именно её то я здесь встретить и не ожидал. Ольга расположилась на бортике одна и без книжки. Девочка сидит, забросив ногу на ногу и подперев щёку рукой. Даже удивительно. Явный диссонанс. За эти дни я её всегда встречал читающей и частенько в компании мутных личностей, которых людьми назвать язык не поворачивается.
— Привет. Не помешал?
— Здравствуй, Максим — девочка даже не повернула головы.
— Я не Максим.
— Да? — теперь на меня смотрят бездонные грустные глазища. — Извини, спутала.
— Бывает. Можно присесть?
Ольга кивает ресницами. Протягивает руку и ловит красный кленовый лист.
— Интересное место. Здесь грустно и красиво.
— Ты тоже это заметил? — оживляется девочка.
— Сухой бассейн, трава пробивается между камней, кусты раздвигают плиты. Одновременно тлен запустения и торжество жизни. Смотри: вон белка сидит. Тихо, не вспугни.
— Вижу. Хорошенькая какая! Дим, у тебя орешки есть?
Машинально хлопаю себя по карману. Конечно, там пусто.
— Надо было из столовой хлеба взять.
— Думаешь, будет есть?
— Конечно, в парке Лесотехнической они из птичьих кормушек всё что находят таскают.
Искоса поглядываю на Олю. Кажется, она ничего не заметила и не поняла. Пионерка и белка играют в гляделки. Обе замерли, не шевелятся, пристально глядят друг на друга. Сам в это время лихорадочно вспоминаю, как раньше называлась Лесотехническая академия, и был ли при ней парк в советское время. Да нет, вроде, всегда так было, и парк при ней старый. Уф, майор Вихрь как никогда был близок к провалу.
Белке надоело играть в гляделки с двуногими. Зверёк недовольно цыкнул, махнул пушистым хвостом и был таков.
— Удивительное место. Грусть запустения и торжество жизни — возвращаюсь к разговору.
— Да. Ты прав. Все созданное человеком рано или поздно разрушится. Ты думаешь, это повод печалиться? — Оля поворачивается ко мне.
— Разрушение, не сбывшиеся надежды, смерть.
— Это вечное. Родившееся должно умереть. Но сначала оно даёт новую жизнь. Видишь, сквозь камни прорастает дерево. Оно ломает корнями асфальт, расширяет трещины, в трещины попадают семена, дают ростки, трава и мох заполняют пустоту, разрушают мёртвый камень.
— И на камнях растут деревья — упоминаю старый фильм. К сожалению, кроме названия ничего не вспоминается. Кажется, про викингов.
— Трава пожухнет. Дерево упадёт — продолжаю мысль.
— На гнилой трухе вырастут молодые деревья. Вечный круговорот. Наши великие свершения, глобальныестройки и незыблемые монументы лишь удобрения, питательная среда для новых поколений строителей. Старое перерабатывается в новое. Смерть даёт жизнь.
— С этой точки зрения ты права. Но что тогда останется после нас?
Сказать, что я ошарашен — ничего не сказать. Меньше всего ожидал такого от простой пионерки, да ещё красивой, что греха таить. Люди в её возрасте не задумываются над такими вещами. Подростки спешат жить, их волнует сиюминутное. Философия жизни и смерти, вечного круговорота для них за границами понимания. Вечное в этом возрасте представляется слишком отдалённой перспективой, которую вообще нет смысла обсуждать.
— Ты сам, как думаешь?
— Останется новая жизнь, если мы успеем и сможем её дать.
— Сам дошёл, или прочитал? — налёт иронии в голосе, насмешливые интонации.
— А ты?
Оля пожимает плечами. В этот миг с нее слетает образ строгой учительницы. Со мной сидит милая хрупкая девочка, в глазах грусть, ладони зажаты коленками. Контраст разителен. Понимаю, надо продолжить разговор, но на язык наворачиваются одни глупости и банальности. Вместо глупых пустых слов обнимаю девушку за плечи и прижимаю к себе. Редкий для меня поступок.
— Ты настоящий — тихо шепчут её губы. После этих слов грудь распирает от восторга. Хочется так держать эту хрупкую девочку и не отпускать.
— А остальные?
— Смотря кто. Есть люди, есть тени, а есть декорации.
— Кто еще живой?
— Опять ты всё испортил — Ольга одним движением высвобождается из объятий. Она легко вскакивает на ноги и убегает к лагерю.
— Что я сказал не так?! — риторический вопрос повисает в воздухе.
Все понятно без слов. Мог ведь и промолчать. Дубина закомплексованная! Вспоминаю Дашу, её взгляд, и мне становится стыдно. Отвлёкся, повёлся, распустил руки, раскатал губу, болван!
На лагерь опустился вечер. Между деревьями и домиками сгустился мрак. На небе зажглись звезды. Яркая луна поднялась над озером. Романтичная атмосфера. Легко можно представить, вспомнить, что я не в пионерлагере, а на базе отдыха. Ещё бы увидеть за деревьями отблески костра и услышать мелодичный перебор гитары.
