— Что за жуть ты рассказываешь!
— Вовсе не жуть, а исторический, можно сказать, факт. Чистая правда. Переведи ему, пусть просветится.
Эльжбета, неизменно хладнокровная в любых жизненных ситуациях, прервала поток вопросов Олафа и изложила ему полученную от меня информацию. Что ей, жалко, что ли?
Польский текст в моем исполнении поняли все, тогда как шведскую версию только Олаф и частично Алиция. В полной тишине, повисшей над столом, они слушали эту поучительную историю с замиранием сердца. Впрочем, нет, Олаф без замирания. Однако и у него на глаза слеза навернулась, и он, тяжело вздохнув, промолвил:
— Какой жаль...
— Он жалеет, что его тогда там не было, — невозмутимо прокомментировала слова жениха Эльжбета.
Честно говоря, я тоже жалела. Такой, как бы это поэлегантнее выразиться, вторичный каннибализм меня никогда не смущал, и я прониклась к шведу еще большей симпатией.
Алиция с трудом выкарабкалась из своего кресла.
— Не обращайте на меня внимания, — сказала она с такой странной интонацией, словно говорила одновременно на четырех языках, включая немецкую мову. — Я займусь обедом. Сегодня у нас рыба. — И уже на пороге дома вдруг застыла, как статуя пораженного током электромонтера.
Именно так подействовали на нее слова Олафа:
— Пан Водолей, пиво, карашо?
Скандинавский гость с дружеской улыбкой протянул Вацлаву открытую бутылку пива. Он явно предлагал поверженному противнику зарыть топор войны, а за неимением трубки мира воспользовался бутылкой. Последовали четыре секунды напряженного молчания.
— Кстати, — беззаботно бросила мне Алиция, выходя из салона, — с водой у нас напряженка, скажи им.
И исчезла, свалив разруливание ситуации на меня. Я рванула с места в карьер, не давая никому открыть рот, чтобы хоть как-то нивелировать шведскую бестактность.
— Как ни странно, в Дании существует нехватка воды, — тоном школьного учителя сказала я. — С точки зрения географии все отлично, вода со всех сторон, но соленая, а пресной не хватает, поэтому каждый год раздаются призывы властей к населению эту самую воду всячески экономить. Не то чтобы совсем мыться перестали, или там стирать, или чтобы всей семьей из одной миски есть, просто лучше зря воду не лить. Я у себя в Польше кран открою и болтаю весь день по телефону, а она льется и льется. А они тут обязательно в таком случае кран закроют. Датчане — народ законопослушный, да и привыкли уже воду экономить. Я тоже, когда здесь зубы чищу, воду на это время закрываю из вежливости. Олаф, можно мне еще пивка?
Из всей моей тирады Олаф, разумеется, не понял ни слова, кроме вопроса о пиве. Он тут же извлек бутылку и подал мне. Что касается остальных, то больше всего я надеялась на то, что пан Вацлав воспримет мою речь как руководство к действию. Однако он нагло пропустил мои слова мимо ушей, зато подхватил тему водоснабжения и начал что-то громко вещать о колодцах Наполеона.[2]
Господи, спаси и сохрани! Когда же закончится это кошмар? Я почувствовала возвращение атмосферного фронта гадства и напряженности. А Юлия опять молчит, как отварная рыба... Нет чтобы приехал кто-нибудь поразговорчивее! Тьфу ты, разговорчивый и так имеется, сидит под паршивой яблоней и молотит языком почем зря. От отчаяния я принялась беседовать с Олафом на невообразимом английско-немецко-датском языке с польскими вставками, старательно избегая только французского. Выяснилась удивительная вещь: швед впервые был в Дании. Страна рядом, можно сказать, рукой подать, а совсем ему незнакомая. До сих пор он предпочитал посещать Исландию, Англию, Норвегию, Финляндию, видел чуток Италии, чуток Штатов и даже оковалок Польши, где остался в восторге от водки и бигуса, но дальше побережья не выбирался, так как, во-первых, был слишком пьян, а во- вторых, ему на голову свалился камень.
— Эльжбета, я правильно поняла? Он получил камнем по башке? Где?
— Не знаю.
Она спросила об этом жениха, и Олаф с радостью пустился в объяснения. Набрел он, дескать, однажды у самого синего моря на историческое здание, сильно разрушенное, как бы половинка костела получилась, и то одни стены. Сверху куски все время отрываются и летят вниз. Он сунулся под камнепад и получил по макушке.
— Это же курорт Тшенсач![3] — догадалась я. — Построили давным-давно в километре от пляжа, но море все время наступает и подмывает берег. Процесс развала слишком далеко зашел... А какого черта он полез в руины?
— По пьяни и с какой-то девкой.
