Когда ты родился, Стивен...
- О господи! - вскричал Стивен. - Не говори ты со мной так! Зачем ты сказал, что хотел кого-то убить? Что ты имел в виду?
- Что имел в виду? - удивился отец. - Именно то, что сказал. Днем раньше, вчера, я и думать об этом не думал, но как только сэр Джайлс Тамалти сказал мне, что к нему придет Рекстоу, я тут же об этом и подумал. Ну вот, прибыли мы туда, а там никого нет. Риск, конечно, но не особенно большой. Я попросил его подождать, пока я возьму деньги, закрыл дверь.., и остался. Минутное дело, Стивен, он ведь был довольно хилый.
Стивен почувствовал, что больше не может задавать вопросы. Неужели отец говорит правду? Да нет, похоже, он просто издевается! А вдруг нет?.. Или это такая нервная разрядка?
- Во-первых, Стивен, - голос словно ударил его, - ты ни в чем не уверен. А если бы даже и был уверен, на отца доносить как-то не принято. Мать у тебя и впрямь в психушке. А во-вторых, по завещанию, которое я составил две недели назад, все мои деньги пойдут на создание приюта в Восточном Лондоне. Если эта история выплывет наружу, у тебя возникнут проблемы. Да нет, ты же не станешь болтать. Если тебя спросят, скажешь, что я приходил обсудить балансовый отчет, а тебе не передали. Я все равно зайду по этому поводу на следующей неделе.
Стивен встал.
- По-моему, ты хочешь и меня свести с ума, - проговорил он. - Господи, если бы я знал, почему...
- Ты знаешь меня, - сказал отец. - Ты думаешь, я стал бы нервничать, если бы хотел придушить и тебя? Ладно, уже поздно. Ты слишком много думаешь, Стивен, я тебе всегда говорил. Все свои заботы таишь в себе, а ведь это нелегко. Поговорил бы начистоту с кем-нибудь из сотрудников, ну хоть с тем же Рекстоу. Не-ет, ты всегда был скрытным. Впрочем, это неважно.., да, неважно. И жены у тебя нет. Ну, собираешься задушить меня, или как?
Дверь за Стивеном захлопнулась, но старик продолжал греметь:
- Раньше колдунов жгли. Они знали, что их ждет костер, вот и приходилось спешить. Теперь торопиться некуда.
Можно пожить в свое удовольствие. Зачем теперь магу становиться отшельником, он же не святой. А может, я просто устал?.. - спросил он сам себя. - Мне нужен другой сын. И мне нужен Грааль.
Грегори Персиммонс откинулся в кресле, созерцая отдаленные цели и ближайшие дни.
Глава 3
Архидиакон в городе
Формальным результатом дознания, происходившего в понедельник, стал "Отчет об убийстве, совершенном одним или несколькими неустановленными лицами", психологическим результатом - душевное состояние троих основных страдальцев. Для Лайонела мир стал еще фантастичней, Морнингтон укрепился в и без того присущем ему презрении ко всему на свете, а Стивен Персиммонс, и раньше нервничавший по разным поводам, теперь и вовсе потерял покой. А вот для юной девицы, обитавшей в приемной, после беседы со следователем мир стал куда интереснее. Правда, пользы для следствия от девицы оказалось мало. По ее словам, она была так увлечена составлением реестра входящих и исходящих, что вообще не видела, проходил ли кто-нибудь через приемную.
Может быть, на нее подействовал разговор со следователем, а может, ее внимание и впрямь обострилось, но во вторник трое, нет, даже четверо посетителей не укрылись от ее бдительного взора. В издательстве рабочий день заканчивался в шесть часов, а около половины пятого секретаршу одарил благосклонной улыбкой мистер Персиммонс-старший и тяжело прошагал в сторону кабинета сына. Примерно в четверть шестого в коридоре возникло слабое сияние - явилась Барбара Рекстоу с сыном Адрианом, довольно редкие посетители, заходившие в издательство не чаще трех-четырех раз в году, и тоже исчезли на лестнице. А между двумя этими визитами перед дверью приемной замялся вежливый, круглолицый священник, в конце концов решивший поинтересоваться, у себя ли мистер Морнингтон. Секретарша препоручила его заботам подвернувшегося мальчишки-рассыльного и вернулась к своему реестру.
