— Куда мы едем? — спросил Холмин Дохватова.
Отдуваясь и вытирая пот со лба, агент сказал: — Погоди, Шура. Дай немного передохнуть. Совсем запарился…
Им повезло. Поезд «выбился из графика» и через полустанок проходил с опозданием. Агенту и репортеру удалось на-ходу вскочить в последний вагон. Сунув под нос обер-кондуктору свое служебное удостоверение, Дохватов потребовал:
— Отдельное купэ.
Это его требование было сейчас же выполнено.
— Едем мы, Шура, — заговорил агент, отдышавшись, — в районный центр, к самому товарищу Котиному.
— Зачем?
— А затем, чтоб в тюрьму не сесть?
— В тюрьму? За что же нас туда сажать?
— Есть за что. Уголовное дело с бродячими мертвецами превратилось в политическое. Поскольку же в нем замешан районный уполномоченный ГПУ, то он очень захочет нас изолировать. А чтоб этого не произошло, мы должны с ним поговорить и его запугать.
Репортер с сомнением покачал, головой.
— Мы? Запугать гепеушника?
— Думаешь, не выйдет? Еще как. Нужно только на него навалиться нахрапом. Взять на испуг, на горло, на пушку, на Бога. Слушай, Шура. Ты — человек верующий и я тоже не без веры. Но, когда я Котиному про Бога напомню, не вмешивайся и не возражай. Только поддакивай. Иначе — сядем. Ясно-понятно?
— Понятно, но не очень ясно.
— Ладно. Потом прояснится…
Поезд, «выбившийся из графика», шел медленно, подолгу простаивая на станциях, и агент с репортером добрались до районного центра только часа через три. Дохватов с вокзала позвонил по телефону в областной Уголовный розыск и вызвал шофера:
— Сеня! Ты? Спешно выезжай сюда, ко мне. Да! В район. Остановишься у дома уполномоченного ГПУ и дашь три длинных гудка. Машину гони на всю скорость. От этого зависит мое существование. И в пути, чтоб никаких аварий. Иначе — башку отвинчу. Ясно-понятно?
Телефонная трубка в ответ громко крякнула.
У районного уполномоченного ГПУ, товарища Котиного была поза пресыщенного жизнью древно-римского патриция, а физиономия — крупного выдвиженца из мелких сухопутных клешников из тех самых, которых в первые годы советской власти называли «красой и гордостью революции». Эту физиономию заботливо и упорно холили, но, из-за грубости черт, дурного цвета кожи, нескольких шрамов и множества угрей, так и не смогли выхолить.
Принимая Дохватова и Холмина в своем кабинете, он возлежал в кресле за столом и лениво цедил сквозь зубы:
— Это вы хорошо сделали, граждане поднадзорные, что сами явились. А я хотел было уже за вами людей посылать.
— На какой предмет? — осведомился Дохватов.
Уполномоченный ГПУ изменил позу. Теперь он не возлежал о восседал в кресле, цедя слова со зловещей значительностью:
— На предмет вашего ареста. По обвинению в превышении власти и в противодействии хозяйственно-политическим мероприятиям органов ГПУ.
Дохватов, сделав вид, что это зловещее заявление нисколько его не удивляет и не волнует, досадливо отмахнулся от уполномоченного.
— Не бузи зря, товарищ Котиный. С нашим арестом успеется, — он метнул косой взгляд в приведших их сюда двух охранников. — Отошли-ка своих телохранителей. Имеем к твоему сведению секретную информацию.
Котиный медлил в нерешительности. Тогда Дохватов, не допускающим возражений тоном, приказал его молодцам:
— Выйдите отсюда, товарищи! У нас важное дело.
Молодцы поспешили удалиться.
