- Виноваты мы сами. Не хочу поклеп возводить на всех, а не перевелись... - Митяй не кончил говорить, хотел удалиться, чтобы слазить в подвал за соленой капустой, но Селиверстов удержал его. - Али гребуеге? поглядел на него сумрачно Митяй.
- Нет-нет, что вы, товарищ Костров. Капусту я люблю. На досуге, когда с дедами разделаемся, не прочь и по стопочке с вами распить. А сейчас некогда.
- Так дозвольте узнать, по какой причине ко мне заглянули?
- Причина веская, - с живостью продолжал Селиверстов. - Слыхал, в столицу ездили?
- Ездил, - напрямую сознался Митяй.
- Ну, как там, стоит Москва стольная?
- Стоит, - односложно отвечал Митяй.
- И Кремль видели?
- Видел. Кабы Кремль не видать, зачем и ехать в Москву, деньги транжирить - они не валяются.
- Да, товарищ Костров, есть в вас хозяйская жилка. А из официальных лиц никого, как говорят на Украине, не шукали?
- Зачем шукать? Меня позвали, приглашение имел... - ответил Митяй, а про себя подумал: "Пытает меня. Хитрущий же партеец! Водит вокруг да около, а наскрозь видит". И чтобы не играть с ним в бирюльки, спросил напрямую: - Так, извиняюсь, нельзя ли ближе к делу? Какая во мне нужда? А то мне некогда, - Митяй поглядел на висевшие стенные часы, крышка которых была расписана цветным узором. - Время пришло поить коняг.
- Я вас долго не буду задерживать, - заторопился секретарь. Скажите, вы писали... Бумага пришла к нам из ЦК... Ваша докладная записка на имя товарища Сталина.
Митяй уже переболел душою с этой своей жалобой, а сейчас, при известии из уст секретаря райкома, сердце у Митяя зашлось, кровь хлынула к вискам. Он уже намерился было пожурить и секретаря за медлительность с разбором жалобы, но помешала пришедшая с гумна Верочка.
- Я хворост принесла, куда сложить? Он мокрющий...
- Верочка, нельзя тебе тяжести носить, - спохватился, вставая, Митяй. - На восьмом месяце знаешь что может быть...
Он перехватил из рук снохи вязанку хвороста, отнес в сенцы. Задержался там, соображая: "Стало быть, попал мой письменный доклад в точку... Умняга у меня сват. Вот пусть теперь партейный секретарь распутывает. Ишь, сам заглянул, а не позвал, как допрежде... А так бы и на вожжах не затянуть в избу... Пускай ре-а-ги-рует, - нараспев протянул Митяй и погрозился в провал сенцев. - А зачнет волынить, тень на плетень наводить - телеграмму отобью: мол, так и так, мою жалобу под сукно сунули".
- Что же, товарищ Костров, - услышал он вдруг за спиной голос собравшегося уходить Селиверстова. - Будем принимать меры и дальше... Прокурор уже обследовал порубку, кое-кому уже нагорело... Виновных предадим суду... Дадим вашей докладной публичную огласку.
- Воля ваша, - кивнул Митяй. - Только я от правды не отступлю.
Вечером в Ивановке, в отведенной под клуб церкви, что стоит на краю села, проводился общий сход. И оттого что звуки под высоченными сводами были гулкими, раздававшиеся речи казались особенно внушительными. Гром и молнии посылали колхозники на председателя артели, обвиняя его во всех грехах - и в пьянке, и в растранжиривании семенного фонда, и в потакании порубке садов, а кто-то бросил из зала реплику: "Вражина!"
- Что вы меня к контре причисляете? - вскипел Лукич. - Я пролетарского происхождения. Вот этими руками голову контре рубил! кричал он, глядя на секретаря райкома, ища у него глазами защиту.
- Потерпите, Кузьма Лукич, вам будет дано слово, - остановил его Селиверстов.
- Обидно ведь, товарищ секретарь, - развел он руками и метнул глазами по сидящим в зале, ища у них сочувствия. - Я эту контру саблей надвое раздваивал. Буденный фактическую справку даст, как я воевал у него в Конармии.
- Твои заслуги при тебе, не отнимаем, - сказал Игнат, выходя на середину зала. - И мы, граждане-товарищи, не попрекаем за то, как воевал в прошлом Лукич... Мы его критикуем и, ежели не послухается, будем критиковать за партизанщину в мирских делах... Порубил сады, а кто давал на это право? С кем совет держал? Ни с кем. Почему подпустил к садам грузовики из района, с какой-то прядильной фабрики? Разбазарил фураж, семенной фонд... Тоже единолично... Любой вопрос, нет бы на общий сход вынести, решает самолично...
- И закладывать любит! - послышался женский голос из зала, это сказала Христина под общий хохот схода.
- И то верно, недурен пригубиться, - продолжал Игнат. - Ежели кто перечить станет ему - палкой своей размахивает, норовит ударить... Это ли не партизанщина? Самая неприкрытая! Нет, Лукич, так дело не пойдет. И учти: палка о двух концах... - погрозил Игнат, садясь на длинную скамейку.
