- Сохраним на память.
Теперь у стойки не было никого. В наступившей вокруг нас тишине слышалось потрескивание неоновых ламп. Их свет резко контрастировал с черными окнами террасы. Слишком яркий свет, словно предвестие будущих весен, будущего лета, будущих лет.
- Лучше всего поехать на юг...
Я испытал удовольствие, произнося слово "юг". В тот вечер, в пустынном кафе, в неоновом свете, жизнь еще была лишена малейшей тяжести, и так легко было пуститься в бегство. Пробило полночь. Хозяин кафе направился к нашему столику, чтобы сказать, что кафе Данте закрывается.
***
В чемодане мы обнаружили две тоненьких пачки банкнот, пару перчаток, книги по зубной хирургии и машинку для скрепок. Жаклин была разочарована тем, что пачки такие тонкие.
Прежде, чем добраться до юга и до Майорки, мы решили проехать через Лондон. Чемодан мы оставили в камере хранения на Северном вокзале.
Нам пришлось ждать поезда в буфете больше часа. Я купил конверт с маркой и послал квитанцию камеры хранения Карто, по адресу бульвар Осман, дом 160. В записке я написал, что обещаю возвратить ему деньги в очень скором будущем.
***
Тогда, той весной, в Лондоне надо было быть совершеннолетним и состоять в браке, чтобы поселиться в гостинице. В конце концов мы оказались в каком-то семейном пансионе в Блумсбери. Хозяйка сделала вид, что приняла нас за брата и сестру. Она предложила нам комнату, служившую курительной или читальней: там стояли три дивана и книжный шкаф. Только на пять дней, и плата вперед.
Потом нам удалось получить два номера в "Кемберленде", массивный фасад которого выходил на Марбл Эрч. К администратору мы обратились по очереди, словно друг с другом не знакомы. Но и оттуда пришлось съехать через три дня, когда они поняли обман.
Мы совсем не знали, где нам ночевать. От Мэрбл Эрч мы пошли прямо вдоль Гайд-Парка и вышли на авеню Сассекс Гарденс, ведшую к Паддингтонскому вокзалу. По левой стороне было полно маленьких гостиниц. Мы выбрали первую попавшуюся. На сей раз у нас даже не попросили документов.
***
Сомнение настигало нас в один и тот же час, ночью, по дороге в гостиницу, в перспективе очутиться в номере, где мы жили словно беглецы, до тех пор, пока позволит хозяин.
Прежде, чем войти в гостиницу, мы ходили взад и вперед по авеню Сассекс Гарденс. Ни один из нас не испытывал ни малейшего желания вернуться в Париж. Отныне нам невозможно было появиться на набережной Турнель или в Латинском квартале: запретная зона. Конечно, Париж большой, и мы прекрасно могли бы сменить квартал, без риска натолкнуться на Жерара Ван Бевера или на Карто. Но лучше было не возвращаться в прошлое.
Сколько прошло времени до тех пор, пока мы не познакомились с Линдой, Петером Рахманом и Микаэлем Савундрой? Недели две, наверное. Две бесконечных недели, на протяжении которых лил дождь. Чтобы убежать от нашего номера с покрытыми пятнами плесени обоями, мы ходили в кино. А потом гуляли, непременно по Оксфорд Стрит. Доходили до Блумсбери, до улицы, где находился семейный пансион, в котором мы провели нашу первую ночь в Лондоне. А потом снова шли по Оксфорд Стрит в обратном направлении.
Мы старались отдалить момент возвращения в отель. Но мы не могли бесконечно ходить под дождем. На худой конец, мы могли пойти еще раз в кино или войти в большой универмаг или в кафе. Но в конце концов все равно пришлось бы решиться на возвращение на авеню Сассекс Гарденс.
Однажды, под вечер, когда мы рискнули пойти дальше, на другой берег Темзы, я почувствовал, что меня охватывает паника. Был час пик: поток жителей пригорода направлялся к вокзалу по мосту Ватерлоо. Мы шли по мосту им навстречу, и я испугался, что людской водоворот унесет нас обратно. Но нам удалось вырваться. Мы сели на скамейку на Трафальгарской площади. По дороге мы не обменялись ни словом.
- Тебе плохо? - спросила Жаклин. - Ты совсем бледный...
И улыбнулась. Я почувствовал, что она делает над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие. Перспектива вернуться в гостиницу, снова оказаться в толпе на Оксфорд Стрит, угнетала меня. Я не осмелился спросить ее, испытывает ли она тот же страх. И сказал:
- Тебе не кажется, что этот город слишком большой?
Я тоже попытался улыбнуться. Она смотрела на меня, нахмурив брови.
