Порывайло еще раз кивнул и с образцом "туды его" пошел к кабинету.
Я тоже пошел было, но отовсюду выскакивало столько знакомого народа, что в конце концов меня остановили. Это была "ремингтоновская барышня" Зиночка, завитая мелким бесом, в блузке цвета перванш, как манная каша, размешанная с джемом.
- Здравствуйте, Петр Владимирович, - сказала она, раскинув на меня глазищи.
Мне было приятно ее видеть, я даже отметил про себя эту встречу, как счастливую примету: повезет.
- О чем это вы так долго говорили с Иваном Гавриловичем?
- Так... - сказал я. - Проза. Просил прибавить к жалованью.
- Неправда, - сказала Зиночка со всей силой двадцатипятилетнего кокетства. - Я заглядывала: вы сидели такой важный... Вас повысят, да?
Я поглядел в голубые глаза, где навсегда приютилось ожидание маленького, тихого счастья у розового абажура.
- Меня сделают генералом, а вас я возьму в генеральши, -сказал я, строя пальцами буку.
- Хи! - сказала Зиночка. - Вы шутите, ах вы какой!... Я все равно у Буза выспрошу.
Она качнула плечом я ля фам трэ зэндепандант и вежливо ушла, такая же мило-глупенькая, как прочие, но симпатичненькая, что встречается реже. Когда получу три тысячи, прикинул я, возьму ее в жены... в содержанки... нет, просто пофлиртую. Перчатки, чулки, извозчик, обед с вином на двоих... Тридцатка в месяц максимум... Да, просто пофлиртую.
На прощание я обошел родной "Голос", начав со старого хранителя кредитных сокровищ Никодимыча. Бухгалтер, корректорская, отдел репортеров с продавленным дежурным диваном в пупках, наборная - всё вплоть до подвального узилища, где с ревом и громом ("Пшшш - гррррым!") рвалась с катков плоскопечатная машина "Бауэрбахъ"... К концу пути я утонул в сентиментальных чувствах, как муха в сиропе.
Когда я вышел, Васька Беспрозванный вдруг снова появился непонятно откуда - точь-в-точь Мефистофель в "Фаусте", обернувшийся из пуделя.
- Петр Владимирович! - прокурлыкал он ласково, словно совращал курсистку.
- Эх, Василий! - сказал я, кладя ему руку на плечо, сутулое от тягот борзописания. - Вот так... Трам-пам! Прощай, мой табор!
- Петр Владимирович, я сойду с ума от любопытства, - простонал Беспрозванный, - Я же чую... чую...
- Не сойдете. Пишите про вокзал.
- Петр Владимирович! Не издевайтесь над коллегой.
Вдруг я увидел: на мутных часах под крышей стрелки подбирались к нужной цифре. Пора собираться к Хряпову.
- Виноват! - сказал я. - До встречи. Адьё!
- Всё равно узнаю! - гадко крикнул вслед Васька.
Я махнул рукой.
4.
Я вошел, когда часы в хряповском кабинете простонали пять раз.
- Вы пунктуальны.
- Точность - вежливость королей и заговорщиков.
Он заставил себя не поморщиться.
- Вещи у вас с собой?
- В прихожей - чемодан.
- Отлично. Степан, отнеси вещи господина Мацедонского в комнату. В какую - знаешь! И не беспокой нас, нужен будешь - позову... (мне) Могу я считать, что вы согласны?
- И я и мой чемодан в вашем распоряжении.
- Хе! - сказал Хряпов почему-то совсем как Зиночка. - Шутите... Позвольте, уважаемый Петр Владимирович, прежде всего представить вам...
На диване сидел пухлый человек, основными приметами которого были щедрый греческий нос, усы, глубокие и темные эгейские глаза и полосатые носки.
- Михаил Ксантиевич Фундуклиди, - объявил Хряпов. - Мой доверенный сыщик.
"Личный детектив",-поправил я про себя домотканный слог хозяина, ощущая превосходство человека, читающего современные заграничные романы.
Грек вскочил (диван радостно вздохнул) и после наших обоюдных кивков деловито сказал:
- Надеюсь, за вами не следили?
- Видите ли, господа, - сказал я, - Савватий Елисеевич... господин Федюкиди...
- Фундуклиди.
- Виноват-с... Видите ли, я долгое время работал в отделе происшествий и уголовной хроники. Вы, я полагаю, слабо знакомы с газетным делом. Любая газета, не имеющая в наше время отлично осведомленного уголовного отдела, похожа на пресный пирог: она засохнет, не вызвав аппетита. Читателю нужны изюмины, которые можно со вкусом разжевывать, пуская слюни ужаса. Поэтому уголовные газетчики, гоняясь за своим хлебом насущным, сами стали, можно сказать, заправскими бандитами и отличаются от настоящих лишь тем, что грабят не ценности и деньги, а события. Они могут лазить по водосточным трубам, спрыгивать с поездов и открывать хитроумные замки... Я по пути сюда два раза менял извозчика и пришел с черного хода.
- Петр Владимирович - человек опытный и храбрый, отлично стреляет, вставил Хряпов.
- Да, да, - отрывисто крякнул детектив.
Губа у Фундуклиди изогнулась от обиды, он громко задышал, как балаклавский контрабандист в участке. Потом он подошел к столу и выхватил из коробки черную сигару. Он закурил; глаза его сверкали.
- Что ж, господа, присядем к столу? - предложил Хряпов.
Мы приняли предложение и уселись, наполненные важностью, как будто три государя собрались решать судьбу мира.
После паузы Хряпов сказал:
- Для начала, господа, предлагаю утвердить наши отношения, подписав контракты. Я их уже подготовил, - он достал из широкого кармана халата сложенные листки, держа их двумя пальцами, каждый из которых венчал перстень с благородным камнем... Развернул, просмотрел и передал нам.
"Я, нижеподписавшийся такой-то..." - говорилось в контракте; далее следовало, что я, нижеподписавшийся, поступаю на службу к Хряпову Савватию Елисеевичу в качестве телохранителя сроком на месяц и обязуюсь быть всегда при охраняемой особе. Также оговаривалась сумма неустойки (тысяча рублей), которую в случае нарушения контракта пришлось бы выплачивать. Документ был заверен печатью нотариуса и подписью самого Хряпова. Каждый контракт был составлен в двух экземплярах.
Бегло прочитав, я подписал. Фундуклиди смотрел в бумагу, сдвинув брови и напуская на толстое лицо важность и значительность. Но увидев, что чинит задержку, он тоже торопливо вытащил вечное перо и подмахнул. Хряпов собрал листки, оставив у нас по экземпляру, и убрал обратно в карман. Он повеселел, заиграл пальцами.