- Нет. Мне нужны просто друзья, потому что я здорово устал со здешними стариками. А Блюменталь?
- Этот черт громит нас каждый вечер за то, что мы пассивны в борьбе с большевизмом и Тадденом. Конечно, придет. Жду. Имей в виду, я предупрежу Лорхен, и если ты не придешь...
- Не пугай меня, бурш. Я и так запуган до смерти.
Выпив с однокашниками грушевой водки, рассказав десяток историй о глупости боннской администрации - чем выше рангом руководитель, тем он более беспощаден в оценке ситуации и лидеров, - Кройцман поднялся наверх, поздравил фрау Никельбаум с рождением внука, поболтал с Лорхен и посетовал на занятость Гретты в институте косметики, где она проводит дни и ночи в своей лаборатории. <Хотя, быть может, это и верно, дети ценят работающих матерей... Не то чтобы работающих, а, скорее, отсутствующих в доме - кто спорит, что работа дома самая изнурительная! У тебя есть прислуга?> - <Бог мой, о чем ты говоришь?! Это невозможно. Я была вынуждена сама научиться водить машину - у Енеке идиосинкразия, а шофер просит пятьсот марок в месяц, это ведь невозможно! Раз в неделю ко мне приходит жена консьержа, а все остальное приходится вести самой - и сдачу белья, и прием покупок из бакалеи, и заказ па мойку окон, и вызов реставратора мебели - все сама!> <А дети?> - <Остальное время - дети... Енеке со своим басом и идиосинкразией; приемы, бакалейщики, которые дерутся у моих дверей за право продавать телятину, и дети>. - <Мне очень тебя жаль, Лорхен>.
Потом Кройцман спустился вниз и, взяв кружку с пивом, подошел к Георгу Краузе, только что приехавшему из своей газеты.
- Георг, у меня к тебе дело...
- Я примерно догадываюсь, о чем ты говоришь...
- Шпрингер уже просил тебя вмешаться?
- У меня есть своя точка зрения на события.
- И ты ее никак не увязываешь с мнением шефа?
- Зачем? У нас есть курс - Германия, ее интересы, этому курсу я следую, а уж детали - это моя прерогатива. Разве ты находишься в ином положении, сидя в министерском кресле?
- Почти министерском, - улыбнулся Кройцман, - как правило, ни один из заместителей не становится министром. Выигрывает темная лошадь со стороны, но обязательно со своей новой программой, противоположной той, которой я должен был следовать, замещая моего министра.
- Ну, не надо со мной так говорить, Юрген... Не надо, а то я перестану тебе верить. Я ведь знаю, что ты член Наблюдательного совета у Дорнброка.
- По-моему, этих данных в прессе не было. Откуда тебе известно об этом?
- А зачем мне платят деньги? - спросил Краузе, пожав плечами.
Они закурили, молча рассматривая друг друга, будто впервые встретились... Наконец Кройцман спросил:
- Ты не помнишь, хотя бы в общих чертах, что вы даете о Берге?
Краузе достал из внутреннего кармана мятые гранки и сказал:
- Енеке предупредил, что ты интересовался, буду ли я сегодня. Пройди в другую комнату, там и почитаешь этот... фельетон о падении нравов в нашем мире.
Кройцман улыбнулся и вышел в соседнюю комнату - там был рабочий кабинет, а еще дальше - библиотека. Здесь, оставшись один, Кройцман разгладил мятые, еще влажные, пахнущие непередаваемым, прекрасным, единственным, типографским запахом гранки.
<Кому это на руку? - так начинался редакционный комментарий. - Когда с безответственными речами выступает кто-то из министерства здравоохранения, обещая победить рак в течение ближайших же месяцев, или министр Розенград клянется, что он повысит пенсию старикам старше семидесяти лет, мы не очень-то реагируем на это, потому что привыкли относиться к высказываниям наших <веселых> министров с известной долей скептицизма. Однако мы с обостренным вниманием следим за всем, что касается основы основ нормальной жизнедеятельности демократического государства, - за соблюдением закона. Естественно, судья и прокурор, призванные охранять конституцию, это такие люди, к которым со снисхождением не отнесешься, - каждый человек так или иначе соприкасается с законом: и в счастье рождения, и в горечи смерти. Прокурор Берг известен общественному мнению как убежденный радикал: его позиция всегда отличалась аскетизмом, который кое-кто расценивал как проявление здоровой оппозиции практике наших судов и правовых институтов. Это личное дело прокурора Берга. Однако когда на пресс-конференции он повторяет пропагандистские утверждения, сфабрикованные на Востоке, - мы имеем в виду дело болгарского интеллектуала Кочева, попросившего право убежища у правительства ЮАР, тогда следует всерьез задуматься над тем, чьи интересы отстаивает прокурор Берг в Федеративной Республике. Фридрих Дорнброк ждет официального подтверждения трагедии, а Берг посыпает солью раны отца, до сих пор отказываясь сказать, что произошло той ночью - самоубийство или же убийство его сына? Правосудие - это всегда кара и милосердие. Отсутствие одного из этих компонентов приводят к тоталитаризму. Прокурор Берг, с кем вы?!>
Кройцман быстро поднялся, глянул в бар и поманил Краузе пальцем.