Последовавший затем разговор Холмин часто потом вспоминал. В те времена, к которым относится этот рассказ, подобный разговор еще был возможен. Советский Уголовный розыск тогда еще не совсем и не во всем подчинялся ГПУ, сохраняя кое-какую самостоятельность. Поэтому работник областного Уголовного розыска мог позволить себе разговаривать с районным уполномоченным «органов» несколько свысока и даже дерзко и заносчиво.
Дохватов подошел к столу вплотную, оперся об него ладонями и, смерив уполномоченного тяжелым, косым взглядом, спросил резко и требовательно:
— Так за что, товарищ Котиный, ты хочешь нас арестовать? Нам не совсем ясно и понятно.
Уполномоченный раздраженно ударил кулаком по столу.
— Как за что? Вы сорвали коллективизацию в селе Дубовском и угробили двух моих секретных сотрудников. Ваше вмешательство в операцию органов ГПУ с бродячими мертвецами дало явно вредительские результаты. Мне только что звонили из Дубовского: наиболее несознательные элементы села уходят в горы к абрекам. Интересуюсь: по заданию какой контрреволюционной организации вы действуете?
Агент быстро выдернул из кармана наган и с размаху положил его на стол дулом к Катиному. Поза последнего мгновенно и стремительно изменилась. Как уколотый шилом сзади, он взвился над креслом и тяжело плюхнулся в него. Теперь он уже не восседал, а сидел съежившись.
— Ах ты, гад! — загремел Дохватов. — Хочешь нас в контрреволюции обвинить? За решетку посадить хочешь? Методами физического воздействия вырвать у нас признания? Свою вину свалить на наши головы? Так знай, гад, что этот номер не пройдет. Прежде я тебе череп продырявлю.
Товарищ Котиный съежился еще больше и угри на его неудачно выхоленной физиономии побелели от страха. Агент придвинул к себе стул и, усевшись на него верхом, сказал репортеру:
— Товарищ Холмин! Присаживайся к столу поближе. Разговор будет серьезный и длинный.
Холмин пододвинул один из стульев к столу и сел. Дохватов заговорил, несколько понизив голос:
— Влип ты, товарищ Котиный, с этими бродячими мертвецами. Здорово влип. А почему? Да потому, что не проинформировал нас — областной Уголовный розыск. А санкции вышестоящих организаций на подобные методы коллективизации сельского хозяйства у тебя имеются? Ну-ка, покажи мне эти санкции.
— Какие могут быть санкции? — растерянно пробурчал уполномоченный.
— Ага! — торжествующе воскликнул агент. Значит, ты по собственной инициативе фокус с мертвецами устроил? Кто же тебе разрешил массовую работу среди трудящегося населения подменять голым администрированием, базирующимся на использовании религиозных предрассудков?
— Что я мог поделать, если староверы без психологического воздействия в колхоз не идут?
— И ты решил воздействовать на них мертвецами? Не мог придумать ничего лучше? Это перегиб, товарищ Котинный. Политический вывих, В то время, когда партия требует от нас усиления антирелигиозной пропаганды, ты возрождаешь древние суеверия, способствуешь укреплению веры в Бога и загробную жизнь. За это тебя по головке не: погладят.
Дохватов повернулся к Холмииу.
— Как вы думаете, товарищ Холмин, что ему за это может быть?
— Вероятно, он положит на стол свой партбилет, — ответил репортер первой, пришедшей ему в голову фразой.
— Не только это, — подхватил агент. — Он сам ляжет на стол большого конвейера.
— Вполне возможно, — подтвердил Холмин.
При упоминании о конвейере пыток, уполномоченный ГПУ затрясся и попытался возразить заплетающимся от страха языком:
— Товарищи! На конвейер меня отправлять не за что. Мне приказано проводить коллективизацию любыми методами. И если-б вы ее в Дубовском не сорвали, то никто бы, даже в краевом центре, не возразил. Наоборот, одобрили бы.
— Товарищ Котиный! — крикнул Дохватов. — О срыве замолкни. Подумай лучше, как выпутаться из этого грязного дела.
