Из кузова выволакивали привезенных, сначала с заломленными за спины руками, затем всех остальных...
Лючия смотрела на все это, и ее охватывал озноб. Намерилась было выйти из кабины и не могла: ноги словно отнялись. Даже потемнело в глазах, когда увидела в прорезиненном немецком плаще до пят сухопарого человека, шедшего в сопровождении двух карабинеров. Это был начальник тюрьмы. Остановившись метрах в десяти от внешних ворот, он выслушал рапорт начальника караула о привезенных партизанах и, не дослушав его, махнул рукой.
Вперед вышел Альдо и заговорил:
- Господин начальник, мы выполняем особо важное задание. У, меня есть пакет, который я должен передать вам лично из рук в руки, под расписку. Я войду один и передам пакет лично вам.
- Открыть ворота. Впустить старшего группы, - распорядился начальник тюрьмы.
Заскрипели засовы и замки, медленно, с железным лязгом поползли внутрь ворота, Альдо откашлялся, как бы собираясь докладывать, подав этим условный сигнал к нападению и аресту, сам первым выхватил пистолет и подскочил к начальнику тюрьмы, наставив дуло в грудь. Ничего другого не оставалось перепуганному начальнику тюрьмы, как отдать охране приказ не стрелять и сложить оружие.
Не повиновался один карабинер, успел выстрелить. Кто-то вскрикнул. Но уже в следующую минуту партизаны связали карабинера и впихнули в кузов машины. Разоружены были и старший по караулу, и начальник тюрьмы. С ними разговор вел Альдо.
- Где находятся остальные карабинеры охраны? - спросил Альдо у начальника тюрьмы. - Ну, говори, старый прислужник фашизма! - и ткнул ему в подбородок пистолетом.
- Я... Я... Покажу... Только... Только... Не убивайте... у меня дети, жена... Покажу...
Альдо снарядил четырех отчаянных смельчаков арестовать всех бодрствующих и спящих карабинеров и вместе с оружием доставить сюда, к машине.
- Дорогу к мим укажет вот этот усатый, - кивнул он в сторону начальника караула.
Сам же Альдо с группой партизан направился внутрь тюрьмы. Их вел сухопарый начальник тюрьмы. Альдо знал, что и вокруг тюрьмы есть охрана, надзиратели, и поэтому говорил ему, нагоняя еще больший страх:
- Если ты хоть одним словом заикнешься, кто мы и зачем прибыли, тут же на месте будешь расстрелян как гобака.
- Клянусь именем короля, ни слова не скажу, - немного придя в себя, лепетал начальник тюрьмы. - Но что... что вам надо... Говорите, я к вашим услугам.
- Нам нужно освободить наших людей. У вас сидит русский товарищ...
- Руссо? Да-да. Но, синьор, простите, я не знаю, сможет ли он двигаться...
- Ах, вы его били?! - вскричал Альдо.
- Нет, не я... Боже упаси... Жандармы, полиция... допрашивали его. Били...
- Ну и?.. - запальчиво дыша, уставился на него Альдо.
- Привезли ко мне... Клянусь всеми святыми - приказал надзирателям обмыть его, наложить повязки и дать кукурузных лепешек. Да-да, лепешек.
- Веди! - кратко закончил Альдо.
Вошли в тюрьму. Надзиратели покорно повиновались начальнику тюрьмы и одетому в форму милита Альдо. Гремя связками ключей, забегали наперед и открывали камеры.
- Вы свободны. Выходите! - выкрикивал начальник тюрьмы в темный провал камер, и оттуда скоро выбирались, еле двигаясь, заключенные.
Где-то у караульного помещения послышалась частая перестрелка. Начальник тюрьмы подавленно взглянул на Альдо, как бы спрашивая: "Что делать?" Однако Альдо, не подав и признака смятения, велел вести к русскому товарищу. В полумраке, при свете длинных висячих осветительных ламп шли по коридору в дальний угол. Открыли обитую жестью дверь, потом железную решетку, надзиратель услужливо посветил карманным фонарем. Узник сидел на нарах, опустив голову и держа меж колен руки, закованные в металлические наручники.
- Русс! Выходи, - проговорил неожиданно по-русски начальник тюрьмы.
Но русский партизан не поднял головы. И, волнуясь, заговорил Альдо:
- Товарищ... друг... Это мы, я... Либерта.
Бусыгин медленно поднял голову, узнал Альдо. Конечно, узнал. Но слова о свободе точно не возымели на него действия, он воспринял это как должное. Медленно поднялся, устало поглядел на Альдо и, покинув камеру, обернулся, плюнул на мокрый цементный пол. Он шел по коридору, косясь и зло глядя на надзирателей. И крутил свои руки, закованные в кандалы. Казалось, сними с него это извечное оружие узников, и он бросится на первого попавшегося надзирателя и вцепится ему в горло или нанесет изо всех сил удар.
