- Просто показалось... Просто от камушка... - успокаивает Алексей, в душе, однако, ругает себя и злится: "На кой леший взял ее. Дернуло меня согласиться..." - и силком стаскивает жену вниз, к подножию скалы, велит, чтобы сидела как на привязи, как прикованная цепями и перезаряжала свой карабин, а потом подавала ему, Алексею, - он как-нибудь сумеет за двоих управиться.
Верочка набивала патроны, вставляла обойму в карабин, гремела затвором - нехитрому делу этому она научилась еще там, на Урале: и сейчас, дивясь ее проворству, Алексей едва успевал расстреливать патроны, как она совала ему заряженное оружие.
- Давай срочно свяжись со штабом, а я один управлюсь, - торопливо сказал он Верочке и снова схватил автомат.
Верочка поняла, что нужно не только вызывать, но и просить, требовать подмогу. Как сама-то она не сообразила, ведь у них рация, и можно легко связаться и с армией, и лично с самим Шмелевым. Она извлекает из кожаного чемоданчика рацию, выпускает антенну и, надев наушники на растрепавшиеся волосы, принимается выстукивать на ключе позывные...
Поблизости от Кострова, обсыпав скалу, тоже стреляли наши солдаты и югославские партизаны. Раненых перевязывал врач, и с помощью Милицы их оттаскивали в безопасное место, в пещеру...
Немцы поутихли в своем тщетном стремлении прорваться с ходу. Поутихли, знать, на время. Оказывается, это была их проба сил, вылазка небольшой группы. Не прошло и получаса, как началась заваруха. Навесным огнем начали бить из-за ближних впадин минометы. Откуда-то притащенная пушка высунула серое тупорылое жерло и тоже дала три тявкающих выстрела кряду.
Треск, грохот, взрывы все учащаются. Ползут через дорогу, пластаясь по-змеиному, вражьи солдаты. И много-то как их - Верочке жуть смотреть! Набились во впадину, лезут на горы, заполонили ближние склоны и заходят кругом, пытаясь взять осадой скалу при дороге.
- Алешка, что нам делать? - тормошит Верочка его за плечо. - Штаб не отвечает. Давай отходить.
- Отходить нельзя! - кричит он в ответ. - Это знаешь чем пахнет?.. Добивайся связи!
В этот момент появился на позиции, у скалы, интендант, дюжий, прихрамывающий, но такой же проворный в походке, и с ним - каштановолицый, в кожаной куртке югослав. Оба обвешаны гранатами, а у югослава вдобавок полон подсумок каких-то толстых патронов, через плечо свисает диковинно громадный самопал, похоже, ручная пушка.
- Держите рубеж? - устрашающе говорит интендант - только сейчас Верочка заметила, что пола шинели у него рвано пробита и слегка-измазана кровью. - Собственный страх долой, и держать!..
- Само собой, - говорит майор Костров, который в душе сознавал свое превосходство над интендантом, но перечить ему не хотел. - Сдержим. Не выпустим, пока не запросят пощады.
Долбит скорострельная немецкая пушка, три снаряда с недолетом упали возле скалы. Крошево камней летит в лица.
Югослав снимает с плеча самопал, бережливо и аккуратно, как ребенка, укладывает в расщелину, вынимает увесистый заряд из сумки, втискивает в ствол, забивая ладонью, велит всем отползти прочь и прицеливается, направляя ствол в нужную точку. Выстрел гремит так сильно, будто гора рухнула. После выстрела у всех звон стоит в ушах, и еще долго не рассеивается дым, пахнущий не то антрацитом, не то приторной серой. Югослав, видимо, ожег руку: дул на нее, тряс. А где же самопал? Улетел вместе с зарядом?..
Ему скоро приносят другой, только покороче и увесистее. Этот пришлось заряжать не одним зарядом, а ссыпать в горловину его казенной части порох, потом пыжи, потом свинцовые шарики, колотый чугун и все это прочно утрамбовывать, прежде чем захлопнуть заслонку затвора.
Майор Костров, видя эту чудовищную штуковину, подал знак Верочке, чтобы убиралась за скалу, упрятался от греха подальше и сам. Каштановолицый югослав вдвоем с напарником перенес оружие на верх скалы, устроил поудобнее и крикнул заклинание:
- Смрт фашизму, свобода народу!
Взбешенно полыхнуло пламя. Грохот потряс воздух, ударялся и раскатывался по горам протяжным громыхающим эхом.
С югослава пилотку с матерчатой красной звездой сорвало, завихрило и не догнать. Кто-то перехватил ее на пути, подал югославу, и тот, вскинув ее набекрень, заулыбался во все лицо, чумазое от сажи:
- Швабы капут. Моя пушка - друже русской катуши!
- Сильная твоя машина, - похвалил интендант. - И немцы и... мы напуганы! Побереги на всякий пожарный случай... Не надо больше пугать, остановил интендант, видя, что югослав разохотился очередной заряд пустить.
Интендант, заодно и Костров, потешаясь втихомолку, решили, что, хоть оружие югослава и устрашающее и, наверное, причинило какой-то вред неприятелю, все-таки им не подавишь минометы, стреляющие из укрытия.
Сняв наушники, Верочка ловит глазами Алексея и говорит:
- Товарищ майор, пожалуйста, к рации. На самого напала... На генерала Шмелева...
