- Да не о том речь повел, - перебила Аннушка. - Пакостных ненавистников много развелось... Изувечить могут, а ты ж нынче не одинокий... Дите вон малое, - уже обращаясь к сыну, скорбела мать.
- Перестань, - придержал ее речь Митяй и поглядел на сына: - Где будешь служить-то?
- Разве я не говорил? - встрепенулся Алексей. - В Германию обещают послать... Мир завоеванный надо уберечь. Для всех нас и для него вот, для мальца, - кивнул он на закутанного в одеяло и спящего ребенка, над ним склонилась, стараясь даже не дышать, Верочка.
- А погода опять подпортилась. Кабы не ливнуло, простудить недолго... Но-но, рыжая! - забеспокоился Митяй и веревочными вожжами хлестнул лошадь. Она перешла на быстрый шаг.
Встревожилась и Аннушка, поглядев на небо. Тучи толклись по горизонту, и ближе сизовато-рыхлое облако уже накрапывало дождем, а вот то, черное, глыбистое, сулящее, похоже, град, загородило полнеба, ползло, перекипало в пружинно-упругих потоках встречного ветра.
Скоро уже и грязинский элеватор давней кладки из красного кирпича показался. Блеснула сбочь дороги река Матыра, по ней пробегал ветер, вздергивая зыбь. Ветер рвал и окорачивал ближние облака. Да и черная туча, тяжело провисшая чуть ли не до земли, прошла стороной, поползла куда-то, кроя горизонт пеленой дождя. И оттуда, из-под хмари облаков, несло обжигающей стужей.
В молчании подъезжали к станции Грязи. Гнетущее молчание заняло и весь остаток времени, пока усаживались в вагон. Потом - миг, запавший в сердце как вечность, - прощание. Стукотня колес...
Мать стояла, укромно вытирая передником выплаканные сухие глаза. И чудилось матери, будто сын ее, ушедший когда-то на войну, до сей поры еще не отвоевался, и, наверное, долго придется ей ждать и мыкаться в разлуке, пока не вернется он с простреленных полей.