Возвращаюсь к цивилизации и обществу по тропинке мимо сцены. Как и вчера здесь темно, тихо и безлюдно. Чёрт побери! Почему я так и не научился играть даже на примитивной гитаре? Много потерял в жизни. Я испытываю острую потребность взять в руки инструмент, коснуться струн. Душу рвет от чувств и желаний. Музыка, самое простое, что может дать выход бушующей в груди буре. Увы, не могу, не получается, даже инструмента под рукой нет.
Вдруг в голове у меня звучит тихая лирическая мелодия. Что-то знакомое, совсем недавно слышал, только не могу вспомнить, где и что именно. Кажется, ещё немного и я вспомню. Мелодия ускользает, память отказывается давать подсказку. Ассоциации? Что-то такое хорошее, близкое, родное, рядом ещё была она, та самая девушка. Кто она? Помню её присутствие, эмоциональный взрыв, а вот лица не помню.
На глаза наворачиваются слёзы. Вокруг волшебный вечер, над головой бездонное небо, мириады небесных огней, дальние холодные огни звёзд. По щекам стекают солёные капли. Опять вне времени и пространства, опять я один, даже пожаловаться некому. Если честно, и не хочу жаловаться. С детства привык держать свои беды при себе, не раскрываться даже самым близким людям. Старые ошибки, больнее всего делают те, кого любишь, ближе кого нет.
Помню, как мама меня ругала за порванную куртку, когда я вернулся домой с разбитой губой и синяками после драки с пацанами из чужой компании. Помню, как я всегда и за всё был виноват. Все одноклассники бежали за защитой к родителям, один я боялся идти домой. Знал, достанется за всё, из самых лучших побуждений, даже за то, в чем не виноват. Только папа меня иногда защищал, но он домой всегда приходил поздно, работал сутками напролёт. Били меня редко, но слова близкого человека гораздо больнее ремня.
Я ведь всю жизнь боялся жить на все сто и идти до конца. С детства не приучили, а сам так и не научился. Всегда прятался от чувств за броней цинизма. А от них нельзя закрыться, они из души идут. Получилось, боялся самого себя.
Не знаю, сколько я просидел на сцене. Луна скрылась за деревьями. Стало еще темнее. По ногам и спине пробежал холодок. Вечер тёплый, но когда сидишь без движения замерзаешь. Слишком сильный контраст с жарким солнечным днем.
Возвращался в лагерь через здание администрации, но в темноте немного заплутал, свернул не там, и вышел из леса рядом с воротами. Понять не могу, как так получилось, на топологический кретинизм до этого времени не жаловался.
— Дима, привет!
— Привет! Даша, ты что здесь делаешь?
— Гуляю — девушка восседала на постаменте под ногами гипсовых пионера и пионерки. Признаться, издали её можно было принять за дополнительный компонент скульптуры. Весьма симпатичный, надо сказать. Она куда милее каменной пионерки.
— Приятный вечер. Как настроение?
— Пойдёт. Слушай, куда Анастасия Алексеевна запропастилась?
— Понятия не имею. Сам с обеда её не видел. А что?
— Да, так — Даша отводит глаза в сторону. — Не знаешь, что она сказала после уборки?
— Завтра на линейке объявит благодарность, если не забудет.
— Получается, мы могли и не выгребать мусор из кружков?
— Даша, давай по-другому — подхожу к девушке и сажусь перед ней на корточки. — Нас поспросили помочь, и мы сделали хорошее дело. Было даже интересно. Помнишь, как продували горны? Мы совместили приятное с полезным.
— Наверное, ты прав.
Гляжу на Дашу снизу вверх. Взгляд непроизвольно притягивается к открытым ножкам. Смотрю на тонкие руки, обнимающие коленки. Девушка улавливает мой взгляд и поправляет юбку, однако, не отворачивается.
— Даша, тебе здесь нравится?
— В лагере, или сейчас на площадке?
— И в лагере, и этот вечер, и наша прогулка на остров, и вообще.
— Нравится, конечно. Здесь хорошо. Со мной самая близкая подруга, ребята хорошие. Только — голос девушки дрожит — не надо вспоминать про остров.
— Ты испугалась?
— Да.
— Даша, не бойся. Я с тобой. — Беру её ладони и легонько сжимаю. Мы были вместе, ты, я, Макс с Леной. Мы выбрались, потому-что мы были вместе.
— Наверное. Знаешь, давай не будем больше туда плавать?
Киваю в ответ. Конечно, я сам струхнул, но не стоит об этом говорить. Рядом с этой девочкой хочется расправить плечи, взять ее за руку и…. Дальше не знаю. Одно понимаю, не хочу отпускать Дашину ладонь.
— Посмотри, какое небо! В городе такого не увидишь.
— Красиво. Покажи Полярную звезду!