— Боюсь, что мне придется ехать, Ватсон, — сказал Холмс в одно прекрасное утро, когда мы сели за завтрак.
— Ехать? Куда?
— В Дартмур, в Кингс-Пайлэнд.
Я нисколько не удивился. Напротив, меня все время удивляло, что он не принимал участие в этом необыкновенном деле, о котором говорила из конца в конец вся Англия. Целый день накануне мой приятель бродил по комнате из угля в угол, с опущенной на грудь головой, с нахмуренными бровями, не обращая ни малейшего внимание на мои вопросы и замечание и поминутно набивая трубку крепчайшим черным табаком. Он наскоро проглядывал присылаемые ему газеты и тотчас же бросал их в угол. Несмотря на его молчание, я очень хорошо понимал, о чем он думал. Только одно дело в настоящее время могло привлечь к себе его внимание и вызвать к деятельности его способность к анализу — это странное исчезновение фаворита на первый приз «Сильвера-Блэза» в Уэлексе и трагическое убийство его тренера. Поэтому, когда он внезапно заговорил о поездке на место происшествия, я услыхал только то, чего ожидал и на что надеялся,
— Я был бы очень рад поехать с вами, если только я не помешаю, — сказал я.
— Вы сделаете мне величайшее одолжение, если поедете со мной, Ватсон. И я думаю, что не пожалеете, так как некоторые обстоятельства заставляют предполагать, что этот случай — единственный в своем роде. Я думаю, мы успеем попасть на поезд в Паддингтоне, а дорогой я подробно расскажу вам все. Сделайте одолжение, захватите с собой ваш превосходный бинокль.
Таким образом, приблизительно через час я сидел в уголку купэ первого класса поезда мчавшегося в Житеру, а Шерлок Холмс, проницательное лицо которого с резкими чертами обрамлялось дорожной шапкой с наушниками, поспешно принялся пробегать купленные им в Паддингтоне газеты. Мы уже проехали Ридинг, прежде чем он бросил под диван последний газетный лист и протянул мне портсигар.
— Хорошо едем, — сказал он, выглянув в окно и затем поглядев на часы. — Делаем по пятьдесят три с половиной мили в час.
— Я не считал столбов, на которых указаны мили.
— И я также. Но на этой линии телеграфные столбы расставлены на расстоянии шестидесяти ярдов, и потому очень легко сделать вычисление. Вы, вероятно, уже знакомы с делом об убийстве Джона Стрэкера и исчезновении «Сильвера-Блэза»?
— Я читал сообщение газет «Telegraph» и «Chronicle».
— Это одно из тех дел, в котором надо приложить все искусство скорее на выяснение подробностей, чем на добывание новых улик. Дело это настолько трагично, необыкновенно, имеет такое важное значение для многих, что прямо не обобраться всевозможных предположений, догадок и гипотез. Затруднение состоит в том, чтобы отделить самый остов факта — несомненного, неопровержимого факта — от измышлений теоретиков и репортеров. Затем, когда мы утвердимся на прочном основании, то должны будем подумать, какие могут быть выведены заключения, и установить главные пункты, на которых зиждется вся тайна. Во вторник вечером я получил телеграммы от полковника Росса, владельца лошади, и от полицейского инспектора Грегори, который ведет следствие по этому делу. Оба они просят меня принять участие в нем.
— Вы получили телеграмму во вторник вечером, а едете только в четверг утром? — вскрикнул я. — Почему же вы не поехали вчера?
— Потому что сделал ошибку, дорогой Ватсон, а это, как кажется, случается со мной чаще, чем могут думать те, кто знает меня только по вашим запискам. Дело в том, что я никак не мог себе представить, чтобы можно было скрыть надолго самую замечательную лошадь в Англии, в особенности в такой слабо населенной местности, как северная часть Дартмура. Вчера я с часу на час ожидал известия, что лошадь найдена и похититель ее, в то же время и убийца Джона Стрэкера. Но когда на следующее утро я узнал, что ничего не сделано, за исключением ареста молодого Фицроя Симпсона, я почувствовал, что мне пора приняться за это дело. Но все же я не потерял даром вчерашнего дня.
— Вы уже составили себе определенное мнение об этом происшествии?
— По крайней мере, я ознакомился с главными фактами. Я перечислю их вам, так как ничто так не уясняет дела, как объяснение его другому лицу, да и вы скорее можете помочь мне, когда я покажу вам исходную точку.
Я откинулся на подушки и закурил сигару, а Холмс, водя длинным указательным пальцем по ладони левой руки, принялся описывать события, послужившие поводом к нашему путешествию.
— «Сильвер-Блэз», — начал он, — потомок «Айсономи» и обладает такими же блестящими качествами, как и его предок. Теперь ему пятый год и он брал поочередно все призы своему счастливому обладателю, полковнику Россу. До катастрофы он считался первым фаворитом на Улэкский приз, и пари шло три на один. Он всегда был фаворитом скаковой публики, ожиданий которой никогда не обманывал, и потому на него постоянно ставились огромные суммы. Понятно поэтому, что было много людей, в интересе которых было не допустить появление «Сильвер-Блэза» у флага в будущий вторник.
