Она кивнула.
– Так что ж ты хочешь узнать?
– Я и сам хорошо не знаю. Как-то надо двигаться дальше. Я не уверен, что во всем тебя понял. Что, например, ты имела на уме, когда говорила, что он последнее время носил оружие? Когда это – последнее время?
– Когда я встретила Оке больше четырех лет тому назад, он еще был мальчишкой, – спокойно молвила она.
– В каком смысле?
– Он был несмелый и наивный. А когда его убили три недели тому назад, он был уже взрослый… – Оса помолчала, потом неожиданно спросила: – Ты сам считаешь себя храбрым? Мужественным?
– Не особенно.
– Оке был трусоват, хотя делал все, чтобы перебороть свой страх. Пистолет давал ему определенное чувство безопасности.
Колльберг сделал попытку возразить.
– Ты говорила, что он стал взрослым. Но с профессиональной точки зрения этого не видно. Ведь он же был полицейский, а дал себя застрелить сзади. Я уже говорил, что мне трудно этому поверить.
– Именно так, – молвила Оса Турелль. – И я этому совсем не верю. Что-то здесь не согласовывается. Попробую объяснить, чтобы тебе стало понятно, как изменился Оке за время нашего знакомства. Когда мы впервые оказались в этой комнате, последнее, что снял с себя Оке, был пистолет. Видишь ли, хотя он на пять лет старше меня, более взрослой тогда была я. Но нам было очень хорошо вместе, и большего ни он, ни я не желали. Теперь ты понимаешь, почему я сказала, что Оке не мог мне изменить? Постепенно я почувствовала, что он становится в чем-то мудрее меня. Он уже не приходил ко мне с пистолетом, был весел, уверен в себе. Может быть, это я так на него повлияла, может быть, его работа. А скорее и то и другое. Да и я изменилась. Забыла даже, когда последний раз ходила в театр. Но вот этим летом мы поехали на Майорку. Как раз в то время произошел очень скверный, тягостный случай в городе.
– Да, убийство в парке.
– Вот именно. Когда мы возвратились, преступника нашли. Оке был раздосадован, что не принимал участия в раскрытии преступления. Он был честолюбив, тщеславен. Я знаю, что он все время мечтал раскрыть что-то важное, чего другие недосмотрели. Кроме того, он был моложе всех вас и считал, по крайней мере раньше, что на работе над ним подтрунивали. Мне он говорил, что именно ты был в числе тех, кто больше всех это делал.
– К сожалению, у него были основания.
– Он не очень тебя любил. Предпочитал, например, иметь дело с Беком и Меландером. Когда мы возвратились с Майорки, работы у вас было мало. Оке целыми днями не выходил из дома, был очень нежен со мной. Но где-то в середине сентября он вдруг замкнулся в себе, сказал, что получил срочное задание, и стал пропадать целыми сутками. И вновь начал таскать с собой пистолет.
– И он не говорил, что у него за работа? – спросил Колльберг.
Оса покачала головой.
– Даже не намекал?
Она вновь покачала головой.
– А ты не замечала ничего особенного?
– Он возвращался мокрый и замерзший. Я не раз просыпалась, когда он ложился спать, холодный как лягушка. И всегда очень поздно. Но последним случаем, о котором он говорил со мной, был тот, что произошел в первой половине сентября. Муж убил свою жену. Кажется, его звали Биргерссон.
– Припоминаю, – молвил Колльберг. – Семейная драма. Обыкновенная история. Я даже не понимаю, почему ее передали нам на рассмотрение. Как будто взята из учебника криминалистики. Несчастливый брак, неврозы, ссоры, плохие материальные условия. В конце концов муж убил жену. Более или менее случайно. Потом хотел наложить на себя руки, но не смог и пошел в полицию. Да, верно, Стенстрём в самом деле занимался этим делом. Проводил допросы.
– Подожди, во время тех допросов что-то произошло.
– Что именно?
– Я не знаю. Но однажды вечером Оке пришел очень возбужденный.
– Там не было из-за чего возбуждаться. Типичное преступление. Одинокий муж и алчная жена, которая все время грызла его, что он мало зарабатывает. Что они не могут купить себе моторную лодку, дачу и такую хорошую машину, как у соседа.
– Но во время допросов тот муж сказал что-то Оке.
– Что?
– Не знаю. Но что-то такое, что он считал очень важным. Я, конечно, спросила то же самое, что и ты, однако он только засмеялся и сказал, что скоро сама увижу.
Они немного помолчали. Наконец Колльберг встрепенулся:
– А ты не находила блокнота или календаря, где он делал заметки? В кармане у него лежала записная книжка, но мы не нашли там ничего интересного.
– Конечно, у него был еще один блокнот. Вот он, лежит там, на письменном столе.
Колльберг поднялся и взял блокнот, такой же самый, как тот, что они нашли в кармане Стенстрёма.
– Там почти ничего не записано, – сказала Оса.
Колльберг перелистал блокнот. Оса была права. На первой странице были основные сведения о бедняге Биргерссоне, который убил свою жену. Вверху на второй странице стояло только одно слово: «Моррис».
Оса заглянула в блокнот и пожала плечами.
– Наверное, это название машины, – сказала она.
– Или фамилия литературного агента из Нью-Йорка, – сказал Колльберг.
Оса стояла около стола и вдруг хлопнула ладонью по столешнице.
– Если б я хоть имела ребенка! – почти вскрикнула она, затем приглушила голос и прибавила: – Оке говорил, что мы еще успеем. Что надо подождать, пока его повысят по службе.
Колльберг нерешительно направился в переднюю.
– Вот и успели, – пробормотала она.
Затем спросила:
– Что теперь будет со мной? Колльберг обернулся и сказал:
– Так дальше нельзя, Оса. Пойдем. Она молниеносно повернулась к нему и с ненавистью спросила:
– Пойдем? Куда?
Колльберг долго смотрел на нее.
– Пойдем ко мне. Места у нас хватит. Ты уже достаточно насиделась одна. Моя жена с удовольствием познакомится с тобой.
В машине Оса заплакала.