Кирпичов дома. Он следит за кем-то в окно, затем направляется к двери и впускает Варю Санатюк.
– Была у почтенного дядюшки?
– Мать просила забежать… раз все равно буду рядом.
– Ты ей докладываешь, когда встречаемся? По-моему, тебе не шестнадцать!
– Я помню, что тридцать шесть. Поэтому, идя к тебе, должна провести хоть полчаса перед зеркалом. Мать, естественно, замечает.
– Лучше приходи нечесаная!
– Артемушка, ну что ты накинулся с порога? И вообще – зачем цапаться?
– Цапаемся потому, что у нас идиотские отношения. Садись, надо серьезно поговорить.
– Не хочу серьезно говорить! Посмотрите-ка, у меня новая кофточка, и всего двенадцать рублей…
– Кончай этот лепет.
Пауза. Кирпичов подыскивает слова, но Варя его опережает:
– Вы с матерью нипочем не уживетесь! А ее не бросишь – совсем старуха…
– Сегодня, кстати, я не собирался делать предложение. Разговор не про то.
– Что-нибудь случилось?
– Да, кое-что этакое.
– Ты так смотришь, будто я виновата…
– «Будто»… Из-за того, что ты – не случайная знакомая, я попал между двух огней. Надо решать, как быть.
– Между двух огней? У тебя другая женщина?!
– Дура. Вот не пойму – ведь любишь меня?
– Люблю.
– И таскаешься к старому бандиту, от которого меня с души воротит!
– Если на то пошло, меня тоже!
– Тогда объясни, что вас связывает?
Варя молчит.
– Нет уж, подпер такой момент, что не отступлюсь! Санатюка на бочку или… чего доброго, Варя, и попрощаемся.
Стиснув руки, она обводит взглядом комнату. Попрощаемся? Уйти отсюда, где Артем – ее позднее счастье? Где стены увешаны ее фотографиями – фас, профиль, три четверти, – Артем так наловчился снимать, что Варя на стенах кажется рекламной красавицей… Нет, расстаться немыслимо! Варя садится в уголок дивана, поджав ноги, и решается:
– Я его помню лет с шести. Отец умер, мама заболела, меня взяли соседи. И вдруг появился дядя Толя – отсидел срок… Он зачастил к нам. Меня звал «дочкой», а маму – «рыжей телкой». Она была малограмотная, работала уборщицей и рвалась обратно в деревню. Дядя Толя запретил… Устраивал скандалы, если видел у меня на пятке дыру. Мама и пикнуть не смела… Фактически он нас содержал.
– А мать соображала, на какие средства?
– В то время – вряд ли. Официально он где-то числился… Через четыре года снова забрали. Это было горе, я все не верила… Но он попал под амнистию, вернулся, клялся, что невиновен, и пошло по-прежнему… до следующего ареста. В этот раз он исчез надолго, но я знала: стоит освободиться, и опять он влезет в нашу жизнь. А у меня уже был Володя. Хороший парень, футболист… Санатюк свалился как снег на голову, и началось страшное. Я, безмозглая, постеснялась сразу рассказать Володе, а Санатюк как-то очень быстро его опутал, заморочил голову и втянул в уголовщину.
– Скотина!
– Я не подозревала, как он хитер. Чувствовала опасность, пробовала бороться – по-своему, по-женски. Пришла к Володе и осталась с ним, чтобы удержать. На третий день утром – милиция… – Она умолкает в слезах.
– Говори до конца.
– Был ребенок, Артем. Прожил ровно семь часов. Санатюк встречал у роддома и плакал – по этому мальчику. Мать тайком снова брала у него деньги. Повадилась в церковь, замаливала грехи раба божия Анатолия. Мне было все равно… Устроилась на работу. Старалась забыть. Но Санатюк вечно маячил на горизонте.
– Да чего он, собственно, добивался?
– Наверно, каждому человеку, даже такому, хочется кого-то любить. Он любил меня. И сейчас любит – как умеет…
Глубоко засунув руки в карманы, смотрит Кирпичов во двор. Там светится окошко ненавистного старого сыча.
– Вопрос как стоял ребром, так и стоит: чем он тебя на поводке держит? Или это жалость?
– Страх, Артем.
– Страх?
– Я боюсь, что он озлобится.
– И что?
– Не знаю… Понимаешь, он не раз меня сватал – за своих. Он и Володю погубил не со зла, даже не думал губить, только сделал своим. А теперь ты…
– Я не нравлюсь главе семьи? – цедит Кирпичов.
– Ты для него перебежчик, вроде предателя. Был там, да переметнулся к честным людям.
– Это я, конечно, подлец… Значит, вот почему нам нельзя жениться. И здесь чертов Сатанюк поперек дороги! Одно к одному.
– Только не связывайся с ним! Он на вид дряхлый и безобидный, но…
– Он не безобидный. Потому придется связываться.
– Артем, ради Бога!
Первая растерянность Бориса Петухова прошла; он успокоился и приободрился. И теперь беседует со Знаменским довольно развязно.