Грегори Персиммонс, к удивлению и немалому облегчению своего сына, стряхнул то глумливое настроение, которое владело им в пятницу. Он деловито обсуждал балансовую ведомость, словно других проблем на свете для него не существовало. Между делом поздравив сына с результатами расследования, подходившего, видимо, к концу, ибо полиции так и не удавалось обнаружить убийцу, он совершенно естественно перешел к разговору о своей книге, словно и не ждал от Стивена ничего, кроме безоговорочного одобрения. Не заметив в голосе отца издевательских интонаций, Стивен с удивлением услышал свой собственный голос, обещавший выпустить книгу еще до Рождества (разговор происходил в начале лета). Он так расщедрился, что пообещал уже на следующей неделе прикинуть смету расходов и возможную отпускную цену.
Напоследок Грегори Персиммонс сказал:
- Между прочим, я видел вчера Тамалти. Он хочет снять один абзац в своей книге и боится, не поздно ли. Он послал Рекстоу открытку, но я, пожалуй, присмотрю сам, чтобы все было в порядке. Зайду-ка я к Рекстоу.
- Конечно, - кивнул Стивен. - Сейчас подпишу бумаги и освобожусь минут через десять.
Когда дверь за отцом закрылась, он покачал головой, подумав про себя: "Он не пошел бы туда, если бы и в самом деле убил там человека. Нет, он просто меня разыгрывал.
Жуткие шуточки, но он такое любит".
Неврастения Лайонела была поглубже, чем у его начальника, но работы во вторник навалилось столько, что стало не до нее. Еще с утра к нему заглянул Морнингтон и попросил гранки "Священных сосудов".
- Я тут видел одного архидиакона, - сказал Морнингтон, - он сегодня зайдет ко мне. По-моему, архидиаконы должны интересоваться фольклором, как ты думаешь? Они и сами-то - живой фольклор, уж больно у них вид такой.., доисторический. Жрецы, жрицы, древняя традиция, но от них немало зависит, а нам ведь реклама нужна. "Ставьте на архидиакона, - вскричал Морнингтон. Вперед, Кастра Парвулорум! - таковы были его последние слова", - дурачась, воскликнул Морнингтон.
- Если бы последние, - сказал Лайонел. - Гранки вон там, на полке. Забирай и катись. Все, все забирай.
- Да не нужны мне все. Своих дел хватает. Убийства и праздники у нас не каждый день.
Морнингтон выкопал нужные гранки из-под стопы других и ушел. Когда с дневной почтой принесли открытку от сэра Джайлса, больше похожую на криптограмму, и выяснилось, что надо убрать абзац на странице 218, Лайонел и не подумал вносить исправления в экземпляр, который он дал Морнингтону. Он просто отметил приговоренный абзац в рабочей, типографской корректуре, попутно обругав сэра Джайлса. Справедливости ради надо отметить, что правка пришлась на самый конец книги и серьезных неудобств не вызвала. Больше негодования вызвал почерк.
Лайонел разобрал только начало фразы: "Как мне и было предложено..." и удивленно поднял брови. Дальше шел вообще нечитаемый текст, только цифра "218" монументальной пирамидой вздымалась в конце, требуя очевидных действий, хотя и оставляя причины в тени. Лайонел подписал листы в печать.
Архидиакон явился под вечер. В приветствиях, с которыми встретил его Морнингтон, далеко не все радушие было напускным. Клирик нравился ему, а вот рукописи - нет. Статьи о Лиге Наций сулили несколько часов нестерпимой скуки. Конечно, сам Морнингтон не обещал ничего, но перед тем, как направить рукопись на рецензию, ее надо хотя бы просмотреть, а Лига Наций занимала, без сомнения, почетное место в числе самых презренных для Морнингтона предметов. Такой наглый вызов аристократичности требовал, по мнению Морнингтона, немедленного установления авторитарной власти. Он хотел бы правления Платона или подобных ему и с тоской вспоминал суровый тон Платоновых "Законов". Однако, приветствуя архидиакона, Морнингтон ничем не проявил своих предпочтений и сел, чтобы потолковать о книге.
- Добрый вечер, добрый вечер, мистер.., э-э.., архидиакон! - Морнингтон вдруг вспомнил, что не знает его фамилии; впрочем, она должна стоять на титульном листе, надо бы срочно заглянуть туда. - Я ждал вас. Входите, присаживайтесь.
Архидиакон послушно сел в кресло, пристроил на столе сверток и с улыбкой произнес:
- Мистер Морнингтон, мне было бы совсем неловко, если бы я не знал, что это - ваша работа.
- Именно так и надо на это смотреть, - со смехом ответил Морнингтон, Просто, ясно, жестко. Если бы вы хоть немного смущались, я бы вас пожалел, а это не принято, когда речь идет о рукописи.
