И еще задолго до того как сражению затухнуть, признаки этого интуитивно угадал командующий фронтом Жуков. Всю ночь проведший на командном пункте, оборудованном на кюстринском плацдарме, на гребне крутояра, с которого был прекрасный обзор всей обширной долины вплоть до Зееловских высот, маршал наблюдал за полем боя. Вид ночного сражения с его оранжевыми всплесками огня, длинно вытянутыми и стелющимися по земле полосами прожекторного света, который порой вдруг взметывался в небо и потухал или, вздрагивая, касался низко земли, вызывал в его душе отрадное чувство. Маршал не умел и не любил приходить в восторг даже в минуты ликующей радости, а тут, чувствуя, как от сотен орудийных батарей ходуном ходит почва и скрипит, стонет воздух от эрэсов, и видя, как низко по ночному небу устремляются вдаль огненные и стремительные, как кометы, реактивные мины, Жуков не мог не восхищаться. Но эту радость свою и восхищение он умел прятать внутри, и только глаза порой могли выдавать его состояние - в минуты радости от глаз разбегались лучиками морщинки, а это было верным признаком, что маршал доволен. Сегодня же этой затаенной улыбки на лице маршала приближенные из штаба не увидели и в час, когда рассвело и наметился, как им казалось, успех прорыва Зееловских высот. Но шел час, другой наступления уже в светлое время, а войска - и пехота, и танки - все еще топтались у высот, и маршал понял, что здесь, на Зееловских высотах, солдатам его фронта придется попотеть. Когда совсем рассвело и наступление задыхалось, он перестал наблюдать и за полем боя.
Командармы и комдивы забили в колокола: "Несем потери. Пробить бреши в обороне невозможно. Надо искать обходные пути". Первым постучался с таким донесением командарм 8-й гвардейской армии Чуйков, благо его командный пункт был рядом, на одной высоте с фронтовым, и они оба комфронта и командарм - могли переговариваться напрямую...
Запрашивали по телефону, слали письменные донесения: что делать, как пробиться через Зееловские высоты?..
Жуков бегло просматривал эти телеграммы-донесения и отбрасывал в сторону. Приказывал вызывать к нему, как он выражался, нудевших командармов и командиров дивизий и готов был снять с них стружку.
Возбужденный, с горящими глазами явился командарм Шмелев. Его армия из-под Будапешта, когда город еще не был взят, была снята с позиций, посажена в эшелоны и переправлена на Берлинское направление. Генерал был ранен и сейчас прихрамывал на правую ногу. В шинели с обожженными полами, чумазый и облепленный грязью, предстал генерал Шмелев перед маршалом и запальчиво заговорил. Жуков хотел было охладить его пыл, но, крутой по натуре, сам любил крутых и лишь спросил откровенно грубоватым голосом:
- И ты жаловаться?
- Хоть лопни - не получается! Будь она неладна, эта неметчина!..
- Не кричи, если еще одно слово произнесешь на нервной ноте - поверну кругом.
- Товарищ маршал, извините!.. Может, и сгоряча, - немного поостыв, приглушенно заговорил Шмелев. - Ничего не получается. Надо искать какие-то другие пути... прогрызть оборону невозможно! Гибельно... - добавил он вдруг упавшим голосом.
Жуков прошелся вдоль площадки, властно вминая песок сапогами, и, поглядев в упор на командарма, спросил:
- Так что ж ты сейчас хочешь?
- Обходные пути хотя бы попытаться найти.
- Что-о?
- Обходные пути, говорю, найти.
- Мудрствуете, - уже упрекал не одного Шмелева, а обращаясь словно бы ко многим, горячился маршал. - Как не можете понять, проще говоря, докумекать, - применил он совсем простонародное слово своих родичей-калужан, - в Берлинской обороне нет и не будет ни флангов, ни стыков - сплошная, многослойная толща обороны на семьдесят - восемьдесят километров от Одер а до самого Берлина, и ее, эту оборону, надо прогрызть, пробить, протаранить. Других путей нет! Мы ведем сейчас наступление огня и железа. Пробивать и таранить!.. А ты что предлагаешь? - спросил маршал.
- Пробивать и таранить! - невольно сорвалось с губ Шмелева, который вовсе не намерен был противоречить маршалу.
- Ну вот, оказывается, у нас единое мнение, только иногда напускаем на себя эдакой петушиной драчливости.
Мимо командного пункта солдаты-конвоиры вели пленных, вид у них был не ахти какой. Многие без касок и пилоток, на головах клочьями дыбились волосы. От глаз Шмелева не ускользнуло и то, что некоторые пленные то и дело со страхом поглядывали назад, а другие как-то импульсивно вздергивали руками, головою, всем телом...
Жуков вновь задумался о сражении. В том, что происходило на поле боя, и что виделось в стереотрубу, даже простым глазом, и что докладывали командармы, вот хотя бы запальчивый Шмелев, - во всем этом не было для маршала чего-то неожиданного и обескураживающего. Сражение, которое поначалу шло так ходко, внушительное в своей зрелищности от ночной подсветки прожекторов, сейчас замедлилось и, наверное, на какое-то время будет сдержано на этом рубеже. И однако маршал, хотевший сгоряча кого-то обвинять в неповоротливости, кого-то бранить и с кого-то строго взыскивать, как он умел это делать, сейчас ни того, ни другого не хотел предпринимать. "А кого и за что? - подумал он и заключил: - Так и должно быть. Все развивается по законам войны, порой не подвластным даже и нам. Вступают иногда, противореча желанию разума, случайности..." Маршал сознавал эти превратности как неизбежное. Но он подспудно угадывал в динамике битвы и нечто такое, что успокаивало его. Уживаясь с этим противоречием сам и понуждая смириться других, маршал заговорил:
- Все идет нормально. Нормально! - поглядел на начальника штаба Малинина: - Отдайте мое распоряжение в войска, проследите сами, чтобы не ослабляли налаженного взаимодействия: где не пройдет пехота - артиллерия продолбит снарядами, пехота пусть прижимается к броне... Все рода войск в крепкий узел... Еще один-другой рывок, и оборона затрещит по всем швам! - И повернул голову в сторону генерала Шмелева: - Помнится, мы с тобой еще с рубежей Подмосковья знакомы?
