В дежурной части Петровки, 38 комната для сотрудников, выезжающих на происшествия, имеет вид казенный, но в ней есть все, что дает людям возможность прилечь отдохнуть или чем-то заняться между выездами. Дело к вечеру. Знаменский и Томин скучают, Кибрит что-то вяжет на спицах.
– Давненько мы не дежурили втроем, – говорит Пал Палыч, откладывая газету.
– Если мне не изменяет память, ровно два с половиной месяца, – доносится с дивана, где расположился Томин.
– Тебе никогда не изменяет память, Шурик.
– И чувство юмора, Зинуля, чувство юмора!
– Ну, сегодня с десяти утра ты пытался шутить всего раза три, не больше.
– Да и то неудачно, – лениво подковыривает Знаменский. – Мы улыбались только из вежливости.
– Большое мерси, я вам это припомню… Может, ты наконец бросишь считать свои петли?
– Тогда я собьюсь с узора!
– Кошмарная перспектива!.. Паша, ты бы поверил, что она увлекается такой ерундой?
– С трудом.
– Почему ерундой?
– Потому что ты, Зинаида, интеллектуальная женщина…
– Шурик, надоедает быть интеллектуальной. Хочется иногда побыть просто женщиной.
– И что себе вяжет «просто женщина»? – интересуется Пал Палыч.
– Шапочку.
– Шапочку… – Томин морщится. – Как трогательно!
Из динамика раздается каркающий голос:
– Дежурная группа: эксперт Кибрит, инспектор Томин, следователь Знаменский – на выезд. Разбойное нападение на квартиру. Отравление потерпевших газом. Сыромятническая, 34…
– В моем доме? – ахает Томин.
– …подъезд второй, квартира шестнадцать.
– Невероятно… Это же Петуховы! Чета пенсионеров, их квартира под нами… – удивляется Томин, вместе со всеми быстро собираясь. – Они еще все требовали, чтобы я ходил в мягких тапочках!
В прихожей двухкомнатной квартиры Петуховых теснятся Знаменский, Томин, Кибрит, участковый уполномоченный, понятые и фотограф. Отсюда частично виден разгром внутри: распахнутые шкафы, разбросанные по полу вещи, ящики, вынутые из комода. Половик в коридоре сбит комком и сдвинут к стене, на нем валяется шляпа. Некстати громко звучит веселая музыка – включен приемник.
Фотограф щелкает аппаратом, взглянув под ноги, немного ступает вперед и снова щелкает. Кибрит в резиновых перчатках поднимает шляпу, оглядев, кладет на стул. Осторожно разворачивает и осматривает половик. Томин и Знаменский разговаривают с участковым.
– Что сказал врач?
– Врач сказал – надежда есть, товарищ старший инспектор, – участковый старается говорить официально, но то и дело сбивается на бытовой тон. – Потерпевших оглушили ударом по голове, но не сильно. Однако потом они наглотались газу… От всего этого сердечные припадки у обоих.
– Они были в сознании?
– Какое там…
– Расскажите, пожалуйста, по порядку, – просит Знаменский.
– Есть, товарищ майор. От граждан из квартиры пятнадцать поступил сигнал об утечке газа. Аварийная установила, что газ проникает через вентиляционное отверстие в кухне, видимо, из соседней квартиры… этой самой, значит, потому что вытяжной ход у них общий.
– Ясно. Минуточку, – прерывает Томин. – Зина, нельзя ли нам выключить эту музыку?
– Чтобы добраться до приемника, надо отработать вход. По воздуху я порхать не умею.
– Извини. Продолжайте, пожалуйста.
– Когда на звонки и стук в данную квартиру никто не отозвался, а соседка сказала, что Петуховых дома нет, вызвали меня и вскрыли дверь.
– Кто сюда входил?
– Только я, потому как сразу оценил обстановку… Прошел на кухню, перекрыл газ и вызвал «скорую». Ну, а потом, конечно, врач с санитарами. Но я следил, чтобы ни за что не хватались.
Музыка наконец смолкает: «Можете войти!» – разрешает Кибрит. Все направляются к двери первой комнаты, приостанавливаются на пороге. Подсвечивая себе специальной лампой, Кибрит разглядывает разбитый цветочный горшок, шкаф.
– Следов слишком много. Боюсь, все хозяйские.
– Типичная картина ограбления без точного наводчика, – констатирует Пал Палыч.
– Да что у них было взять-то? Товарищ инспектор, вот вы как человек здешний…
– Деньги. Сын много лет работает на Севере, высылал им, собирался купить машину, – прихватив носовым платком, Томин поднимает с пола семейную фотографию. – Снялись года два назад, в последний его приезд…
– Ты хорошо его знаешь? – вглядывается Знаменский в фотографию.
– Одно время родители с ним намаялись… нет, без уголовщины, просто стойко бездельничал. Потом взялся за ум.
Тот, о ком речь, находится за тысячи километров. В просторной бревенчатой избе в компании троих мужчин рабочего вида Борис Петухов играет в преферанс.
– Кто не рискует, тот шампанского не пьет! – объявляет он, делая ход.
– Под игрока – с симака!
– Без одной.
– Без двух.
– С тобой, Петухов, только в дочки-матери играть, – сердится партнер.
– Ну уж, – ворчит Петухов, сам чувствуя, что сплоховал.