- Да, конечно, вы правы, - неуверенно сказал Кеннет, - но Барбара... И потом, речь идет не о жизни, а о рассудке.
- Мне очень жаль, - сказал герцог, - но он значит больше, чем весь мир.
Кеннет взглянул на архидиакона.
- Наверное, вам решать, - промолвил он.
На протяжении предыдущего дня как-то само собой выяснилось, что общность духовных устремлений еще не гарантирует единства мнений. После ночной атаки на Грааль герцог проснулся поутру, переполненный идеями. Наиглавнейшая из них состояла в том, чтобы немедленно перевезти сокровище в Рим и сдать под надлежащий надзор. За завтраком он поведал план своим сообщникам и едва не уговорил их, заразив своей убежденностью. Архидиакон охотно согласился, что Рим - и в церковном, и в географическом смысле вполне подходит. Там хранится немало реликвий, там их почитают, а на низшем, деловом уровне - умеют стеречь. Да, Рим не хуже Вестминстера и традиционней Кентербери <В Вестминстере, то есть в самом центре Лондона, находится т.н.
Вестминстерское аббатство, теперь там музей. Кентербери - кафедра архиепископа Кентерберийского, главы англиканской церкви.>. Правда, он чувствовал, что какой бы ни была истинная ценность их реликвии, в Риме ее все равно раздуют сверх всякой меры. Это даже как-то невежливо... "Словно стянуть у матери бабушкину люстру и отдать тетке", - попытался он объяснить свои сомнения, но заметив, как похолодел взгляд герцога, поспешно добавил:
- И потом, я человек подневольный. Не мне здесь решать. Пусть архиепископ думает или хоть епископ.
- Судебный Комитет при Тайном Совете еще не распущен? - спросил герцог. - Правда, Саутэнд - иудейского вероисповедания, а еще двое-трое многоженцы...
- У Тайного Совета нет юридических полномочий, - начал было Морнингтон.
- Ну вот, мы и вернулись к началу, - жалобно сказал архидиакон. - Какая разница, куда мы отвезем его? Это же не решение, в лучшем случае - отсрочка.
- Так что же вы предлагаете делать? - спросил герцог.
- Пожалуй, ничего, - ответил архидиакон. - Здесь Чаша в безопасности, правда? Если хотите, можем положить ее в саквояж и отвезти на Паддингтонский вокзал, в камеру хранения. Нет, нет, я не настаиваю, - поспешно добавил он, взглянув на герцога. - Просто с вами, пламенными борцами за веру, чувствуешь себя атеистом. Вообще-то епископа известить нужно, но его не будет до конца следующей недели. И архиепископа тоже. А ведь есть еще полиция.., ах, как все сложно!
Да, полиция была. Утром позвонил полковник Коннерс, часом позже помощник комиссара, набивавшийся на пятичасовой чай к герцогине, приходившейся герцогу теткой. И с тем, и с другим герцог разговаривал по-королевски (сказать "по-герцогски" - слабовато). Оба полицейских уверяли, что скандала не хотят, если только мистер Персиммонс не станет настаивать. Мистер же Персиммонс отбыл в Калли, заклиная их воздержаться от каких-либо публичных действий...
Герцог намекнул помощнику комиссара, что потиру снова угрожали.
- Грабители? - деловито осведомился тот.
- Нет, - мрачно ответил герцог. - Скорее черная магия.
- Да? - озадаченно произнес помощник комиссара, - А-а, понимаю... Ну и.., случилось что-нибудь?
- Враги пытались уничтожить Чашу, направив на нее свою волю, - объяснил герцог, - но, благодатью Божией, не преуспели.
- Так, так, направили волю... - осторожно повторил его собеседник. Да, бывает.., если захотеть, много можно сделать... А вы.., что-нибудь видели?
- Скорее, слышал, - ответил герцог, - а вот архидиакон чувствовал, как металл плавится у него в руках.
- Ах, архидиакон... - протянул помощник комиссара и переменил тему.
Короче говоря, день складывался явно не в пользу наших сообщников. В часы своих дежурств и герцог, и Морнингтон, конечно, пытались вернуть эмоциональный настрой прошлой ночи, но Грааль выглядел как самый обыкновенный потир, мало того - как любая посуда. Только архидиакон, и то немного слабее, ощутил возле Чаши извечное движение тварного мира, вливающегося в узкое русло своей судьбы. Поэтому теперь, когда пришлось решать, особенных колебаний он не испытывал. И все-таки...
- "Будьте мудры, как змии" <Мтф. 10.16>, - процитировал он. Уподобимся змее. Поедем в Калли, посмотрим на миссис Рекстоу, а заодно и на лекаря.
Герцог совсем растерялся.
- Как вы можете колебаться? - спросил он. - Неужели что-то стоит такой жертвы? Даже думать об этом - отступничество и святотатство!
- А я и не думаю, - отвечал архидиакон. - Наши раздумья здесь не помогут. Когда придет время, Он все сам устроит так, как захочет, вернее, проявит то, что пожелает, то, что есть Он сам.
- По-вашему, Он хочет Грегори Персиммонса? - скривился Кеннет.
