— Их присутствие нервирует медперсонал.
— Придется потерпеть, Игорь Игнатьевич. Такая ситуация.
— У нас своих ситуаций хватает. — Белогус скривил тонкие губы. — Знаю, вам невтерпеж. Но если ваши люди вздумают проникнуть к этому парню без моего разрешения…
— Не стану скрывать, — проговорил Панин, — нам в самом деле крайне необходимо поговорить с потерпевшим. Чем раньше — тем лучше. Мои люди, как вы сказали, крутятся здесь не для этого.
— А какого же им тогда дьявола нужно?
— Слышал я о вас, — сдерживая себя, сказал Панин. — И все же надеялся на большую вежливость. С Ванжой мы будем говорить тогда, когда вы скажете: можно. Не раньше.
— Тем более что это будет не так скоро, — скинул обороты Белогус. — К превеликому сожалению.
— День, два, три?
— Вы бывали в цирке? Так вот, ваш товарищ сейчас идет по канату. Мы дали ему балансир, но ведь и с балансиром падают.
— К вам будет просьба, Игорь Игнатьевич, — сказал Панин. — И я прошу отнестись к ней как можно внимательней. На все звонки или личные вопросы о состоянии Ванжи должен быть один ответ: такого пациента в больнице нет. Понимаете? Предупредите, будьте добры, свой персонал. Кто бы ни звонил: из милиции, из прокуратуры, из какой-либо высокой инстанции. Ведь назваться можно кем угодно.
Белогус скептически пожал плечами. За припухшими веками мелькнуло любопытство.
— Так-таки и отвечать: нет?
— Нет и не было.
— А родственникам?
— Отец и мать в селе. За ними послали машину. Я сам привезу их в больницу. — Панин немного поколебался. — Видите ли, Игорь Игнатьевич, мы с нетерпением ждем, когда Ванжа скажет нам несколько слов, а в городе есть человек, способный на все, лишь бы он только никогда не заговорил.
— И вы думаете…
Панин поднялся.
— Я рад, что мы с вами все же нашли общий язык. И это придает мне смелости оставить вам свои телефоны. Рабочий и домашний. На всякий случай. Звоните в любое время дня и ночи.
Вернувшись в райотдел, Панин поспешил к Журавко. В коридоре на него чуть не налетел Павелко.
— Товарищ капитан, вас начальник спрашивал. Вы уже знаете?
— Сейчас узнаю, — усмехнулся Панин.
Павелко откинул со лба прядь белокурых волос и совсем по-мальчишески захлопал глазами:
— Мой шеф звонил. Он вышел на след.
— О! — обрадовался Панин. — Не подвела все-таки майора интуиция. Из Самарска звонил?
— Из Самарска. Ну, я побежал, — сказал Павелко, не двинувшись даже с места. — С Уманской, Олекса Николаевич, истерика была. Как принялась дубасить в дверь изолятора, а кулачищи у нее, скажу вам, хоть на ринг. Ведите меня, кричит, к начальнику с повинной. К самому старшему! Вечером, говорит, хотела сама бежать в милицию, да не успела — утром задержали. Хитрющая баба!
— Пишет?
— Второй час пишет, никак не выпишется. Теперь они все будут наперегонки топить один другого. Знаю я эту братию.
— А что Горлач?
— Свистит.
— В каком смысле?
— В буквальном. Сержант приструнил, а он говорит: не имеете права запрещать.
— Веселый мужик.
— Точно, веселый, — согласился Павелко. — Только веселиться ему недолго осталось…
У Журавко сидели Ремез и Очеретный. Заместитель начальника уголовного розыска, как всегда элегантный, аккуратно причесанный на косой пробор, щурился на Ремеза, который докладывал Журавко о ходе следствия в доме Полякова. Полковник махнул Панину рукой.
— Приземляйся, Олекса. Был?
— Был.
В нескольких словах Панин пересказал разговор с Белогусом.
— Скверное дело. — Журавко сурово посмотрел в глаза каждому из присутствующих и встряхнул тяжелой головой, словно отгоняя навязчивую мысль. — М-да-а, ждать, пока Ванжа укажет на преступника пальцем, не приходится. Нужно действовать, товарищи, и действовать как можно более оперативно. Так на чем мы остановились?
— Собственно, я доложил почти все, — сказал Ремез. — Можно подвести итоги. Определенно мы знаем некоторые обстоятельства. Первое: Поляков убит, видимо, тем же кастетом, каким нанесен удар Ванже. Второе: преступник был хорошо знаком Полякову, поскольку тот угощал его коньяком. На кухне. Выпито мало, значит, драка на почве пьянки отпадает. После этого преступник поволок тело в спальню. Подчеркиваю: не понес, а поволок, сохранились следы. Это дает основание думать, что Поляков был для него слишком тяжелым…
Очеретный иронически скривил губы. Ремез посмотрел на него искоса и продолжал:
— Для чего преступник задал себе лишние хлопоты, непонятно. Единственное объяснение: окно из кухни выходит на улицу, может, боялся, что кто-нибудь ненароком заглянет. И, наконец, третье обстоятельство: убийца что-то искал в доме. Сначала я подумал, что он искал горючее — бензин, керосин, чтобы поджечь дом. Бросался в глаза беспорядок в шкафу и в других местах. Но, подумал я, искать в доме бензин, когда в глубине двора стоит гараж, глупо. Конечно, ломать замок в гараже канительно и опасно. Дальнейший осмотр показал, однако, что преступник искал не горючее. Он рылся во всех комнатах, переставлял предметы, сломал замок секретера и, похоже, ничего не взял, хотя взять там было что. В спальне под кроватью его заинтересовала паркетина, которая, возможно, недостаточно плотно прилегала. Преступник вытащил ее, сломав при этом кухонный нож. Кончик лезвия так и остался лежать в углублении.
— В такой халупе паркет? — удивился Очеретный.
— Вы, Ларион Григорьевич, побывайте в этой халупе. Еще и не то увидите. Внешне это действительно халупа, зато внутри — хоромы! Покойник жил на широкую ногу.
— А не думаете вы, что под этой паркетиной лежала именно та вещь, которую преступник искал? — спросил Журавко.
— Куманько фиксирует смерть Полякова приблизительно в восемь часов утра. Ванжа застукал убийцу в двенадцать… Выходит, тот четыре часа рылся в доме, а нашел, что искал, как раз тогда, когда пришел Ванжа? Маловероятное стечение обстоятельств.
— Я согласен с вами, — поддержал следователя Панин. — Необходимо еще и еще раз осмотреть дом, гараж, чердак. Возможно, есть погреб, наконец, какой-нибудь тайник.
— Стоит поинтересоваться, кто знал, что Поляков оставался дома один, — добавил полковник.
— Интересовались. В переулке Тимирязева не нашлось ни одной хаты, где бы не знали, что задаваки на собственных «Жигулях» двинулись отдыхать на Кавказ. Извините, товарищ полковник, но их там все так называют: задаваки. Очень они пыжились своим достатком. Машину повела дочка Полякова… — Ремез заглянул в записную книжку. — Марго. Говорят, и на самом деле королева, по крайней мере по спеси.
— Следы?