- Слишком большой город и мы никого тут не знаем...
Я говорил мертвым голосом. Ни одного слова выговорить как следует не мог.
Она зажгла сигарету. Была она в своей слишком легкой кожаной куртке и немного кашляла, как в Париже. Я с сожалением вспомнил о набережной Турнель, о бульваре Осман и вокзале Сен-Лазар.
- В Париже было легче...
Но я сказал это так тихо, что не знаю, услышала ли она. Она была погружена в свои мысли. Забыла о моем присутствии. Перед нами стояла красная телефонная будка, из которой только что вышла какая-то женщина.
- Жаль, что нам некому позвонить... - сказал я.
Она повернулась ко мне и положила ладонь на мою руку. Она пересилила отчаяние, которое тоже, наверняка, испытала, пока мы шли по Стрэнду к Трафальгарской площади.
- Нам надо только немного денег, чтобы поехать на Майорку.
Это была ее навязчивая идея с тех пор, как я с ней познакомился и увидел адрес на конверте.
- На Майорке нам будет спокойно. Ты сможешь писать книги...
Однажды я рассказал ей, что мне очень хочется в будущем писать книги, но больше мы никогда к этой теме не возвращались. Может, она заговорила об этом теперь для того, чтобы меня успокоить. Нет, она решительно была куда хладнокровнее меня.
Я все-таки поинтересовался, каким способом она рассчитывает раздобыть денег. Но она ничуть не смутилась:
- Только в городах можно найти деньги... Представь себе, если б мы оказались в какой-нибудь деревенской дыре...
И она была совершенно права. Внезапно Трафальгарская площадь показалась мне гораздо безопаснее. Я смотрел на бьющую из фонтанов воду, и это стало меня успокаивать. Ведь не обязаны же мы вечно оставаться в этом городе и тонуть в толпе на Оксфорд Стрит. У нас была очень простая цель: найти немного денег, чтобы поехать на Майорку. Это совсем как выигрышная комбинация Ван Бевера. Вокруг нас было столько улиц и перекрестков, что это повышало наши шансы. В конце концов нам непременно повезет: мы встретим счастливый случай.
Отныне мы избегали Оксфорд Стрит и центр и всегда шли на запад, в Холланд Парк и Кенсингтон.
Однажды днем мы сфотографировались в автомате на станции метро Холланд Парк. Мы позировали: прижались друг к другу лицами. Я сохранил эту фотографию на память. Лицо Жаклин занимает весь первый план, а мое - чуть дальше; край кадра отрезал мое левое ухо. После вспышки мы безудержно расхохотались. Она хотела еще посидеть у меня на коленях в кабине автомата. А потом мы пошли по окаймляющей Холланд Парк авеню, вдоль больших белых домов с арками. Впервые с нашего приезда в Лондон светило солнце, и мне кажется, что с этого дня, с этого момента, погода была всегда прекрасной и теплой - вечное раннее лето.
***
В обеденный час, в кафе на Ноттинг Хилл Гейт, мы познакомились с некой Линдой Джэкобсен. Она заговорила с нами первая: брюнетка, нашего возраста, длинноволосая, скуластая, с чуть раскосыми глазами.
Ей было интересно, из какой мы области Франции. Она говорила медленно, словно подбирала каждое слово, поэтому легче было продолжать с ней разговор по-английски. Она удивилась, что мы живем в одной из "ночлежек" в Сассекс Гарденс. Мы объяснили, что ничего другого нам не остается: мы оба несовершеннолетние.
Назавтра мы встретили ее в том же месте, и она подсела к нам. Спросила, долго ли мы собираемся оставаться в Лондоне. К моему удивлению Жаклин ответила, что мы хотим жить в Лондоне несколько месяцев и даже найти работу.
- Но в таком случае вы не можете продолжать жить в этом отеле!
Каждую ночь нам хотелось съехать, из-за витавшего в номере сладковатого запаха. Я не знал, откуда он - из водостока, из кухни или от сгнившего паласа. По утрам мы долго гуляли в Гайд Парке, чтобы избавиться от этого пропитавшего одежду запаха. Он выветривался, но снова возвращался днем. И я спрашивал Жаклин:
- Чувствуешь запах?
Я приходил в полнейшее отчаяние при мысли, что этот запах будет преследовать нас всю жизнь.
- Самое ужасное, - сказала ей Жаклин по-французски, - это гостиничный запах...
Я худо-бедно перевел. В конце концов Линда поняла. Спросила, есть ли у нас немного денег. Из двух тонких пачек из чемодана оставалась только одна.
- Не густо, - ответил я.