Уполномоченный развел трясущимися руками.
— Что же тут думать?
Агент свой грозный тон сменил на ласковый и вкрадчивый:
— Вот что, товарищ Котиный. Мы с тобою люди свои. Работаем почти в одном и том же следственном аппарате. Так зачем нам ссориться? Давай мы это дело замнем для ясности и понятности. Все равно теперь от него — никому никакой пользы. А вред может быть тебе больше, чем нам.
На физиономии уполномоченного изобразилась смесь разнообразных чувств: облегчения, нерешительности, некоторого раздумья и сожалений об утраченных возможностях. Он снова принял позу восседающего в кресле римского патриция и произнес нерешительно:
— Замять, конечно, можно.
— Так в чем дело? Замнем! Договорились? — поспешил подхватить агент.
Уполномоченный вздохнул с сожалением и, в то же время, с облегчением.
— Что же с вами поделаешь? Договорились… Больше у вас, товарищи, ко мне ничего нет?
— Один вопрос, — сказал Холмин. — Как вы подменили старца-начетчика?
— А зачем вам это знать? — с неудовольствием спросил Котиный.
За репортера внушительно ответил агент:
— Товарищ Холмин состоит у нас экспертом по уголовным делам. Случай с бродячими мертвецами интересует его не практически, а теоретически. Да ты, товарищ Котиный, не стесняйся. Объясняй. Ведь твои мертвецы уже перестали быть секретом.
— Могу и объяснить, — не очень охотно согласился уполномоченный. — Только, чтоб это было между нами.
— Конечно. Дальше нас не пойдет, — заверил его Холмин.
— Вот как было дело. После смерти своего старца-начетчика дубовичане вытребовали себе другого из Сибири. Мои сексоты, понятно, донесли мне об этом. Я телеграфно запросил уполномоченного ГПУ того сибирского района, где проживал старец. Мне ответили шифром со всеми подробностями. В пути старец был арестован. Его обвинили в религиозной контрреволюции и посадили в изолятор. К дубовским староверам я отправил с документами старца, — поддельными, конечно, — одного из моих сотрудников. Вот и все.
— Ловко ты это обтяпал, товарищ Котиный, — заметил Дохватов.
— У нас в каждой церковной и сектанской организации сексоты имеются, — самодовольно похвастался уполномоченный.
— Кого именно вы послали к дубовичанам? — спросил репортер.
— Начальника нашего антирелигиозного сектора, — ответил Котиный.
— Вот, значит, кого я ухлопал! — воскликнул агент.
Уполномоченный ГПУ вздохнул.
— Да. К сожалению.
— Ничего. Тебе нового сотрудника пришлют. Их у вас хватает, — сказал Дохватов и, встав со стула, подошел к окну. Открыл его, выглянул через оконную решетку на улицу и, с досадой пожав плечами, вернулся обратно. Искоса окинул быстрым взглядом Холмина и, видя, что у того вопросы, как-будто, кончились, сам начал расспрашивать уполномоченного:
— Ну, а что нового, товарищ Котиный, у тебя в районе?
— Ничего особенного.
— Работы много?
— Через край.
— Следственных дел?
— Завалены ими.
— А вот у нас мало. Больше анекдотами занимаемся. Хочешь, расскажу парочку новеньких?
И не дожидаясь согласия своего невольного собеседника, стал рассказывать, по временам останавливаясь и прислушиваясь к шуму раннего утра, приглушенно доносившемуся с улицы. На пятом анекдоте уполномоченный запротестовал:
— Товарищи! Меня дела ждут.
— Погоди, — перебил его агент. — Я еще расскажу один случай из моей уголовной практики. Тебе интересно послушать.