- А что товарищ Костров по этому поводу думает? Он же на прием ездил, - сказал секретарь райкома.
- Выступи, Митяй! - попросили люди.
Митяй встал, откашлялся, будто готовясь к длинной речи, а сказал кратко:
- Мое мнение известное. В докладной жалобе записана вся речь. А больше добавить не могу, не приберег факты, - и Митяй сел.
- А где его жалоба, можно огласить? - попросили из зала.
- Скрывают! Прячут под сукном! - зашумели другие.
Секретарь райкома поднял руку, призывая успокоиться, и потом зачитал присланную в район жалобу Кострова. Зал выслушал в напряженной тишине, и, когда было зачитано, эта тишина еще какое-то время длилась, пока не взорвалась гулом одобрения.
- Ловко ты его, Митяй, подкосил! Под самый дых!
- А какого дьявола на него молиться, раз произвол чинит!
- У нас что ни председатель, то портрет в рамке, - встав, заговорил Демьян. - Был Черников, заместо водки клея напился. Привезли в больницу, врачи не знали, как ему живот расклеить, - под общий гвалт заключил Демьян и добавил уже сидя, так как устал стоять на культяпке: - Другой пред муку с мельницы шинкаркам сплавлял, в кассе повадился пастись, а вот Лукич в партизанщину вдарился!
Поднялась Христина, костлявая, с жилистыми руками. Прошла через весь зал, поднялась на подмостки, где стоял длинный стол президиума. Ожидали от нее долгую речь - ведь языкастая баба! - сказала же она до невозможности кратко:
- Что в лоб, что по лбу - одинаково! Вчера - Черников правил, нынче Лукич, а дело хиреет! - и сошла с трибуны, прошествовала через зал, расталкивая людей, покинула сход.
Собрание принимало неприятный оборот. Из-за стола опять поднялся секретарь райкома, долговязый, с впалым лицом, и, если бы не ямочка на левой щеке, смягчающая выражение лица, он казался бы сухим и грубым. Постоял, спокойно оглядывая зал, потом начал держать речь. Говорил о трудностях военного времени, о тех людях, которые не преодолевали эти трудности, а использовали их в корыстных целях, наживались, приводил в пример подлинных тружеников, среди которых упомянул и Кострова... Голос его окреп, будто налился соком, когда он заявил, что конец войны не за горами, вот-вот наши доблестные воины сокрушат врага в Берлине, и советские люди вздохнут, наступившая весна будет весной послевоенной, уже мирной жизни...
Гром аплодисментов покрыл его голос, бился о высокие своды клуба. Давая устояться тишине, секретарь райкома объявил как уже совершившееся:
- Что касается порубки сада, то причастные к этому понесли наказание. Вместо того чтобы изыскивать иное топливо, скажем, торф, кизяк, они пустились на легкую добычу дров - рубили сады, и не в одной Ивановке, а повсюду... Сообщу вам: председатель райисполкома уже снят с должности... Признаться, достанется и мне на бюро обкома, жду и готов понести любое партийное наказание... Проглядел... И тем самым попустительствовал безобразиям... Но речь сейчас не обо мне. Думаю, выражу ваше общее мнение, если суммирую кратко: руководитель, оторвавшийся от народа, теряет авторитет. Он никому не нужен, а оставлять его дальше на посту - значит наносить непоправимый вред нашему общему делу. Вот и решайте, кем заменить Кузьму Лукича, кому можете вверить бразды правления...
Судили да рядили: кого же поставить? А что, если Митяя? Хозяйская в нем хватка, честнейший человек, к тому же не стал потакать Лукичу, первым восстал против него, на прием в Москву не поколебался поехать.
Услышав свое имя, Митяй сперва не поверил, лупал глазами в полнейшем недоумении, потом, когда всерьез начали обсуждать его кандидатуру, встал, раскланялся всем на четыре стороны:
- Спасибо вам, дорогие мои земляки, за почет. Я бы, ежели помоложе был да грамотой покрепче владел, мог бы, понятно, впрягтись... - При этих словах в зале послышался смешок, но Митяй продолжал свое: - А так скажу: ваш хомут не по мне. Дайте отвод...
- Не прибедняйся, ты же писал докладную, - запротестовал Демьян.
Митяй на это ответил, приложив руку к груди:
- Поверьте, жалобу мы вдвоем сочиняли. Игнат, наивернейший сваток мой, ручкой водил да мозгами шевелил... А я ему помогал... Вот и предлагаю, ежели захотите, ставьте Игната. Поперву и самое важное - не пьет, за бабьими юбками не волочится, имеет на этот счет тоже воздержание, и дюже грамотный... Править артелью сумеет. Ишь как умно докладную сочинил, в саму Москву не стыдно было с нею ехать. Мне бы одному ни в жисть не управиться...
Пока Митяй держал то и дело вызывавшую усмешку речь, секретарь райкома о чем-то пошептался с членами правления, сидящими за столом президиума, и после обратился к залу:
- У кого какое мнение будет по кандидатуре товарища Игната Клокова? Может, отводы есть?
Зал молчал.