Интендант забирает наушники и кричит во все горло:
- Шмелев, слушай, говорит интендант Ахмедов. Кто, спрашиваешь? Объясняться будем потом, на горе Арарат!.. Нам тут, понимаешь, туго... Где именно? Отметка... Высота... Погляди на карту... Твой представитель здесь... У самой магистрали. Понимаешь, туго... Жмут... стервы. Остатки. Альпийская потрепанная дивизия... Подкрепление давай... Что? Не знаешь, с кем имеешь дело? Поговори со своим майором, тебе станет ясно, - и передает микрофон с наушниками Кострову.
Тот кратко сообщает, что альпийская дивизия, та самая, блудная, ради задержания и разгрома которой он, майор, был послан сюда, пытается оседлать магистраль, идущую на Белград, и с нею пока ведут бои наши тылы и партизаны. Послушав, майор говорит:
- Управиться-то управимся. Мы тут с интендантом из хозяйства Жданова и югославскими товарищами сдерживаем... Но тылы ведь, фронт нуждается... Снимете часть танков и пошлете? Хорошо, ждем... - и, прекратив разговор, Костров вытирает тыльной стороной ладони лоб. - Подмога идет! - добавляет он.
Словно в отместку за самопалы, наделавшие в рядах немцев переполох, неприятельские войска двинулись в атаку. Шли вразброд и скученными рядами, не считаясь ни с уставными режимами, ни с потерями, которые в этих случаях могут вдвойне расти, - лишь бы прорваться. Интендант бакинец Ахмедов первым залег за пулемет и разорвал длинной очередью воздух, водил из стороны в сторону подрагивающее оружие, злорадно приговаривая: "Давай, давай!"
В перестрелку ввязались и солдаты, и партизаны.
Рядом с Костровым очутилась Милица. Она легко забралась на скалу и легла с ним вровень, касаясь его плечом, и стреляла из немецкого черного, похожего на рогульку автомата, который успела подобрать возле убитого немца. Стреляла до тех пор, пока не кончились патроны. Глянула в дымящийся затвор, желая убедиться, не осталось ли в стволе хоть одного, отшвырнула рогулину, взялась за гранаты. Кидала сильно, размашисто, по-мужски, сплеча. Дугою летящие гранаты падали и рвались в гуще близко подползших фашистских солдат. Ей дали наконец другой, советский автомат, и она теперь стреляла, не переставая, пока немцы не стали отползать обратно.
Пошел дождь со снегом. Нависшая над горами туча, которую раньше сгоряча никто не приметил, хлынула стеклянно-прозрачными в лучах заходящего солнца крупными каплями. Милица запрокинула голову, ловя языком мокрые снежинки. Заметив, как она утоляет жажду, Алексей Костров тоже захотел глотнуть влаги, першило в пересохшем горле, но надо было стрелять по уползающим фашистам.
С сумерками бой постепенно унялся. Лишь косо взмывающие и шипящие ракеты давали мертвенное свечение, и от этого мигающего света становилось жутко в темноте гор.
Были выставлены посты охранения.
Алексей Костров и Верочка умащивались отдыхать под скалою, свисающей козырьками плит.
- Не рухнет? - усомнилась Верочка.
- Не-е, плиты толстые, и скала небось века стоит, - ответил Костров.
Неслышными шагами приблизилась Милица, остановилась сиротливо и одиноко чуть поодаль. Алексей, а вслед за ним и Верочка поглядели на нее обоим жалко стало.
- Приглашай уж, - кивнула Верочка.
- Девушка... югославка... Как тебя... Милица, - вспомнив наконец ее имя, позвал Костров.
Она охотно подошла.
- Садитесь. Садитесь с нами, - предложила Верочка, уступая ей место на расстеленной плащ-палатке. - Будем ужинать.
- Что такое ужинать? - спросила Милица, непонятливо разведя руками.
- Простое дело. Хлеб... Колбасу, консервы будем есть.
- А-а, - протянула Милица и обрадованно добавила: - У меня есть ракия. Знаешь, что такое? Голова - бух-бух!.. - говорила она, роясь в своем рюкзаке из козьей шкуры. Достала оттуда глиняную баклажку, откупорила, дала понюхать сначала Кострову, потом Верочке. В нос шибануло запахом сливовой водки.
- Может, нельзя нам, Алексей, - усомнилась Верочка. - Неизвестно, как себя поведет враг.
- Ничего, помаленьку можно. А враг, он что ж, деваться ему некуда. Закупорен, как в бутылке.
При свете карманного немецкого фонаря-жужжалки они отхлебнули прямо из горлышка, закусили тушеной свининой и солоноватыми сардинками. Кипяток в алюминиевом котелке Алексей принес с кухни, где предлагали ему и горячих щей, каши гречневой. Пили чай из одной кружки по очереди, с колотым сахаром и пахнущими жженым сухарями.
Спать укладывались на одной плащ-палатке, положив под голову кто что мог - рюкзак, вещмешок и даже каменья, прикрыв их пучками травы. Алексей лег первым навзничь. Верочка указала рукой, чтобы Милица располагалась рядом с нею, но та помешкала и прилегла рядом с русским майором. В ночи Верочка, когда нащупала руку Милицы, покоящуюся слева на боку Алексея, превозмогла ревность. "Пусть, это всего лишь чувство благодарности", подумала Верочка и прижалась к своему Алешке, почувствовала тепло его тела и снова заснула. А Милица гладила руку, зная, между прочим, что рука эта неживая, резиновая. И шептала, молила бога, чтобы судьба помиловала друже майора.