В это время-Вилли Штрекер, порываясь что-то сказать, поглядывал в сторону, на уцелевшие дома, наконец собрался с духом, заговорил. Он посчитал возможным отпроситься, чтобы побывать дома, хоть узнать, живы ли родители. Костров согласился. И, будто навсегда прощаясь, Вилли приблизился вплотную к Кострову, стараясь обнять его, затем Нефеда Горюнова, и в самый последний момент на обрывке газеты начеркал свой берлинский адрес, подал Кострову.
Уходя, Вилли оглядывался и махал рукою.
- Получилось ловко с выходом в тыл. Такую заваруху подняли у немцев! - продолжал прерванный разговор Нефед Горюнов и тяжело вздохнул: Да мало осталось наших-то из группы. Тубольцева ужасно как жалко. Навылет в живот пуля прошла. И того инженера немца кокнуло. Не дождались...
Костров медленно перевалился за борт повозки, хотел подняться.
- Нежелательно вставать-то! - напомнил Горюнов, усаживая его вновь на повозку.
- Ничего. Беда со мной невелика, а вот они... Как же так?
- Не тужите, товарищ подполковник, не они, так другие... Кому-то и погибнуть... Так что... в медсанбат вас приказано везти, вот пришла лекарша наша, сестричка, - через силу заулыбался Горюнов, указав на ставшую у повозки девушку в белом, забрызганном кровью и обляпанном желтой грязью халате.
- Меня? Везти? - взмолился Костров. - Да вы что, в своем уме?
- Не разговаривайте, больной! - перебила сестра и настойчиво попыталась уложить его в повозку.
- Погодите... Сестра, слышите, отвяжитесь! - переходя явно на грубый тон, возразил Костров и, видя, что окрик и властный голос на нее не действуют, начал успокоительную воркотню: - Сестричка, миленькая, да я вас, да я... жениха вам сосватаю, разрешите только быть при сем историческом акте, когда вон тот с куполом рейхстаг будут штурмовать... Костров взял ее за локоть.
Но сестра была неумолима:
- Мне приказано доставить вас в медсанбат. Ложитесь, потому как вы неходячий больной. Поглядите на свою коленку!..
- Ну и что с ней? - Костров ощущал ноющую боль в ноге, но, стараясь показать, что ничего страшного не произошло, начал было закатывать штанину и посмеиваться. Сестра проворно надрезала штанину.
Только сейчас Костров увидел коленку и поморщился, глядя на опухоль. Сжав зубы, перемогал боль и смотрел на сестру, выдавливая из себя веселое настроение:
- Сестричка... Простите, как вас зовут?.. О, Аришка! Вы умница и знаете, что это такое для фронтовика: увидеть штурм рейхстага. А с ногою у меня в сорок первом случилось... Старая болячка. Подвернулась нога...
- Кончайте, товарищ... - она, видимо, хотела сказать "подполковник", но вовремя поправилась, - товарищ раненый, не заговаривайте мне зубы. Будете упрямиться - позову командующего, они мне все знакомы, и хозяин враз уложит вас в повозку!
- Милая, ну не надо быть такой строгой, - продолжал упрашивать Костров. - Вам это не идет. В конце концов, должны и вы присутствовать при таком историческом акте, как взятие рейхстага. Приедете домой, спросят, как наши брали рейхстаг, а вы будете моргать глазами? Кивать на соседа, видевшего взятие рейхстага по картинкам: дескать, он подробнее расскажет. А сейчас вы же рядом, и не взглянуть...
Это последнее веское соображение подействовало на сестру завораживающе. Она поглядела в сторону рейхстага и сказала вполне серьезно:
- Сумели все-таки уговорить.
- Сестра, как можно? - продолжал наступать Костров. - Вернетесь с войны, у вас пойдут дети, все - вылитая мама... Будут спрашивать: "Мамка, расскажи, как вы брали рейхстаг". А что вы могли бы сказать, если бы не уговорил, - ума не приложу! А вот теперь... Да ты, Нефед, не слушай, а правь лошадь поближе к рейхстагу, сама просит отпустить удила! расхрабрился Костров и, приподымаясь на локте, придвинулся к передку, освободив место для сестры: - А вы, сестричка, тоже присаживайтесь рядом. Наблюдательный пункт, скажу вам, очень современный. На колесах, передвижной, таких еще ни у одного командующего не бывало, даже у самого Жукова! Садитесь-садитесь, вот так...
Сестра села возле него, поглядев при этом на Горюнова и заметив извиняющимся тоном, что за больным нужен присмотр; добавила, уже обращаясь к Кострову:
- Вы старайтесь без этих эмоций... Не приподыматься. Вам это вредно.
- Конечно, сестра. Зачем волноваться, ведь не наших же колотят. Берем рейхстаг! Металла-то сколько валят на него. Прямо гибель Помпеи!
Повозка продвинулась в сквер с обшарпанными деревьями, поближе к месту сражения. Остановились у развалин дома, под высоким, распустившим листву каштаном. Старшина Горюнов задал лошади корм, повесив ей на морду мешок с овсом.
Костров и Аришка тем временем наблюдали за полем сражения. Отсюда было хорошо видно напоминающее громадную клетку зверинца здание рейхстага - один из главных объектов, за который велось сейчас сражение. Кострову было удивительно радостно (точно на время заглушил в себе боль), и он все больше воодушевлялся, глядя, как наша пехота метр за метром приближалась к рейхстагу.
