- Она ждет вас в офисе внизу, если вы захотите с ней говорить.
- Я бы хотел с ней поговорить.
Я был свободен. Самого страшного удалось избежать. Меня наполнила какая-то сумасшедшая радость. Чем дольше я находился под подозрением в этом здании, тем более неуправляемыми становились мои чувства и тем более сумбурными.
Уиллик что-то проворчал себе под нос и пропустил меня в коридор. Я шел за ним вниз по лестнице на первый этаж. Он указал на дверь и сказал:
- Сюда.
Я задумался над тем, что скажу ей, этой девушке-репортеру, и у меня снова резко испортилось настроение. Я начал злиться, и злость грозила перерасти в ярость. Мне хотелось сказать Уиллику на прощанье что-нибудь этакое, ехидное. Но в последний момент забыл об этом и расстался с ним, не сказав ни слова.
Глава 8
Как только я увидел ее, девушку-репортера, я сразу же узнал ее, но не мог вспомнить, где и когда с ней встречался. Ей было лет девятнадцать - двадцать, она была элегантна и красива, разве что красота ее была чуть-чуть вызывающей или чрезмерно броской. Черные волосы подстрижены коротко, по последней моде, и уложены волнами. Глаза слегка подведены. На ней был темно-синий костюм с узкой длинной юбкой и коротким жакетом поверх белой блузки. На ногах - чулки и черные туфли на высоком каблуке.
Она стояла возле окна у дальнего конца длинного деревянного стола. Кроме этого стола и простых деревянных стульев по обе его стороны, здесь никакой другой мебели не было. Когда я вошел, она обернулась и пошла мне навстречу с характерной для ее профессии холодной улыбкой. Она обошла стол и протянула мне тонкую белую руку жестом, достойным Одри Хепберн.
- Здравствуйте. Я Сондра Флейш из "Путеводной звезды".
Моя рука застыла в воздухе.
- Флейш? Улыбка стала шире.
- Да, он мой папа. Но я не работаю у него. Я работаю в "Путеводной звезде". И тогда я вспомнил:
- Да, ну конечно же...
Тоненькие брови поползли вверх.
- Простите? - Ее протянутая мне рука тоже застыла в воздухе.
- Вы учитесь в Монекийском колледже?
Она опять улыбнулась, но сейчас в ее улыбке сквозило удивление.
- Да. Учусь.
- Я тоже там учусь.
Улыбка погасла, и на лице отразилось разочарование.
- Вы учитесь?
- Ну, конечно, учусь. Минутку, я покажу вам свою зачетку. - Я полез было в карман, но вспомнил, что они отобрали ее у меня. - Подождите минуту, я только возьму у дежурного свой бумажник.
- Ну, что вы, - поспешно сказала она, - я верю вам на слово.
Я смотрел на нее и улыбался как дурак, затем уселся за стол.
Мне не пришло в голову связывать фамилию управляющего с Сондрой Флейш прежде всего потому, что в колледже я, в сущности, ее не знал. Она была известна тем, что вела колонку в "Индейце", газете колледжа, поэтому приходилось не раз слышать о ней и даже встречать ее в студенческом городке. Но мы не были знакомы, потому что она водила компанию с богатыми студентами, а я с седеющими ветеранами, и наши пути никогда не пересекались.
Но теперь, при весьма странных обстоятельствах, мы в конце концов познакомились, и я смотрел на нее как на старого друга. Знакомое - весьма отдаленно - лицо возбудило во мне воспоминания о нормальном, духовном мире, который мне был близок и дорог, а Сондра олицетворяла этот мир. И сейчас я просто сидел и смотрел на нее.
По-моему, ей нравилось, что я любуюсь ею. Она снова улыбнулась уже не заученной профессиональной улыбкой, а просто тепло, по-человечески, а потом села напротив меня.
- Вы удивили меня, - сказала она. - Я не ожидала встретить соученика в нашей местной Бастилии.
- Я и сам не ожидал очутиться здесь, - сказал я. - Но какого.., что, скажите, Бога ради, вы делаете здесь?
- Прохожу полугодичную практику, - сказала она. - Папа хочет, чтобы я проводила дома хотя бы часть времени, и поэтому я здесь. У меня степень магистра по журналистике, так что эти полгода стажируюсь в "Путеводной звезде". - Она улыбнулась и пожала плечами. - Это не "Нью-Йорк тайме", конечно, но, думаю, с этим можно повременить до окончания колледжа.
- Господи, - сказал я. Я и вправду сказал "Господи". - После всего этого г.., всего этого абсурда, который я пережил, вы просто услада для моих больных глаз.., в буквальном смысле слова... И больной челюсти, - добавил я, поглаживая себя по лицу, там, где особенно остро ощущалась "зубная боль".
Сондра нахмурилась.
- Вы хотите сказать, что они вас били?
- "Били" - не то слово.
Из большой черной сумки, висевшей у нее на плече, она достала карандаш и блокнот для стенографирования.
- Сейчас вы все мне расскажете, - сказала она. Я так и сделал. Я рассказал ей о своей работе, о письме Чарлза Гамильтона и обо всем, что последовало за ним, когда мы приехали в Уиттберг. Она делала записи скорописью, задавая попутно вопросы, уточняя подробности, и все время слушала меня с серьезным, а порой со взволнованным видом. Когда я закончил свой рассказ, она быстро пролистала свои заметки, а затем сказала:
- Это ужасно, Пол. Я никогда не думала, что полиция в этом городе может быть такой злобной, и я не могу поверить, что это мой папа приказал им действовать таким образом. Должно быть, они действовали по собственной инициативе, и если думали, что это понравится моему папе, то глубоко ошибались. Я расскажу ему об этом, поверьте мне, и поговорю с редактором, чтобы мою статью поместили на первой полосе. Ждите сегодняшнего вечернего выпуска. Им это не сойдет с рук, Пол, поверьте мне.
- Хотелось бы надеяться.
- Им не удастся отвертеться. - Она поднялась, очень молодая, очень решительная и очень красивая. - Вот увидите. Вы возвращаетесь в мотель?
- Скорее всего, да.
- Я вам туда позвоню. Мы доберемся до самой сути. - Говоря это, она подошла и протянула мне руку, и на этот раз я ее пожал. - Именно для этого существуют репортеры, - сказала она. - Чтобы доносить до народа правду.
Я улыбнулся ее убежденности.
- Вот уж мы им зададим, - шутливо заметил я.
- Держу пари, что зададим. - Она крепко пожала мне руку. - Бегу в редакцию, чтобы успеть подготовить материал к вечернему выпуску.
- Правильно.
- Я позвоню вам. Пол.
- Хорошо.
Мы вышли в вестибюль, и я проводил ее до входной двери, где на высокой платформе у самой массивной дубовой двери сидел мужчина в форме с нашивками на рукавах. Там мы снова обменялись рукопожатиями, и она снова пообещала позвонить. А я поспешил за своим бумажником.