- Да... - осторожно поддакнул Шмелев.
Меж тем маршал Жуков скосил глаза на генерала Казакова:
- Продолжайте долбить снарядами так, чтобы образумились, как вот эти дергающиеся... - указал он на уходящую колонну пленных и повернулся к Шмелеву: - И под Сталинградом были... когда немецкую оборону пытались грызть, и потом в контрнаступление пошли...
- Было и такое, - все еще недоумевая, почему именно обращается к нему маршал, кратко ответил генерал Шмелев.
А маршал уже поглядел на генерала Орла, заместителя по танковым войскам, сказал ему столь же властным голосом:
- Танки сосредоточить для удара... И утюжить, утюжить огнем и гусеницами. - Маршал вновь повернул голову в сторону Шмелева, сказал потеплевшим голосом: - Пехоту беречь... Помнится, ты говорил о своем сыне... Нашел сына?
У Шмелева заныло сердце, помрачнел и едва выговорил:
- Не нашел.
- Найдешь.
И от того, с какой уверенностью проговорил это маршал Жуков, Николай Григорьевич вздрогнул, но и не совсем поверил, внутренне давно отчаявшийся повидать сына. "Война раскидала людей. И можно ли отыскать его в такой суматохе на театре военных действий. - И все-таки в нем теплилась надежда: - А вдруг..."
На наблюдательном пункте появился член Военного совета генерал-лейтенант Телегин. Он поклонился всем, снял фуражку. Поджарый, худощавый, голова без единой волосинки лоснилась.
- Полюбуйтесь, Георгий Константинович, что наши союзнички замышляют, - Телегин раскрыл папку, подал исписанный от руки лист бумаги. - Радиоперехват. Только что приняли...
- Что они там бубнят? - спросил Георгий Константинович, прося глазами, чтобы читал сам.
- Вещают на всю вселенную, что форсировали Эльбу и создали плацдарм для удара на Берлин. Эйзенхауэр прямо заявляет, что если и дальше так успешно будут развиваться события, то не исключено, что американские и английские войска будут стремиться войти в Берлин раньше русских, то есть первыми.
- Первыми? - с придыханием спросил Жуков.
- Так и заверил: первыми, - ответил Телегин озабоченно.
- И на всю вселенную, говоришь, растрезвонили? - еле сдерживаясь, чтобы не вспыхнуть, приглушенно переспросил Жуков.
- Да, на всю вселенную. Если мы приняли, то, надеюсь, радиоперехват налажен и у неприятеля.
- Так вот, пошли ты им в ответ, - бесшабашным голосом проговорил маршал, делая шаг, - пошли ты им от нашего имени послание, что ждем американцев и англичан к себе в гости в Берлине. Пусть повязывают галстуки бабочкой и поспешают к столу, встретим уж как положено: по-русски!
Телегин понял намек и заулыбался, потерев ладонью лысину. Порылся снова в папке, достал плотный лист бумаги с печатью-свастикой на углу и приколотым другим листиком - переводом.
- Это воззвание Гитлера. Свежее, от 14 апреля.
- Ну-ка, дай почитать. Это важнее, - сказал Жуков и начал читать вслух медленно, врастяжку:
- "Мы предвидели этот удар и противопоставили ему сильный фронт. Противника встречает колоссальная сила артиллерии. Наши потери в пехоте пополняются бесчисленным количеством новых соединений, сводных формирований и частями фольксштурма, которые укрепляют фронт. Берлин останется немецким..."
Прочитав листовку, Жуков мрачно проговорил:
- Этот Адольф с самого начала войны был и остается циничным лжецом. И однако, то, что нам предстоит еще напрячь силы в борьбе с ним, это факт. Жуков повременил и как будто вне всякой связи с предыдущим продолжал: Мне докладывали, где-то в районе Потсдама, этот район нам придется брать, Гитлер построил здание. Историческое, по его мнению, здание. В нем должны были судить вождей и вообще видных деятелей антигитлеровской коалиции побежденных стран.
- Ого, замашки! - подивился Шмелев. - У Гитлера и его генералов на этот счет фантазия работала на полную катушку. А нельзя ли в скором времени судить в этом же заготовленном Гитлером здании самих правителей Германии? Вот было бы здорово!
- Пеньковую веревку для них и осины потолще! - бросил Жуков. Он приставил к лицу бинокль и смотрел на задымленные высоты. Кое-где немцы поднимались в контратаки. Он хотел тотчас дать приказ накрыть их огнем авиации, но в это время дежурный по связи позвал его в блиндаж для разговора по прямому проводу со Сталиным. Начштаба Малинин с полуслова понял маршала и уже звонил авиаторам, чтобы дать им новую заявку на бомбометание.
Как всегда, Верховный главнокомандующий кратко и деловито запрашивал обстановку на фронте. Маршал Жуков докладывал, что первая и вторая позиции обороны противника прорваны, войска фронта продвинулись вперед до шести километров, но встретили серьезное сопротивление у Зееловеких высот.
Верховный, перебив, раздраженно спросил: