Тем временем Грегори Персиммонс с холодной учтивостью принимал незваных гостей. Архидиакон, напротив, так и лучился доброжелательностью.
- Это меня вы должны винить за неожиданное вторжение, - говорил он, представляя хозяину начальника полиции. - Полковник Коннерс разыскивает наш украденный потир, он непременно хотел заглянуть к вам.
- Я в общем-то не собирался, - пробормотал полковник, обнаружив себя в столь неловком положении, - просто архидиакон считает, что его потир мог каким-то образом попасть в Калли, вот я и решил внести ясность в это дело.
- Наверное, это Морнингтон рассказал вам о моем потире? поинтересовался Грегори.
- Нет, зачем же? - удивился архидиакон. - Я и сам видел его у вас. Совершенно особые условия его хранения заставили меня поверить, что он.., очень ценен. Должен сказать, у ваших людей есть чувство юмора, - он покачал головой и вдруг забормотал полушепотом:
- Славьте Бога богов, ибо...
Полковник Коннерс посмотрел сначала на хозяина, потом на священника.
- Что-то я вас не вполне понимаю, - начал он раздраженно.
- ..ибо.., это неважно, полковник.., ибо вовек милость Его, - заключил архидиакон с сердечной улыбкой.
Казалось, что с каждой минутой пребывания в Калли архидиакона охватывает все большая радость. Он весело поглядывал на полковника, ехидно, а то и задорно - на Персиммонса, а когда его глаза останавливались на Морнингтоне, 6 них легко читалось подлинное расположение, они ведь и впрямь успели подружиться и привязаться друг к другу.
Грегори, напротив, смотрел на священника со все возрастающим беспокойством. Он понимал оскорбительную грубость сэра Джайлса, хотя в душе и презирал его за несдержанность (примерно так же оценивал сэр Джайлс притворную любезность самого Персиммонса), но он совершенно не видел, откуда взяться такой восторженности. Снова подумав, не перестарался ли Леддинг и не тронулся ли священник умом, он перевел взгляд на Морнингтона - ну, с этим все ясно: чувствует власть над собой и знает, что ее можно пустить в ход. Немного успокоившись, он выжидательно взглянул на полковника. С минуту все молчали. Первым не выдержал полицейский.
- Я думаю, - не очень уверенно начал он, обращаясь к Персиммонсу, если бы вы показали нам этот.., злополучный сосуд, архидиакон смог бы убедиться в своей ошибке.
- Охотно, - ответил Грегори и пригласил гостей следовать за собой. Подойдя к полке, он сделал широкий жест;
- Вот мой потир. Если угодно, могу рассказать его историю. Мне он достался... - Дальше последовало повторение легенды, которую Кеннет выслушал днем раньше.
- Что вы на это скажете? - укоризненно обратился полковник к священнику.
Архидиакон смотрел на потир, и лицо его было серьезно. Недавняя беспричинная веселость сменялась радостью всеохватной, танец крохотных молекул счастья ширился и готов был захватить его целиком. И снова расслышал он слабый прекрасный звук, но уже не снаружи, и даже не изнутри, а из внепространственного, вневременного, внеличностного бытия. Если это и была музыка, то музыка самого движения - звучали не вещи, а природа вещей. Чем дальше он смотрел, тем больше ощущал себя рекой, бегущей по узкому руслу, а над водою сверхъестественным светом сиял Грааль.
- Да, - тихо промолвил архидиакон, - да, это Чаша.
Грегори пожал плечами и повернулся к начальнику полиции.
- Я могу дать вам адрес человека, который продал мне эту штуку, предложил он, - а вы можете его допросить, если сочтете нужным.
Полковник поджал губы и негромко ответил:
- Я извещу вас, если возникнет такая необходимость.
Кажется, наше опознание ничего не дало. Насколько мне известно, архидиакон недавно повредил голову?
- К несчастью, это так, - подтвердил Грегори. - Это я нашел его на дороге и привез домой. Может быть, поэтому он считает, что это я его ограбил, - доверительно добавил он. - Конечно, это очень неудобно. Если пойдут разговоры, мне придется продать имение. Знаете, он-то старожил, а я пришлый, ему скорее поверят. Я уже подумывал отдать ему этот злосчастный потир, но жалко. Люблю старинные вещи - правда, не настолько, чтобы ради них убивать священников.
Что бы вы мне посоветовали в этой ситуации, полковник?
Полковник задумался. Кеннет деликатно отошел, чтобы не мешать их разговору. Архидиакон, отрешившись от всего, смотрел на потир. Частью сознания он ощущал начало некоего движения, узнавал эти признаки и ждал, светло и безмятежно. За долгую практику архидиакон приучил себя, будь то на людях или в одиночестве, за работой или на отдыхе, в разговоре или в молчании, быстро собирать все силы, чтобы переноситься туда, где творится самое действие. Там, отдавшись Предвечной Причине всего сущего, влившись в поток Божественной воли, он легко плыл среди изменчивых человеческих воль, никогда и нигде не теряя совершенства терпения, мудрости, красоты и радости. Там, в этом состоянии, не было сомнений, не было и тревог, одна лишь ясность, там все обретало новые, истинные очертания. Вот и сейчас краем глаза архидиакон видел, как фигура Персиммонса в нескольких шагах от него вдруг начала разрастаться. Нет, на самом деле он и не думал увеличиваться в размерах, это недавно произнесенные им перед Чашей слова отдавались бессмысленным эхом в мироздании? Только Промысел может бросить вызов Промыслу - все другие попытки высокопарны до глупости. Грегори тщетно рвался к незаконной власти, тщетно - и довольно мерзко, как все высокопарное. В мироздании, как и в Фардле, высокопарность считается неприличной; и Грааль, простодушно содрогнувшись, слегка наклонился вперед. Тот же импульс в ту же секунду пронзил и архидиакона и выразился точно таким же движением. Чаша и человек узнали друг друга, они встретились. И всей душой приняв и признав происшедшее, архидиакон с неожиданной прытью метнулся к выходу.