Само собой, с этим фактом считались в Кингс-Пайлэнде, где находятся скаковые конюшни полковника Росса. Были приняты все предосторожности к охране фаворита. Тренер Джон Стрэкер — бывший жокей, скакавший в цветах полковника Росса, пока не стал слишком тяжелым для положенного веса. Он служил у полковника пять лет жокеем и семь лет тренером и зарекомендовал себя усердным и честным слугой. У него под начальством три конюха; конюшня небольшая, только четыре лошади. Один из них дежурил по ночам в конюшне, а другие спят на сеновале. Все трое — славные, надежные парни. Джон Стрэкер, человек женатый, жил в небольшом домике, ярдах в двухстах от конюшни. У него не было детей, он держал одну прислугу и пользовался известным комфортом. Местность кругом уединенная, но приблизительно в полумиле, к северу, находится несколько вилл, выстроенных каким-то подрядчиком из Тэвистока для больных и для желающих пользоваться чистым дартмурским воздухом. Сам Тэвисток лежит на две мили к западу, а по другую сторону болота, также в двух милях, находятся большие кэпльтонские конюшни, принадлежащие лорду Бэкуотэру и управляемые Сайлэсом Броуном. За этими исключениями местность совершенно пустынна; по временам в ней встречаются только бродячие цыгане. Таково было положение дел до катастрофы, происшедшей в понедельник ночью.
В этот вечер, в девять часов, лошадей, как всегда, заперли в стойле после обычной проездки и водопоя. Двое из конюхов пошли ужинать на кухне у тренера, а третий, Нед Гёнтер, остался дежурить на конюшне. Несколько минут спустя служанка, Эдита Бэкстер, принесла ему ужин — тушеную баранину с приправой из перца. Она не взяла с собой никакого питья, так как в конюшне стоит бочка с водой, а дежурному не полагается пить чего-либо другого. Девушка шла с фонарем, так как было очень темно, а тропинка идет по топкому месту.
Эдита Бэкстер была в ярдах тридцати от конюшни, когда из окружавшей ее темноты внезапно появился какой-то человек и приказал ей остановиться, Когда он вступил в круг желтого света, бросаемого фонарем, девушка увидела перед собой человека, с виду джентльмэна, в сером триковом костюме и в суконной шапочке. На ногах у него были гамаши, а в руках палка с тяжелым набалдашником. Смертельная бледность его лица и нервные манеры поразили Эдиту. На вид он ей показался скорее старше, чем моложе, тридцати лет.
— Можете вы сказать мне, где я нахожусь? — спросил он. — Я уже думал, что мне придется ночевать в болоте, когда вдруг увидал свет вашего фонаря.
— Вы около кингс-пайлэндских конюшен, — ответила она.
— В самом деле! Вот так удача! — вскрикнул незнакомец. — Я слышал, что там каждую ночь дежурит один из конюхов. Вероятно, вы несете ему ужин. Ну, я думаю, вы не откажетесь заработать себе на новое платье, не правда ли?
Он вынул из кармана жилета сложенный лист белой бумаги.
— Постарайтесь передать это конюху сегодня же, и у вас будет самое красивое платье, какое только можно приобрести за деньги.
Его мрачный вид испугал девушку, и она пробежала мимо него к окну, через которое подавала обыкновенно ужин. Окно было уже открыто, и Гёнтер сидел в конюшне за маленьким столом. Она только что начала рассказывать о том, что случилось с ней, как незнакомец тоже подошел к окну и заглянул в него.
— Добрый вечер, — сказал он, — мне надо поговорить с вами.
Девушка клянется, что видела уголок бумажки, сжатой в его руке, когда он говорил эти слова.
— Что вам тут надо? — спросил конюх.
— Надо кое-что выгодное для вашего кармана, — ответил незнакомец. — У вас две лошади на Уэлекский приз — «Сильвер-Блэз» и «Баярд». Сообщите верные сведение о них и не останетесь в накладе. Правда ли, что при взвешивании «Баярд» может дать другому сто ярдов на две с половиной мили и что конюшня ставит на него?
— Ах, так вы один из этих проклятых шпионов! — крикнул конюх. — Я сейчас покажу вам, как мы угощаем их в Кингс-Пайлэнде!
Он вскочил с места и бросился на другой конец конюшни, чтобы спустить собаку. Девушка побежала к дому, но на бегу обернулась и увидела, что незнакомец просунулся в окно. Однако, когда Гёнтер, минуту спустя, выбежал с собакой, незнакомец исчез, и как ни искал конюх, он не мог найти и следа его.
— Одну минуту! — перебил я Холмса. — Конюх не запер за собой двери, выбежав с собакой из конюшни?
— Превосходно, Ватсон, превосходно! — проговорил мой приятель. — Я сразу обратил внимание на это важное обстоятельство и вчера же послал в Дартмур специальную телеграмму для разъяснение этого вопроса. Конюх запер дверь, выйдя из конюшни. Окно же недостаточно велико для того, чтобы через него мог пролезть человек.