- Смотри, Аришка, и запоминай, что соседям, детям после рассказать, как наши их... навернули! - внушал Костров. - Они, окаянные, пол-Европы заарканили и двинулись на Советскую Россию, чтоб, значит, жизненное пространство себе обеспечить. Ишь чего захотели! Нахрапом, клиньями танков да живыми фигурками в касках пройти в наш огород. И забрели... Огородик наш, сама знаешь, Аришка, большой, изобильный. Все в нем есть, да только для званых гостей... а чумным, да еще балующим огоньком даем заворот. Такой, что и костей не соберут! - разохотился Костров.
- И то верно, - невольно поддакивала Аришка. - Пирогами с изюмом угощаем, когда к нам-то подобру жалуют.
- Пироги небось немецкая военщина попробовала, - не удержался старшина Горюнов, который все еще стоял у лошади, опасаясь, что она может рвануть с испугу. Встряв в разговор, Нефед охотливо продолжал: - Тошно им стало, застряли наши съедобья у них в горле. Потому что та закусочка была начинена свинцом, нашим крепким уральским металлом... Ох и сытно же накормили, прямо до отвала и под Москвой, и в Сталинграде, опосля на Курской дуге... Уж тут, за границей, добавочку вволю давали!
- Ах, мерзавец, куда забрался, - перебил Костров. - Вон на третьем ярусе, с площадки миномет палит... Наши-то вблизи не видят. Эй, ребята! крикнул Костров, но его не услышали. - Нефед, давай быстрее к артиллеристам, укажи цель... Ведь ненароком побьет.
- Страх какой! До нас не достанет? - посомневалась Аришка, вверяясь, однако, пониманию Кострова.
- Мы для них теперь не объект, - отвечал Костров. - Это раньше они, бывало, на смоленских дорогах, за каждым беженцем, за каждой старухой и дитем на самолетах гонялись. Спасу не было. Ну, а потом мы их проучили... Сперва в землю вгоняли из-за их чрезмерного нахальства, а затем заставили держаться на солидной высоте и оттуда кидать наугад бомбы... И по земле клиньями бронированными они ходили, от одного гула и вида страх прошибал... Выдержали мы, кровью умывались, а выдержали...
Арина глядела на него и дивилась: "Совсем еще молодой, а рассуждает ну ровно полководец!" Ей и вправду захотелось слушать; меж тем Костров, сознавая происходящее, не унимался:
- Отчаянно немец сопротивляется. Ну, да утопающий и соломинке рад... Одним словом, их третий рейх накрылся... Сколько лет-то прошло с тридцать третьего года, когда Гитлер пришел к власти? Погоди, кажется, и цифра получается роковая. На тринадцатый перевалило... Во, в самую точку начали метить! - поглядев на площадку, где стоял миномет, перебил самого себя Костров. - Сейчас сделают доворот и перейдут на поражение цели. Проще говоря, врежут по первое число!
Завзято разгорелось, полыхало сражение за рейхстаг. Арина сосредоточенно смотрела наверх, на издалека видимого железного орла на колоннаде, который держал в когтях что-то перевитое и скрюченное. Но вдруг ей показалось, что видимая ею гигантская птица на ее глазах вспорхнула, два криво поставленных крыла прочертили воздух, и она, как подранок, завертелась, падая, пока наконец не шмякнулась на мостовую.
- Смотрите, того орла сдернули! - вскрикнула Арина.
- Кого? - в свою очередь насторожился Костров.
- Вон ту чертову птицу... видели?
- Видел, - насмешливо и желчно ответил Костров. - Этой птичке давно пора свернуть голову!
Все трое примолкли и словно завороженные смотрели, как следом за орлом со свастикой в лапах падали в каком-то замедленном темпе верхние колонны, будто нарочито показывая, что вот они падают, знаменуя этим падением крушение Берлина.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Гибнущий, горбато-осадистый, как жаба, рейхстаг пылал, с него летели куски мрамора, камни, оконные переплеты, листы от крыши... Взрывной волной рвущихся наверху снарядов вынесло шкаф, который, упав, тут же разлетелся на щепы.
- Поедемте отсюда. Смотреть жутко и надоело! - попросила Арина.
- Ничего, Аришка, ничего, - успокаивал ее Костров. - Все надо видеть, все... Дети будут спрашивать, как брали...
Катастрофа становится более жуткой, когда на нее смотрят со стороны, но Костров, как военный, чувствовал, понимал свое ложное, противное разуму положение простого наблюдателя и пытался вырваться из подчинения медсестры Арины и старшины Горюнова, не терпящего, если кто-либо попирал воинский порядок. Благо высвободиться было нетрудно, вот только с ногою как? Уж больно ноет, а так бы он рванулся сейчас к рейхстагу, перемахнул бы в прыжках по ступенькам и очутился в зале, где трубили о превосходстве немецкой расы фашистские главари, потом побежал бы наверх, вон на тот длинный балкон, где, наверное, не однажды стоял Гитлер.
Осколок снаряда, шипя, как кипящий чайник, обессиленно упал подле повозки. Задымился.
- Уедемте отсюда. Не-видеть это!.. С глаз долой, - рассердилась Аринка - ею овладевало чувство страха.
- Самый, можно сказать, исторический момент - и покидать такое зрелище! Сестра, не пойму вас, позор! - упрекал ее Костров.
- Какой вы упрямый! Ой, боже! - всплеснула руками Арина.
- Смотрите, смотрите, - схватил ее за руку Костров, - на крышу взобрался человек, и в руках у него знамя, видите - красное. Наш. Ой, сволочи, сбили...