- Этого печатать нельзя, - сказал он, когда они вернулись в библиотеку, - ни в коем случае!
Краузе посмотрел на часы:
- Через час мы начнем отправлять тираж по адресатам. А с чем ты не согласен? Почему?
- Возмутительный тон. Просто, я бы сказал, недопустимый. Ты же знаешь старика. После появления такой статьи ты развяжешь ему руки. Такие люди, как Берг, умеют звереть. Ты привык к нему как к доброму, покладистому старику, который мямлит, не торопится, многое знает, многое умеет, многое, Георг, многое: он звезда первой величины... Но он умеет быть зверем. Иногда тихим, а иногда громким и всегда хитрым... Он был добр к нам - своим студентам, но он будет беспощаден к нам - своим врагам...
- Что ты предлагаешь?
- Сними этот материал.
- Этого я сделать не могу. У нас нет цензуры, чтобы сослаться на пустое место в газете.
- Какой-нибудь запасной материал есть?
- Я же не могу поставить на место комментария фотографию Сурейи в мыльной пене... Читатель привык: на этом месте мы всегда бьем кого-либо. Я не совсем понимаю, почему ты так печешься о Берге. Если смягчить удар по нему, тогда вся тяжесть падет на тебя...
- Верно. Но уж если вы решили ударить, то сделайте это тактично, уважительно по отношению к старику. Если хочешь, я помогу тебе накидать план твоего варианта комментария...
Георг снова посмотрел на часы, снял телефонную трубку, набрал номер и сказал:
- Зигфрид, это я... Попроси задержать на полчаса выпуск номера... Нет, нет, задержи вторую полосу, а все остальное пойдет без изменений.
- Он обернулся к Кройцману и сказал:
- Диктуй!
- Ну что ты, Георг... Я не могу тебе ничего диктовать... Я позволю себе пофантазировать - всего лишь...
- Юрген, нельзя так... Нельзя никому не верить. Если мы играем одну партию, то нельзя же обставлять свое возможное алиби, как в бульварном романе начала века. Союз сил предполагает откровенность. Я ведь прекрасно понимаю, ты приехал совсем не ради того, чтобы тискать Лорхен, а чтобы сделать то, что тебе важно сделать...
- Нам, - поправил его Кройцман. - Нам, Георг. Хорошо. Итак, я фантазирую... Ну не сердись. Я принял твои условия.
Краузе достал блокнот и приготовил ручку. Кройцман, расхаживая по кабинету, диктовал:
- <Первое поражение великого Берга>. Начало пойдет? <Все мы восхищались якобинской страстностью прокурора Берга, когда он проводил свои известные процессы и всегда доказывал правду, выступая против зла. Однако дело Кочева, когда Берг арестовал людей, которых ему пришлось затем выпустить с извинениями, - симптом, и симптом очевидный. Мы не смеем ставить под сомнение высокую гражданскую порядочность Берга и его высокий профессионализм. Речь идет о другом. Больной человек, далеко перешагнувший пенсионный возраст, он идет на разных курсах с современностью, которая рождена новым временем, отличается новыми особенностями и входит в неразрешимое противоречие с тем временным периодом, когда сформировалось мировоззрение Берга. Да, старые киты уходят, и это тревожный симптом. Но кто придет на смену? Кто сможет карать зло и охранять добро так, как это умел делать тот же Берг всего десять лет тому назад? Увы, мы не можем сказать: <Назад, к прежнему Бергу!> Мы вынуждены сказать: <Г-н министр юстиции! Где новые кадры? Где те люди, кому предстоит править страной, выполняя волю нации?> Нет, <нацию> убери. Вместо <нации> поставь <народ>. <Где молодая волна? Г-н министр юстиции, мы ни в чем не обвиняем вас, мы лишь задаем вам этот вопрос>.
Краузе кончил записывать, задумчиво посмотрел на Кройцмана и сказал:
- Ты сейчас был великолепен, Юрген. Тебе следует поговорить со Шпрингером. Это будет удобно. Мы поедем к нему за город... Я это устрою...
2
Берг следил за тем, как Люс читал газеты. Когда режиссер отложил их, Берг сказал:
- Я не хотел беседовать с вами до той поры, пока вы не ознакомитесь с тем, что сейчас пишет пресса. Есть занятные новости. Вы отстали от событий, пока сидели в камере.
Он говорил негромко, очень весомо, словно вбивая гвозди. Он не боялся, что его сейчас запишут на пленку, потому что работал приемник.
Передавали концерт <поп-мьюзик>.
- А теперь слушайте меня внимательно, Люс, потому что я буду продолжать с вами беседу, которую не смог закончить Ганс Дорнброк. Только сначала я вам немного порасскажу о нацизме - так, как я его воспринимаю. Ладно?