- Я всегда полагал, - заметил архидиакон, - что отношения издателя и автора - это род дуэли, такой, знаете, безличной, абстрактной дуэли. Никаких чувств.
- Да неужели? - прервал его Морнингтон. - Спросите у Персиммонса, спросите у наших авторов - нет этого.
- В самом деле? - немного неуверенно произнес архидиакон. - Как странно. - Он взглянул на рукопись, все еще не выпуская веревочки, которой был перевязан сверток. - Вы знаете, - задумчиво продолжал он, - вряд ли я сейчас что-то чувствую. Не так уж важно, опубликуете вы это, опубликует ли вообще кто-нибудь. А вот я должен попытаться, ведь я действительно считаю, что идеи тут здравые. Но этой скромной попыткой я и намерен ограничиться.
- Очень уж вы спокойно к этому относитесь, - улыбнулся Морнингтон. Почти все наши авторы полагают, что создали по крайней мере книгу века.
- Не поймите меня превратно, - сказал архидиакон. - Я тоже мог бы так думать - не думаю, но мог бы.
Моего поведения это не изменило бы. Никакие идеи не значат так много. В конце концов, даже Аристотель - только "ребенок, плачущий в ночи"...
- Что ж, так лучше для нас, - сказал Морнингтон. - Значит, вам все равно, примем мы рукопись или нет?
- Совершенно все равно, - заверил его архидиакон, отодвигая от себя рукопись. - Но если вы откажетесь, я, конечно, поинтересуюсь причинами.
- С вашей бесстрастностью, - разворачивая сверток, сказал Морнингтон, зачем вам причины? Какой страшный довод способен поколебать это небесное спокойствие?
Архидиакон неопределенно пошевелил пальцами в воздухе.
- Человек слаб, - честно признался он, - и я не последний среди грешников. Но, кроме того, я в руке Божией, поэтому не важно, какие глупости я говорю и насколько искренно. Видно, мистер Морнингтон, в вашем издательстве подобрались очень тщеславные авторы.
- Кстати, об авторах, - ввернул Морнингтон, - не хотите ли взглянуть? Это гранки, книжка вот-вот выйдет. - Он протянул архидиакону "Священные сосуды".
- Это хорошая книга, да? - серьезно спросил архидиакон, принимая листы.
- Не успел прочитать, - смутился редактор, - но здесь есть одна статья о Граале, может, вам интересно...
Пока архидиакон перебирал листы, Морнингтон бегло взглянул на первую страницу рукописи. Там значилось: "Христианство и Лига Наций. Юлиан Давенант, архидиакон Кастра Парвулорум". "Слава богу, теперь я хоть знаю, как его зовут", - подумал он.
Тем временем третья посетительница со своим маленьким спутником вошла в кабинет Лайонела Рекстоу. Барбара выбралась в центр поискать Адриану подарок ко дню рождения, благополучно его купила и теперь зашла в издательство к мужу, как они и договаривались. Собственно, разговор был .еще недели две-три назад, но теперь, после пятничных ужасов, Лайонел ждал жену с удвоенным нетерпением. Ему казалось, что ее присутствие очистит кабинет от грязного налета, остававшегося здесь, хотя он и сомневался, сможет ли Барбара это вынести. Однако то ли она не придавала убийству такого значения, то ли щадила мужа, но ей удалось просто и легко пообещать зайти. На протяжении первых нескольких минут настойчивый интерес Адриана к почтовому штемпелю оказался для Лайонела спасительным якорем в море фантазий, возникших в его сознании. Все было бы хорошо, вот только Барбара немного переигрывала. Она присела на рабочий стол с таким бесшабашным видом, что сразу стало понятно: она все помнит, оба они притворяются. Зато Адриан действительно ничего не знал и не помнил. Лайонел смотрел на сына и думал, что тело под столом показалось бы ему не столько гнусным, сколько скучным. В худшем случае оно помешало бы тут бегать, но никак не помешало бы чувствовать и думать. Вот чего так не хватало самому Лайонелу, его мятущейся мысли - основательности. Он мучительно размышлял, какой из теней, проносящейся через страдалище, именуемое миром, удалось бы придержать его мысль, и не находил ничего. Адриан же методично изучил сначала штемпель, потом корзину, затем перешел к скоросшивателю, а потом его привлек телефон. Чтобы показать сыну, как он действует, Лайонел решил позвонить Морнингтону, но тут в кабинет вошел Грегори Персиммонс.