Остальные пришли в движение несколько мгновений спустя. Полковник, надумав наконец нечто, отошел вместе с Грегори в сторонку и наставлял его. Ни один из них ничего не увидел, лишь Кеннет заметил мимолетное движение, которым архидиакон схватил Чашу. Но они услышали, как он бежит, и кинулись вдогонку. Ближе всех к выходу стоял Кеннет, но и он среагировал только после того, как священник прошмыгнул мимо него. Архидиакон, привыкший преодолевать заборы и живые изгороди, мчался по дорожке. А вот Грегори с полковником на первых же шагах сбили дыхание:
Грегори звал на бегу Леддинга, полковник - священника.
Только молодой и длинноногий Кеннет нагнал беглеца на полпути к воротам. До сих пор он не знал, чью сторону занимает в этой истории, но, поравнявшись с архидиаконом, вдруг с непреложной ясностью понял: прав он или нет, никакие силы на свете не заставят его остановить этого симпатичного человека или помешать ему. Приняв решение, он сразу повеселел, в несколько прыжков достиг ворот, распахнул их, подскочил к машине герцога и открыл дверцу.
Герцог, сидя за рулем, писал стихи. Констебль Патенхем неподалеку просто спал на солнышке. Но герцог, размышляя над очередной рифмой, смотрел в сторону ворот и приготовился встретить гостей еще до того, как вопли полковника ворвались в сны констебля.
Едва архидиакон добежал до машины, Кеннет оказался рядом с водителем, захлопнул дверцу и крикнул:
- Гоните вовсю!
Констебль, пробужденный криками "Патенхем", резко выпрямился и увидел начальника, спешащего изо всех сил к воротам.
- Останови его, Патенхем! - орал тот.
Ошарашенный полицейский завертел головой. Вот машина герцога. На заднем сидении - архидиакон, на переднем, рядом с его светлостью, гость, молодой редактор из Лондона. Машина тронулась. Так кого же останавливать?
Не герцога же! Правда, по дорожке впереди полковника бежал Грегори Персиммонс, он как раз появился из-за поворота. Констебль, не долго думая, бросился ему наперерез и поймал.
- Да не меня, обезьяна чертова! - рявкнул на него Грегори.
- Машину держи, бабуин, машину! - сипел подоспевший полковник. Задержать архидиакона!
Констебль бросил Грегори и кинулся вдогонку за машиной.
- Стой, черт тебя побери! - взвыл полковник. - Назад, кретин!
Совершенно сбитый с толку констебль вернулся на место. Грегори и полковник, отпихивая друг друга, рвались в машину.
- Гони как черт! - крикнул полковник констеблю. - Может, еще поймаем.
- Герцога, сэр? - переспросил на всякий случай ошалевший констебль.
- Этого проклятого лицемера в рясе, - крикнул полковник так, что за четверть мили архидиакон оглянулся, решительно не согласный с таким определением. - Я его сана лишу! - бесновался полковник. - За решетку упеку!
- Да поезжайте вы наконец! - сказал Грегори, с неудовольствием глядя на констебля, и тот поехал.
По английским дорогам уносился прочь Грааль. Охраняли его герцог, архидиакон и редактор, а гнались за ним владелец поместья, начальник полиции и совершенно выбитый из колеи полицейский. Наверное, это нравилось ангелам на небесах.
Во всяком случае, герцогу это нравилось. Спустя две-три минуты он осведомился у Морнингтона:
- Я полагаю, вы знаете, что мы делаем?
- Мы спасаем Святой Грааль, - ответил Морнингтон. - Ланселот, Пелеас и Пелинор, нет, я перепутал, прошу прощения, Боре, Персифаль и Галахад <Ланселот, Пелеас, Пелинор, Боре, Персифаль и Галахад - рыцари Круглого Стола. Двое последних - рыцари Св. Грааля.>. Вот так правильно. Архидиакон, конечно, Галахад вам герцог, вполне подойдет роль Персифаля, вы ведь не женаты? Ну а мне остается сэр Боре. Правда, я тоже не женат, а у Борса, помнится, была семья. Впрочем, это неважно. С вами-то понятно, вы - поэт, и никем, кроме Персифаля, быть не можете. А Боре был простым работягой, вроде меня. Так что вперед, вперед в Саррас! - воскликнул Морнингтон и, повернувшись к преследовавшей машине, еще раз прокричал:
- В Саррас! Встретимся в Карбонеке <Саррас - по Томасу Мэлори владения короля Пелеаса, властителя Нездешней Страны Иногда отождествляется с аббатством Гластонбери, основателем которого считается Иосиф Аримафейский. Замок Карбонек - замок Св. Грааля.>!