Рядом шел Альдо, поддерживая Степана за руку, и, как бы поторапливая, чуть выходил наперед. Очутившись вне тюрьмы, Бусыгин помедлил, дыша глубоко и глядя на небо. Оно было высокое, свежее, утреннее, и он начал щуриться от лучей, брызнувших ему в глаза.
- Куда дальше? - только и спросил он у Альдо, будто и впрямь, видя итальянского товарища в ненавистной фашистской форме, с нарукавным знаком свастики, все еще не верил в свою свободу.
Стрельба у казармы карабинеров поутихла. Оттуда вели с поднятыми руками трех карабинеров. Позади волокли под руки еле передвигавшегося раненого партизана Данте.
Двое партизан, которые посылались разоружить карабинеров, тащили на плечах разного рода оружие - немецкие автоматы, карабины и даже пулемет.
Еще издалека, от ворот, увидев Степана Бусыгина, Лючия бросилась к нему навстречу. Бежала с рыдающим криком:
- Сто-опа! Сто-о-опа! Жив! Жив!
Споткнувшись о булыжник и упав, она тут же вскочила, захромала и опять через силу побежала. Очутившись рядом, кинулась его обнимать, потом ужаснулась, увидев на лице Степана кровавые подтеки, начала осторожно, боясь причинить лишнюю боль, вытирать носовым платком рассеченную правую бровь, щеки, лоб...
- Ну, брось, чего ты ревешь, хватит, - успокаивал Степан, вовсе забыв про свои раны.
- Лючия, не надо идиллий, - нарочито строго заметил Альдо, понимая, что нужно скорее сматываться, иначе немудрено попасть в беду.
Не смущаясь, Лючия шла сбоку Бусыгина, старалась поддерживать его скованные железными скобами руки, чтобы облегчить ему страдания.
- Да не надо. Я сам... Во мне еще сил!.. - бурчал он, шагая по привычке неторопливо, вразвалку.
Альдо увидел машину, которая еще стояла у ворот, упираясь передом в тупик стены, заорал во все горло на водителя Джеппи:
- Эй ты, шляпа! Адово отродье! Разворачивай скорее машину!
В это время со стороны главной улицы появился открытый грузовик с карабинерами. Альдо приказал изготовиться и, не подпуская машину близко, открыть по ней огонь. В дело были пущены не только карабины, но и захваченные трофейные автоматы и пулемет. Ошарашенные, не помня себя, карабинеры поспрыгивали на ходу из кузова и разбежались по подворотням.
Жители Туано, а особенно завсегдатаи кафе, просиживающие с утра до вечера за стопками вина или чашкой кофе, услышав стрельбу, восприняли ее как начало военной заварухи и оставили на столах недопитое вино, опрокинутые стулья, разбежались по укромным и защищенным от пуль местам.
А назавтра... Назавтра поползут слухи. Одни будут судачить, что англосаксы сбросили в окрестностях города парашютный десант, другие, возражая им, будут утверждать, что "зеленые жабы" оккупируют насквозь всю Италию, третьи, более осведомленные и патриотически настроенные, скажут, что верх все-таки берут славные парни из бригады Гарибальди, и по всей провинции разлетится весть о скорой свободе и об отряде братьев Черви...
Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Сталин в пору военной страды не мог надолго выехать из Москвы. По его настоянию местом проведения конференции Большой тройки был избран Тегеран, а не какой-либо другой, более удаленный пункт земного шара. Сталин прекрасно понимал важность этой поездки, и однако сложные государственные дела и особенно вопросы ведения войны, требующие каждодневного, ежечасного решения, не могли обойтись без его личного участия. Ведь так было заведено с самого начала войны: Сталин редко, лишь в исключительных случаях, выезжал из Москвы и не обходился без того, чтобы лично не проверить и своим вмешательством не повлиять на ход событий.
Теперь же, отправляя Сталина на целую педелю в избранный им самим Тегеран, соратники по работе беспокоились: всякие непредвиденные обстоятельства могли случиться. Через тайные каналы доходили сведения, что Иран и особенно его столина - Тегеран наводнены всяким темным сбродом, нацистскими агентами. Правда, на территории Ирана разместились советские и английские воинские гарнизоны, которые могли нести охранную службу.
В первый же час приезда главам правительств - Сталину, Рузвельту, Черчиллю - донесли о том, что в районе Тегерана орудуют нацистские агенты и диверсанты, имеющие задание совершить покушение на лидеров коалиции или похитить их. Особая опасность угрожала Франклину Рузвельту. Дело в том, что американская миссия в Тегеране размещалась на окраине города, в полутора километрах от места официальных встреч, тогда как советское и английское посольства непосредственно примыкали друг к другу. Достаточно было перегородить улицу высокими щитами и создать временный проход между двумя усадьбами, как весь этот охраняемый район соединялся в одно целое, и опасность почти исключалась. Возить же с окраины города передвигавшегося в коляске парализованного на обе ноги Рузвельта было весьма хлопотно, тем паче этот короткий, в полтора километра, путь пролегал через узкие тегеранские улицы, на которых в толпе могли затесаться и агенты третьего рейха.