— Место рождения?
— Большая Лепетиха Херсонской области. Перед вами мои документы.
— Таков порядок. Где вы были в ночь на 25 мая?
— А вы помните, где вы были? — отпарировал Квач. — Это же не вчера и не позавчера. Сколько времени прошло! Наверное, спал. Ночью люди спят, я тоже не исключение.
— Я напомню вам ту ночь, — вмешался Ремез. — Той ночью исчезла Нина Сосновская. На другой день вы пришли в милицию. Вот ваше заявление.
— Это тогда? Так бы и сказали. Приходил, а как же, приходил. Не мог не прийти. Мы с Сосновскими соседи, а тут такая беда. Плачет Елена, а я же видел дочку накануне, говорил с нею. Тоже плакала, жаловалась на того, как его… запамятовал фамилию.
— Ярош?
— Ага, Ярош. Тот, что на радио.
— Это вы писали? — Котов вынул из папки анонимное письмо в райисполком. — Читайте!
— Нет, в милицию приходил, а жалоб не писал. Да и почерк не мой.
— Ваш. Приглядитесь лучше! Вы думали, достаточно наклонять буквы в другую сторону — и почерк не узнать. Вот вывод графологической экспертизы.
Квач потупился.
— Каюсь, написал… А как было не написать, когда вы не обратили внимания на мое заявление. И слепому видно, что до гибели довел девушку Ярош! Со мной беседовал старший лейтенант, не знаю, кто он, благодарил, сказал, что я очень помог… и на тебе — положили мое заявление под сукно.
— К сожалению, не положили. Мы пошли ложным путем, который вы нам так ловко подсунули, и потеряли много времени. Узнав, что Ярош не арестован, вы решили обжаловать действия милиции. Почему вы сделали это анонимно да еще изменили почерк?
Квач вытер платком лысину.
— Хоть эту тряпку не отобрали, и на том спасибо. Жарко… По своей глупости изменил. Боялся… как-никак милиция. Папочка Яроша, видно, большая шишка, вот вы и… — Он хитровато усмехнулся. — Всякое в жизни бывает.
— Отец Яроша, да будет вам известно, рабочий, литейщик, — сказал Ремез. — И все вы, гражданин Квач, лжете. Не спали вы в ночь на 25 мая. Где ваша лодка?
— Какая лодка? — заметно было, что арестованный оттягивает ответ, собираясь с мыслями.
— Моторная лодка «Прогресс» Р 26–25?
— Думал, вы о шлюпочке спрашиваете. Шлюпочка у меня была, я, знаете, любил на веслах ходить, пока в руках была сила. Украли шлюпочку. Между прочим, милиция так и не нашла. А моторная лодка на причале, где же ей быть.
— Так вот, вы не спали той ночью. Вот свидетельство ночного сторожа третьего причала Барыкина. Приблизительно в восемь вечера вы пришли на причал без пропуска. Барыкин сделал вам замечание. Вы сказали: «Ты же меня знаешь. Пропуск забыл дома». Вернулись вы, Виталий Гаврилович, после двух часов ночи. Барыкин еще спросил: «Где тебя носило? Рыболовный сезон еще не открывали. Браконьерствуешь потихоньку?» А вы сказали: «Где был, там уже нет. К вдове ездил. Славная вдовушка, а только тебе, старый хрыч, делать там нечего».
— Врет ваш Барыкин! — воскликнул Квач. — В ту ночь я спал. Может, когда в другой раз и был такой разговор. Не вяжите батог к дышлу! Чем докажете?
— Будьте уверены, докажем. Всему свое время. Так вот, к какой вдове вы ездили? Она может подтвердить? Назовите адрес. Это в ваших интересах.
Квач сделал жест, который можно было понять так: что сделаешь — придется признаваться.
— Какая там вдова! Не мог же я сказать Барыкину, что и в самом деле ставил сетку. Он тут же донес бы рыбинспектору. Знаю я этого занудливого деда!
— Где ставили?
— Не помню. Кажется, в Овсеевских плавнях.
Ремез выпрямился. Заговорил тихо, словно о будничном деле, хотя внутри у него все клокотало от гнева:
— Теперь я вам скажу. Не было вдовы, не было сети, а было так. Вы приплыли на лодке к набережной и позвонили Сосновским. Трубку взял Василек, Нинин брат. Вы спросили Нину, а когда она подошла, сказали, что Ярош попал в аварию, находится в тяжелом состоянии и просит немедленно приехать. Говорили через носовой платок. Не через тот ли, что сейчас у вас в руке?
Квач уронил платок, нагнулся за ним, сгреб в ладонь. Зло спросил:
— Романов Сименона начитались?
Ремез не дал себя сбить:
— Вы точно рассчитали! Нина любила Яроша, на которого вы так хитроумно возводили поклеп, и, поверив в то, что случилось несчастье, прибежала. Вы сказали, что случайно оказались свидетелем аварии, и повезли девушку за высоковольтную подстанцию, на двенадцатый километр. В безлюдное место за Русалочьей скалой. Была ночь, но Нина не боялась. Не боялась вас, хорошо известного ей дяди Виталия, который даже на работу ее устраивал. Она думала о Яроше и, наверное, умоляла вас поторопиться. И тут вы…
Квач побледнел. Пенсне запотело. Он протер стекла пальцами, забыв о зажатом в кулаке носовом платке, обернулся к Котову:
— Я требую защитить меня от инсинуаций со стороны вашего коллеги. Я буду жаловаться!.. В конце концов я устал, прошу прекратить допрос.
Ремез переглянулся с Котовым и нажал на кнопку.
— Уведите арестованного! — приказал он конвойному.
Котов принялся перематывать пленку.
— Что скажешь о допросе? — спросил Ремез.
— По-моему, все идет нормально. Барыкин сможет подтвердить, что Квач брал лодку именно в ночь на двадцать пятое?
— Никаких сомнений! Дежурить должен был другой сторож. Они там посменно. А у того был день рождения, попросил подменить. Барыкин клянется, что все точно.
Позвонил Журавко:
— Квач у вас?
— Попросил прервать допрос. Все идет по плану, Сергей Антонович. Начали с Сосновской.
— Крутит?
— Да уж…
— Мы с Бондарем зайдем, как договорились, дай знать. Маркову я сказал, что завтра ты передашь ему «шерстянников». Генерал так распорядился.
— Наш полковник в хорошем настроении, — сказал Ремез Котову, положив трубку.
После обеда Ремез зашел к следователю Иванцову, которого тоже подключили к работе. Иванцов сидел, обхватив голову руками.