- Конечно, - ответил архидиакон. - Почему бы Ему не хотеть, чтобы и Персиммонс стал тем, что он выбрал для себя? Может, я не очень точно выражаюсь, но я в это верю.
- У вас получается, что Он хочет зла, - угрюмо заметил Кеннет.
- "Есть ли зло в городе, чтобы Я, Господь, не сотворил его?" процитировал архидиакон. - Просто я уверен, что нам нужно поехать в Фардль. Такова Его воля. Об остальном поговорим позже.
Ни Кеннет, ни герцог не стали возражать - оба чувствовали, что архидиакон говорит, пользуясь тем иномирным опытом, к которому сами они едва прикоснулись. Они пытались оправдать поездку простыми соображениями о том, что Богу не по нраву страдания и зло, но Он их попускает, и Кеннет, говоря с Лайонелом, напоминал себе об этом, чтобы уравновесить беспокойство. Никогда еще он не видел, чтобы сильный и деятельный разум сознательно творил зло, с причиной или без причины. Он все больше боялся Грегори Персиммонса и потому считал, что Грегори неприятен Богу.
Это была единственная его защита; вот уж поистине "если Бога нет, его надо выдумать".
Этого-то как раз совершенно не хотел понимать Лайонел, пока не встретил в зале всех троих. Да, конечно, мир обошелся с ним плохо, но из этого не следует, что есть какой-то бог, способный его спасти. Впрочем, иногда вселенная словно бы расслаблялась и он мог увернуться, но не надеялся, что сейчас ему выпадет такой шанс. Конечно, он упрекнул себя в корысти. Но ведь это не для него, это для Барбары, успокаивал он себя.
Манассия явился первым и теперь болтал с Грегори в зале. Персиммонс просил Лайонела не менять условий сделки и во всем положиться на искусство знахаря. Но Лайонела не надо было уговаривать, он все равно понятия не имел, что делать в такой ситуации. Персиммонс и так предоставил весь дом в его распоряжение, вот-вот он получит потир (тоже, между прочим, собственность Персиммонса, хоть и бывшую) и отдаст его Манассии; за Адриана можно не беспокоиться, а здоровье Барбары опять же полностью зависит от Персиммонса. Какие уж тут возражения! Он и так по гроб обязан своему благодетелю. За неимением других забот, Лайонел торчал у Барбары, чем немало раздражал сиделку, приехавшую одним поездом с Манассией.
Манассия и Грегори прохаживались по залу, оживленно беседуя. Сочувствие их к супругам Рекстоу заметно ослабело.
- От вас потребуется всего две вещи, - говорил Грегори. - Проявите твердость, когда появится эта троица, и подействуйте на дамочку. Пусть думают, что ей лучше.
- Насчет твердости можете не беспокоиться, - ответил Манассия, - насчет остального, впрочем, тоже. У меня есть с собой кое-что. Я пошлю ее в такой транс, по сравнению с которым морфий - детские игрушки. Двое суток проспит, а когда проснется, нас здесь уже не будет.
- Это, конечно, хорошо, - проговорил Грегори, - но правильно ли мы делаем? Что-то мне не нравится, как все обернулось. У них сильная позиция. Герцог - это уже тяжелая артиллерия, черт бы его побрал! А тут еще Тамалти предупредил, что полиция до сих пор не закрыла дела об убийстве.
- Петтисона, что ли? - удивился Манассия. - Димитрий говорил, что вы чисто провели это дело. Его же к вам послали, верно?
- Да, его привели, но он-то думал, что сам идет, - отвечал Грегори. - Я чувствовал, что должен убить, а он как раз все больше досаждал мне. Когда-то он кое-что подделал для меня, и неплохо. Но месяц-другой назад снюхался с каким-то проповедником и стал опасным. Я собирался отправить его в Канаду, но тут подвернулся удобный случай...
Манассия одобрительно посмотрел на него.
- Скоро и вы поймете, - сказал он, - обладание - ничто, разрушение все. Мы возьмем с собой мальчишку, Чашу и уйдем на Восток, а после себя оставим безумие, а может, и не только его... Надо будет перед уходом поговорить с Димитрием. Мне хочется, чтобы этот поп надолго нас запомнил.
В прихожей послышался звонок. Леддинг отправился открывать. В дальнем конце зала Грегори и Манассия повернулись навстречу гостям, а Леддинг, очень старавшийся изобразить голосом иронию, прокричал словно герольд на площади:
- Герцог Йоркширский! Архидиакон Фардля! Мистер Морнингтон!
Так они и вошли. Архидиакон нес небольшой саквояж.
Грегори старался не смотреть на него. Он приказал Леддингу: "Попроси мистера Рекстоу спуститься к нам", - и обернулся к вошедшим.
- Я надеюсь, что мистер Рекстоу, доктор Манассия и вы уладите нашу небольшую проблему. К вашему сведению, я отказался от своих прав на потир в пользу мистера Рекстоу.
Архидиакон учтиво поклонился и поглядел на Манассию. В это время сверху спустился Лайонел. Он кивнул Кеннету, а Персиммонс представил его Манассии со словами:
- Я вас покину на несколько минут, обсудите все спокойно. Во имя общих интересов, мне бы хотелось уладить это дело раз и навсегда.