Гёнтер подождал возвращение своих товарищей и тогда послал сказать тренеру о случившемся. Стрэкер взволновался, получив это известие, хотя, кажется, не вполне понял его истинное значение. Однако, им овладело смутное беспокойство, и м-с Стрэкер, проснувшись в час ночи, увидела, что он одевается. На ее вопрос он ответил, что не может спать, так как тревожится о лошадях и хочет пройти в конюшню, чтобы узнать, все ли там благополучно. Миссис Стрэкер уговаривала его остаться, так как дождь стучал в окна, но он все-таки ушел, надев непромокаемый плащ.
Миссис Стрэкер проснулась в семь часов утра и увидела, что муж ее не возвращался. Она поспешно оделась, позвала служанку и пошла в конюшню. Дверь была отперта. Гёнтер, скорчившись, сидел на стуле в каком-то оцепенении, стойло фаворита было пусто, а тренера и следа не было.
Поспешно разбудили двух конюхов, спавших на сеновале. Оба они ничего не слыхали ночью, так как спали очень крепко. Гёнтер, очевидно, был под влиянием какого-то усыпительного снадобья, и от него нельзя было ничего добиться, а потому его оставили высыпаться, пока два других конюха и обе женщины принялись разыскивать тренера. Они все еще надеялись, что тренер взял лошадь для утренней проездки, но, взойдя на пригорок вблизи дома, с которого была видна вся окрестность, они не только не увидели фаворита, но заметили кое-что, указывавшее, что тут произошло нечто трагическое.
В четверти мили от конюшни на терновом кусте болтался плащ Джона Стрэкера. Как раз за этим кустом, в болоте было воронкообразное углубление, на дне которого нашли тело несчастного тренера. Голова у него была размозжена каким-то тяжелым орудием, а на бедре виднелась резаная рана, нанесенная, очевидно, каким-то очень острым инструментом. Было ясно, что Стрэкер энергично отбивался от напавших на него людей, так как в правой руке он держал маленький нож, весь в крови по рукоятку, а левой сжимал красный с черным шелковый галстук, который, как показала служанка, был надет на незнакомце, приходившем в конюшню накануне вечером.
Когда Гёнтер вышел из оцепенения, он сразу указал владельца галстука, Он говорил также, что убежден в том, что незнакомец подсыпал какого-то снадобья в баранину в то мгновение, когда просунулся в окно, и таким образом лишил конюшню сторожа.
Что касается до пропавшей лошади, то многочисленные следы в грязи, которой было покрыто дно роковой впадины, указывали на то, что она была тут во время борьбы. Но затем она пропала и, несмотря на обещанную большую награду и на то, что все находившиеся вблизи цыгане приняли горячее участие в поисках, о ней нет ни слуху, ни духу. Анализ остатков ужина конюха показал присутствие в них значительной доли опиума, между тем как вся прислуга в доме ела то же блюдо безнаказанно.
Таковы главные факты дела, изложенные без примеси каких бы то ни было предположений. Теперь я расскажу, что сделано полицией.
Инспектор Грегори, которому поручено следствие, человек очень знающий. Будь он одарен даром воображения, он, несомненно, достиг бы значительного совершенства в своей профессии. По приезде на место происшествия, он немедленно арестовал человека, на которого естественно падало подозрение. Найти его было очень нетрудно, так как он хорошо известен в околотке. Оказывается, это некто Фицрой Симпсон. Он человек хорошего происхождение и воспитания, но истратил свое состояние на скачках и живет теперь тихо, занимаясь букмекерством в спортивных лондонских клубах. При осмотре его записной книжки оказалось, что им поставлено около пяти тысяч против фаворита.
Когда его арестовали, он показал, что приехал в Дартмур, надеясь получить некоторые сведение о кингс-пайлэндской конюшне, а также о «Десборо», втором фаворите, находящемся на попечении Сайлэса Броуна. Он не отрицал своего образа действий в предыдущий вечер, но объявил, что не имел никаких преступных замыслов и просто желал получить сведение из первых рук. Когда ему показали галстук, он сильно побледнел и совершенно не мог объяснить, каким образом он очутился в руках убитого. Его мокрая одежда указывала, что он был под дождем в предыдущую ночь, а палка с тяжелым свинцовым набалдашником могла быть именно тем орудием, от нескольких ударов которого последовала смерть тренера.
С другой стороны, у него не обнаружено ни малейшего поранения, между тем как окровавленный нож Стрэкера указывает, что, по крайней мере, один из нападавших должен быть поранен им.
Вот и вся история, Ватсон, и если вам удастся пролить какой либо свет на это дело, буду бесконечно обязан вам.
Я с величайшим вниманием слушал изложение Холмса, отличавшееся свойственной ему ясностью. Хотя большинство фактов и было известно мне, но я недостаточно оценил их относительную важность и связь между собой.
— Не возможно ли предположить, что Стрэкер сам нанес себе рану во время судорожных движений, обыкновенно являющихся следствием повреждение мозга? — заметил я.
— Не только возможно, но даже вполне вероятно, — сказал Холмс. — В таком случае исчезает одно из главных обстоятельств, говорящих в пользу обвиняемого.