— Девка, похоже, тоже была сильно бухая. На трезвую голову никто бы туда не полез. Ты ему объясни, что это не яблоки, вдарит по темечку, и поминай как звали. Не дай бог, опять туда полезет, в другой раз так легко не отделается. Скажи ему.
Эльжбета с невозмутимым видом принялась что-то объяснять жениху, но, насколько я поняла, больше напирала на вредные последствия контактов с пьяными барышнями. Я опять принялась расхваливать прелести королевства датского, особо подчеркнув, что ему следует посетить Кронборг, Хиллерёд, Скаген, Тиволи, Бакен, а если не хочет далеко ходить, то здесь рядом у нас отличное озеро, а на берегу — резервация для туристов, где есть стол и лавки, и пиво. К пиву я уже от щедрот прибавила жареные колбаски, хотя вовсе не была уверена, что их там подают. И выдохлась окончательно.
Какого черта! Я решила взбунтоваться, прервала на полуслове свои страноведческие комментарии, вежливо извинилась и дала деру на кухню. Пусть думают, что хотят, может, мне срочно в туалет приспичило, плевать я хотела на приличные манеры.
— Алиция, я больше не могу... — простонала я жалобно.
— Вот именно, — назидательно подтвердила подруга. — Такая прекрасная тема для обсуждении вырисовывалась, и что?
— И ничего, пшик.
— Каких только гостей у меня не было, сама знаешь, но такие — впервые. Ничего не понимаю. Из двух зол я бы предпочла, чтобы тут их всех поубивали...
— Тем более что не до конца...
— Могли бы немного поднапрячься и поучаствовать в разговоре.
— Я уже всю туристическую программу отработала, а им хоть бы хны!
— Достала меня эта рыба, — недовольно заявила Алиция, переворачивая филе на сковородке. — Терпеть ее не могу. Не хочешь немного потрудиться?
— С удовольствием, мне рыба нравится, но я бы взяла вторую сковородку, пусть все сразу жарится.
— Вот и возьми. В духовке у меня тефтели. Как, по-твоему, добавить спаржи к креветкам?
— Я бы добавила. А картошка?
— В микроволновке.
— Ну, так практически все готово. Что же ты копаешься?
— Я не копаюсь, а отдыхаю, — нравоучительно съязвила Алиция. — А купила ты, как ни странно, все с умом. Работы — кот наплакал. А с ними сидеть сил моих нет. Олаф даже ничего, и Эльжбету я люблю, но те двое — это нечто.
— Я тебе скажу, что мне даже интересно, что еще этот недоделанный Водолей выкинет.
— А мне — нет...
Призыв к столу все восприняли с таким восторгом, будто не ели целую неделю, а то и две. Олаф с Эльжбетой, возможно, и правда проголодались, кто их знает, когда они последний раз ели? Но Буцкие? Вот склероз! Опять мы им не вернули потерянных бычков в томате... Ну, ладно, сейчас момент неподходящий.
Право открывать вино Алиция предоставила Олафу. Красное вино к рыбе и креветкам выглядело, мягко сказать, оригинально, но, во-первых, имелись еще тефтели, во-вторых, я прекрасно знала, что белого в доме все равно нет, а, в-третьих, это красное было так себе, хотя и французское, но самое обычное, столовое.
Пан Вацлав снова постарался привлечь к себе всеобщее внимание. Он поболтал вино в бокале, понюхал, попробовал и начал вещать в своем стиле:
— Отличное вино. Да, конечно, французское. — Он оглядел бутылку и прочитал этикетку, чтобы удостовериться. — Оригинальный букет... Долгое послевкусие... Впрочем, меняющееся... Легкая кисловатость исчезает, проявляется терпкость... В следующей фазе...
Я тоже пригубила. Кислющее оно было — аж жуть, и резкое. Пан Вацлав продолжал заливаться глухарем, строя из себя великого знатока.
Никто не проронил ни слова. Четверо человек молча смотрели на него, причем Олаф с большим интересом, хотя не понимал скорее всего ни слова. Но, может, он-то как раз в винах разбирался? Остальные слушали вежливо и без эмоций.
Честно говоря, почти все присутствующие в винах кое-что понимали, и, похоже, Юлия тоже. Эльжбета ценила действительно хорошие вина, меньше всего опыта было у меня. Да и откуда ему взяться? Я ведь родом из страны, где долгие годы образцом утонченного вкуса была «Бычья кровь». Только оказавшись в Дании, я научилась более или менее ориентироваться в винах.
Это красное все попробовали, вероятно, из любопытства, а затем в рюмках поменьше появился польский национальный напиток, который никакого разбирательства не требовал. Верность вину сохранили только пан Вацлав да Юлия, которая и не думала сменить непроницаемое выражение лица на что-нибудь более подходящее застолью. А что она при этом думала, одному богу известно.