Случай был запутанный, с множеством подробностей и объяснений их, но уполномоченного ГПУ заинтересовал. Однако, в середине своего повествования рассказчик неожиданно вскочил со стула. Через приоткрытую ставню окна, с улицы донеслись три длинных автомобильных гудка. Дохватов энергично потряс руку ошеломленному Котиному и крикнул:
— Пока, товарищ Котиный! Спешим! Всего! Привет! В другой раз доскажу.
И, ухватив Холмина за рукав, потащил его из комнаты. На улице он втолкнул его в зеленый фордик, — старенький и замызганный, — сел сам и крикнул в затылок шоферу:
— Сеня! Гони во весь дух!
Автомобиль отчаянно запрыгал по уличным кочкам и лужам. Холмин, ударившись головой о брезентовый верх фордика, недовольно спросил:
— Василь Петрович, куда мы так торопимся?
— Надо торопиться, Шура. Этот гад Котиный может еще передумать, а автомобиль у него получше нашего. Мы должны поскорее выбраться из его района. У себя в области нам, в случае чего, с ним бороться будет легче, — объяснил Дохватов.
— Но ведь мы договорились.
— Ха! Договор с гепеушником? Смешно…
Когда они отъехали от районного центра километров на сорок, агент облегченно вздохнул и приказал шоферу:
— Теперь, Сеня, давай потише… Вырвались.
Автомобиль сбавил скорость и понизил высоту своих прыжков. Дохватов, устраиваясь поудобнее на сиденье, обратился к Холмину:
— Теперь, Шура, рассказывай, как ты до бродячих мертвецов докопался. Мне пока не все ясно и понятно.
— Рассказывать почти нечего, Василь Петрович, — сказал репортер. — Разве только добавить кое-что к уже вам известному?
— Ну, давай добавляй.
— Вы помните, что прошлой ночью я отправился к старцу в надежде на его помощь нам?
— Помню.
— При виде одноглазого Кондратия, осодмильца и безбожника, выходящего от староверческого начетчика, мои надежды разлетелись, как воробьи из раскулаченной деревни. У меня возникло подозрение, что Кондратий и старец имеют какое-то отношение к бродячим мертвецам и убийству Пашки-гармониста. Моя встреча со старцем и начало беседы с ним укрепили это подозрение. Окончание же беседы убедило меня в том, что он — лже-старец и агент ГПУ. Однако и он понял, что я совсем не тот, за кого себя выдаю.
— Неужели он, после этого, думал, что ты поверишь в его «мертвецов»?
— Нет. Лже-старец подумал другое. Он предположил, что я направлен к нему, в качестве тайного агента, из областного управления ГПУ.
— Для проверки исполнения?
— Вот именно. А подумав так, решил мне «показать товар лицом». Ну и показал.
— На свою голову.
— Да и на нашу, кажется, тоже.
— Ничего. Как-нибудь вывернемся. Жаль, что на месте лже-старца не оказался товарищ Котиный, Я бы его с большим удовольствием ухлопал.
Холмин предостерегающе указал глазами на затылок шофера. Однако, Дохватов небрежно отмахнулся рукой от этого предостережения.
— Не беспокойся, Шура. Наш шофер — парень свой. Надежный. Верно, Сеня?
Шоферский затылок кивнул утвердительно… Через час с лишним автомобиль остановился у подъезда областного Уголовного розыска. Вылезая из машины, Дохватов сказал вполголоса:
— Вот ты, Шура, распространяешься про криминальные теории Ламброзо и преступные шишки на голове. А по-моему главнее фамилия, которую человек носит. Людей с фамилией, как, например, Котиный я передушил бы еще во младенческом возрасте. Используя опыт царя Ирода. Иначе они, как подрастут, то обязательно гепеушниками заделаются. Ясно-понятно, Шура?
Репортер рассмеялся.
— Ясно-понятно, Василь Петрович…
Готовится к печати того же автора:
СЛЕДЫ ПРЕСТУПЛЕНИЙ
(Продолжение истории сыщика Холмина).
Сборник рассказов.